Виктор Геращенко о дефолте: «Рубль спас себя сам. А мы пахали до полуночи как лошади...»

«Мне сказали: «Если вы не справитесь, мы вас через три месяца снимем», — вспоминает спустя 20 лет Виктор Геращенко обстоятельства своего назначения на пост главы Центробанка в 1998 году. В интервью «БИЗНЕС Online» бывший глава ЦБ рассказал, на чем базировался советский курс доллара в 60 копеек, зачем он ходил в Англии на стриптиз, как в Ливане завязалась его дружба с Примаковым и может ли грозить РФ новый дефолт.

«В СССР МНОГОЕ ОСТАВАЛОСЬ ДЕШЕВЫМ ИЛИ ВООБЩЕ БЕСПЛАТНЫМ. ЭТО НАПОЛНЯЛО РУБЛЬ ЗНАЧИМОСТЬЮ»

— Виктор Владимирович, сегодня страна отмечает не самую радостную дату — 20-летие дефолта. Дефолт был объявлен 17 августа 1998 года, а уже в сентябре именно вы стали тем человеком, который спас российскую банковскую систему от окончательного краха, а миллионы семей — от разорения. Об этом говорилось не раз, но при этом забывают, что к 1998 году у вас уже имелся серьезный «антикризисный» опыт. Скажем, первый значительный скачок доллара по отношению к рублю случился еще в самом начале 1990-х годов, но тогда этого почти никто не заметил. Вероятно, потому, что у вчерашних советских граждан еще не было привычки оглядываться на «зеленые» и подстраиваться под курсовую разницу.

— У меня в те годы позиция в Госбанке была уже подвешенной (Виктор Геращенко впервые работал председателем Госбанка СССР в 1989-1991 годах — прим. ред.). Надо сказать, что при делении Советского Союза на «независимые» республики руководители республиканских центральных банков почувствовали себя чересчур самостоятельными. Именно тогда руководители республик — Украины и Беларуси — подбили Бориса Ельцина устроить специальную встречу. Правда, как говорят, свободное время на этой встрече все проводили по-разному: украинцы и белорусы ходили преимущественно на охоту, а Ельцин, в основном, «поддавал» на отдыхе. Из большого СССР в эту компанию так никого и не взяли. Возможно, это и подтолкнуло некоторые западные страны к тому, чтобы организовать своего рода акт неприятия итогов встречи: мол, мы ваших новых людей не знаем и будем арестовывать все денежные средства, которые у СССР были за границей. Но Георгий Матюхин (председатель Центробанка России с июня 1990 года по июнь 1992-го — прим. ред.) занял позицию более-менее разумную, которая позволила спасти ситуацию. Матюхин тоже участвовал в зарубежных поездках, ездил во Францию и в Англию для встречи с руководством тамошних центральных банков. И постепенно наступало отрезвление: национальные республики бывшего СССР начинали понимать, что они скорее двоюродные братья России, нежели экономически самостоятельные субъекты. Они вовсе не такие сильные, как сама Россия. Их экономика была специфической, даже если они торговали чем-то на экспорт, и не могла позволить им на равноправных условиях войти в глобальный мир.

Но, повторюсь, меня в этот период фактически отстранили от дел, я только иногда консультировал наших людей, работавших в советских офисах за границей. Но основные события происходили без моего активного участия.

— Тем не менее вы, конечно, помните, что официальный курс доллара в эпоху перестройки держался в районе 60 копеек за 1 доллар, а в декабре 1991 года едва превышал 55 копеек. Сегодня это кажется просто фантастикой!

— Тогдашний официальный курс базировался не на фантастике, а на некоторых особенностях социалистической экономики. К примеру, многое из того, что в европейских странах рассчитывалось по самому высокому тарифу, у нас еще оставалось дешевым или вообще бесплатным — и образование, и медицинские услуги, и жилье, и коммунальная плата за него, и проезд на общественном транспорте. Это все наполняло рубль значимостью, утяжеляло его. Да и валютных спекулянтов, которые могли бы играть на курсовой разнице, в стране было еще очень немного.

С чего вообще все началось? Тот председатель КГБ, который одно время был у нас руководителем страны — Юрий Андропов, — ездил отдыхать в Кисловодск и там познакомился с Михаилом Горбачевым (работал первым секретарем Ставропольского крайкома КПСС с апреля 1970 года — прим. ред.). Познакомился, полюбил и потом стал продвигать его наверх, чем очень сильно напортачил, на мой взгляд. Андропов вообще-то был мужик разумный, но кадровые ошибки бывают у всех. У Горбачева было реноме «молодого и прогрессивного», хотя он мало чего знал. При нем в 1988-1990 годах были упразднены валютная и внешнеторговая монополии государства.

— Нужно ли нам было вообще ориентировать нашу экономику на американские доллары или на баксы, как запанибрата стали называть заокеанскую валюту в 1990-е годы? Ведь в советское время никто долларами в обиходе не расплачивался, и экономика тем не менее чувствовала себя неплохо.

— Да, до Второй мировой войны мы скорее ориентировались на фунты стерлинги. Из наших заграничных банков наиболее значимым был, пожалуй, Московский народный банк (МНБ), учрежденный еще при царском правительстве (в 1911 году — прим. ред.) и открывший свои отделения в Лондоне и Нью-Йорке. Сам банк начинал свою деятельность с маленького капитала, но там был такой Андрей Дубоносов, очень сильный товарищ (назначен на должность председателя правления МНБ в Лондоне в 1959 году — прим. ред.). Хотя его недолюбливало руководство Центрального банка, он был очень профессиональным банкиром. Позднее он возглавил советский банк в ФРГ.

Англия в те годы считалась страной с более развитыми и крепкими экономическими связями, нежели США. Лондон имел воздействие на экономику многих других стран, входивших прежде в орбиту его колониальных (или же не колониальных, не знаю) интересов. Но после Второй мировой войны США заняли более крепкие и уверенные позиции, в то время как Великобритания теряла свое влияние. Наши предвоенные стычки с японцами в 1938-1939 годах также привлекли внимание Соединенных Штатов, и с этим мы вынуждены были считаться. Росту влияния Вашингтона не смог помешать даже тот факт, что на смену Франклину Рузвельту пришел откровенно глупый Гарри Трумэн. Сказалась и огромная помощь по ленд-лизу, которую мы получали от Штатов в период Великой Отечественной войны. Естественно, после этого мы стали больше внимания обращать на США. Плюс у американцев появилась атомная бомба.

— Наверное, атомная бомба — это и есть реальное наполнение доллара его мировой значимостью?

— Да, естественно.

«В АНГЛИИ СТАРШИЕ ТОВАРИЩИ ПОЗВАЛИ МЕНЯ НА СТРИПТИЗ. НО ОТ ТОЛСТЫХ АНГЛИЧАНОК Я НИКАКОГО УДОВОЛЬСТВИЯ НЕ ПОЛУЧИЛ»

— После путча ГКЧП, чью очередную, 27-ю, годовщину мы отмечаем в эти дни, растворились в воздухе не только сбережения советских граждан, но и то, что принято называть «золотом партии». Хотя эти средства наверняка могли бы помочь молодой российской экономике выстоять под первыми ударами. По слухам, на счетах у КПСС было тогда около 10 миллиардов долларов, и именно с исчезновением этих денег связывают странную гибель Николая Кручины, тогдашнего управляющего делами ЦК КПСС.

— Выбросился ли Николай Кручина сам или же ему помогли высунуться в окошко, я не знаю (по официальной версии следствия, в ночь на 26 августа 1991 года Кручина выбросился с балкона своей московской квартиры на пятом этаже и разбился — прим. ред.). Он, говорят, и поддавал больше, чем надо. Люди, которые злоупотребляют алкоголем, разочарованы в своей карьере и в том, что все делается не так, как они думали, иногда совершают странные поступки. Для меня гибель Кручины — до сих пор загадка.

Я могу говорить лишь о рублевых средствах партии, которые на момент банкротства СССР тоже были немаленькими. Судите сами: ежегодные партийные взносы 17 миллионов членов, а еще недвижимость и прочее имущество. Сколько все это стоило и куда исчезло? Не исключаю, что эти деньги могли быть вывезены за пределы страны.

Меня, кстати, тоже звали в свое время в эти партийные структуры, поскольку экономическим отделом ЦК КПСС заведовал человек, который до этого работал в банке. Он немного меня знал и поэтому приглашал на работу, но меня, слава Богу, туда не отправили. Впрочем, я не очень этого и хотел. Но ходить мне туда приходилось — я работал тогда во Внешторгбанке, подолгу жил и в Лондоне, и в Германии, и в Ливане, и в Сингапуре — поэтому общения с экономистами из ЦК мне было не избежать.

— Но ведь вы сами были далеко не рядовым коммунистом и даже входили в состав ЦК КПСС с 1990 года. Я где-то читал, что вы до сих пор чтите «Моральный кодекс строителя коммунизма»...

— В любом случае «Моральный кодекс...» — это не моя настольная книга. Как я отношусь к коммунистическим идеям? Вы знаете, еще до войны моего отца, Владимира Сергеевича Геращенко (был первым заместителем председателя правления Госбанка СССР с 1948 по 1958 годы — прим. ред.), призвали уйти с преподавательской работы. До этого, после защиты кандидатской, он был направлен в Ростовский финансово-экономический институт. Он приехал туда, а ему управляющий, еврей по национальности, говорит: «Ты знаешь, Володя (они были накоротке, потому что сталкивались на совещаниях), у меня брата в Москве арестовали. Видимо, меня в ближайшее время здесь в Ростове тоже «примут“. Поэтому, ты хоть и прибыл в качестве моего зама, бери все институтские дела на себя». И отец достаточно активно там работал.

С моей матерью, Анастасией Васильевной Клиновой, они поженились еще в Ленинграде, когда она уже окончила вуз, а отец еще доучивался. И мы, семья (мать и четверо детей), оставались в Питере, пока отец работал в Ростове. Были планы перебраться к нему, но мы, слава Богу, сделать этого не успели до начала войны. Советским Госбанком тогда руководил Николай Булганин (впоследствии председатель Совмина и член Политбюро — прим. ред.), человек в этом ничего не понимающий. Булганин набирал в Госбанк «россиян» и последовательно увольнял людей еврейской национальности (хотя они не были никакими врагами, просто традиционно многие евреи в СССР занимались экономическими проблемами). На волне этих кадровых ротаций моего отца забрали в Москву, в Госбанк, где он дослужился до первого зампреда. В 1944 году вместе с нашей делегацией он уехал в Югославию. Среди отцовских военных наград, кстати, есть и югославский орден Партизанской звезды I степени. Таким образом югославы оценили работу Владимира Сергеевича в экономическом отделе советского МИДа.

С дипломатической работы отца снова перевели в Госбанк. И тут у него начались проблемы с секретаршей парткома — такая баба вздорная была! Дошло до того, что в 1958 году отца исключили из КПСС и вынудили уйти из банка из-за того, что он якобы «злоупотреблял служебным положением». Лишь спустя время с Владимира Сергеевича сняли все обвинения и восстановили в партии. Но его банковская карьера была на этом окончена. Поэтому, извините, мое отношение к определенным догмам коммунистического учения довольно отрицательное.

Я никогда не был активистом ни в комсомольской, ни в коммунистической организациях. Московский финансовый институт, где я учился, был в основном бабским институтом. Но там была прекрасная баскетбольная команда, а я с 14 лет играл за общество «Пищевик» и очень любил этот вид спорта. Поэтому как баскетболист в институте я был достаточно активен. Но не как комсомолец, а как спортсмен-любитель.

Правда, в определенный момент, когда я уже работал во Внешторгбанке, мне сказали: «Виктор Владимирович, а тебе надо бы в партию вступать!» Я думаю про себя: «А на кой хрен?» Мне отвечают: «Вот, тебя хотят на практику в Лондон послать. Так что ты подумай». Я отвечаю: «А кто мне характеристику даст? Я ведь здесь только три года». «Ну обратись к Юрию Александровичу Иванову» (на тот момент — первому зампреду правления банка для внешней торговли, умер в августе 2018 года — прим. ред.), — советуют мне. — Он хорошо к тебе относится, наверняка подпишет характеристику». И я, понимая, что для карьеры в Союзе очень важно, член партии ты или нет, пошел и сделал так, как мне советовали. В результате в Англию я уже поехал кандидатом в члены партии. И испытание я выдержал, несмотря на один инцидент.

— Какой инцидент?

— Я был за границей первый раз, и мне все было любопытно. Хотелось все познать — и отрицательные, и положительные стороны заграничного образа жизни. А тут как раз мои старшие товарищи позвали меня сходить с ними на стриптиз. Я согласился — как откажешь? Но в душе очень сильно переживал: а вдруг об этом узнают? Сразу — за задницу, и вон из Англии! Но этого не случилось. Тем более что искусство стриптиза в Великобритании было в самом начале, и перед нами выступали какие-то толстые тетки — уже не знаю, доярками они были или кем-то еще. Хотя они были молодыми девками, но мне их представление совершенно не понравилось. Я сидел и переживал за свою судьбу, и в то же время мне было неудобно сказать двум своим старшим товарищам, что я с ними не пойду. Так что никакого удовольствия я не получил.

— Виктор Владимирович, а как же образ настоящей русской красавицы? Еще со времен Московской Руси считалось, что красивая женщина должна быть дородной.

— Дородной — да. Но эти толстые англичанки — совсем другое. Что касается моей карьеры в Лондоне, то она сложилась благополучно: в 1965 году я вернулся в Московский народный банк в Англии уже в качестве директора.

«МЫ С ЕВГЕНИЕМ МАКСИМОВИЧЕМ ОТПРАВЛЯЛИСЬ ПИВКА ПОПИТЬ»

— Стриптиз стриптизом, но в 1998 году, когда Вы вошли в правительство Примакова, вся западная пресса с голоса Бориса Немцова кричала, что, вот, пришел «красный палач», чтобы вернуть страну вспять к коммунизму.

— Это вы про того высокого юношу с непонятными стремлениями, которого потом убили на мосту? (Борис Немцов был застрелен в феврале 2015 года на Большом Москворецком мосту — прим. ред.). Вы знаете, я никогда ни на какие крики вокруг меня не обращал внимания — я просто работал. Хотя незадолго до крушения Советского Союза, когда наверху уже понимали значимость Центробанка и правильной экономической политики, меня избрали в ЦК КПСС. Но я туда не рвался — меня записали в Центральный Комитет, просто исходя из моей должности руководителя Госбанка.

— Как складывались ваши рабочие отношения с Евгением Примаковым? Говорят, вы были с ним дружны?

— Да, что касается Евгения Примакова, которого в спешном порядке позвали в премьерское кресло, то мы с ним были давно знакомы. На исходе 1960-х годов меня отправили на работу в Ливан, в Московский народный банк. Через год тамошний управляющий сменился — у него уже было 6 лет выслуги и в Бейруте, и в Лондоне, и тогда я занял его место. И вскоре в Ливан приехал Евгений Максимович в качестве корреспондента «Правды». Видимо, после своей успешной работы в Египте он был специально командирован в Бейрут. У нас ведь с Каиром экономические связи были достаточно развиты, а вот с Сирией, Иорданией, Ливаном — недостаточно. Хотя Бейрут развивался как крупный экономический центр, независимый от Сирии, несмотря на единство их недавней исторической судьбы. Поэтому мы и открыли там отделение Моснарбанка.

Насколько помню. с Примаковым меня познакомил мой товарищ, чей брат работал в нашем торгпредстве в Египте. Евгений Максимович приехал к нам в шестимесячную командировку, но он не сидел на месте, а ездил также по соседним странам. В Бейруте он жил в какой-то квартире при посольстве, но у него там не было особенных контактов. Из журналистов «Правды» в Ливане он был один — имелись, кажется, еще корреспонденты «Известий» и «Труда». А Примаков уже был довольно прославленным журналистом, его имя было известно. И вот мы с ним как-то повстречались и начали довольно часто общаться. В банке я работал с 8 утра до 3 часов дня, а после этого наступало свободное время. И мы с Евгением Максимовичем отправлялись пивка попить или просто прогуляться по Бейруту. Мне ведь тоже приходилось ездить по соседним арабоговорящим странам — и вот мы с ним делились впечатлениями о наших командировках. Так, собственно, завязалась наша дружба.

Когда в 1998 году Евгений Примаков стал премьер-министром, именно он позвал меня на работу в Центральный банк. Это было вроде бы уже четвертое мое возвращение в кресло руководителя главного банка страны. Примаков и прежде с интересом слушал мои рассказы про наш банковский мир, про то, как там все устроено, и теперь ему эти наши разговоры пришлись очень кстати. В августе 98-го он позвонил мне и пригласил подъехать в МИД. Он тогда еще не был утвержден в качестве премьера, но уже дал свое согласие на это, о чем мне тут же и сказал. Я говорю: «И со мной ведутся беседы — зовут обратно в Центробанк». Примаков мне: «Соглашайся». Я отвечаю: «Да я уже, в принципе, согласен».

— Так буднично сформировалась знаменитая «большая тройка» Примакова, куда, кроме него самого, вошли вы и Юрий Маслюков, бывший председатель Госплана СССР?

— Перед этим нас еще утверждала Госдума. У Евгения Максимовича все прошло довольно гладко, а мне Владимир Жириновский начал предъявлять какие-то претензии о том, что я якобы состою в некоем «Сингапурском клубе» и имею на счетах 50 миллионов долларов. Я говорю: «В Сингапуре работал, да, но о «Сингапурском клубе“ впервые слышу. А что касается 50 миллионов, то пусть Владимир Вольфович покажет мне, где их взять». В итоге утвердили меня с результатом в 237 голосов за, 63 депутата были против и еще 15 воздержались.

«РЫЖКОВ ГОВОРИТ МНЕ: «ЕСЛИ НЕ СПРАВИТЕСЬ, МЫ ВАС ВСЕХ ЧЕРЕЗ ТРИ МЕСЯЦА СНИМЕМ»

— Каким же волшебным образом вы спасли рубль в 98-м году? Поделитесь секретом.

— Рубль спас сам себя. Никакого волшебства я за собой не припомню. Свою роль сыграли поддержка рубля и правильные решения, которые принимались. И все.

Помню, когда после назначения разговаривал в Кремле с Ельциным, говорю ему: «Борис Николаевич, а нельзя ли издать такой указ, чтобы в сутках было 25 часов? А то времени ни на что не хватает!» Он отмахнулся: «Эту проблему вы в своем Центробанке сможете решить и без моего указа». И действительно решили: пахали как лошади, уходили домой уже после полуночи.

Многие не помнят, в каких условиях нам приходилось работать. Достаточно сказать, что цена на нефть к тому времени составляла всего 10 долларов за баррель и продолжала снижаться, так что к началу 1999 года упала до 8 долларов. К тому же в сентябре подходил срок возврата кредитов, которые наши российские коммерческие банки набрали аж почти на 20 миллиардов. И еще примерно столько же мы были должны Западу за то, что он вложил средства в наши государственные краткосрочные облигации (ГКО).

То, что мы допустили иностранцев до наших ГКО, вообще было вопиющей неграмотностью. Татьяна Парамонова (тогдашний зампред Банка России — прим. ред.) была против, она предлагала ограничить сумму покупки, но ее не послушали. Потому что доходность у ГКО была сумасшедшей — до 120 процентов годовых, и их охотно скупали и иностранцы, и некоторые наши деятели. А потом начался кризис в Юго-Восточной Азии, который постепенно докатился и до нас. Все начало сыпаться буквально на глазах, и прежде всего — пирамида ГКО.

Кстати, придя в Центробанк, я сделал Татьяну Парамонову своим первым зампредом, добившись ее возвращения. Что касается предыдущего совета директоров Центрального банка, то моим условием была его отставка в полном составе (за небольшими исключениями). Об этом у меня был разговор с Николаем Рыжковым (бывшим председателем Совмина СССР, а тогда — депутатом Госдумы — прим. ред.). Я предлагал утвердить новый совет в составе 16 человек, но Рыжков с этим не согласился. «Для начала достаточно будет с тебя и 7 человек, — сказал он мне. — А если не справитесь, мы вас всех через три месяца снимем».

— И вы справились.

— Прежде всего мы девальвировали рубль и ограничили зарубежные операции по выводу валюты. Плюс, следуя рекомендациям Всемирного банка, мы почистили отечественную банковскую систему — прежде всего от тех организаций, которые пострадали от азартной игры в ГКО. Под нож были пущены ОНЭКСИМбанк, «Менатеп», МОСТ-банк, Инкомбанк и пр. Однако банкиры подсуетились и оперативно перевели активы в новые банки, оставив в старых на растерзание сплошной «неликвид». Никакой помощи от Запада мы в это время не получали, кроме разве что моральной, но в налаживании отношений после дефолта сыграл огромную роль дипломатический талант Примакова и его умение договариваться — в том числе с главой Всемирного банка.

— А куда делся транш МВФ в размере 4,781 миллиарда долларов, полученный РФ накануне?

— 1 миллиард достался министерству финансов на латание дыр в бюджете, а остальные 3,8 ушли на наши счета за границей — в качестве валютных резервов Центробанка.

— Отставка Примакова спустя 8 месяцев после назначения была для вас неожиданностью?

— Можно сказать, да. Я никогда не принимал участия в кремлевских интригах и не знал, что Евгения Максимовича заподозрили в том, что он метит на место Ельцина. Хотя, сколько я ни общался с Примаковым, я не замечал за ним никаких бонапартистских замашек и планов. На смену Евгению Максимовичу пришел Сергей Степашин, с которым мы тоже неплохо сработались. Но прошло всего несколько месяцев, и Сергея Вадимовича постигла участь Примакова. Хотя никаких объективных причин для его отставки, по существу, не было. Просто в Кремле решили, что он не подходит на роль преемника.

«ВСЕ ДЕЛО В ТОМ, ЧТО ИГНАТЬЕВ БОЛТАЛСЯ ВОКРУГ «ЛЕНИНГРАДСКОЙ ГРУППИРОВКИ» И ЭТОГО ДЕМАГОГА — СОБЧАК ЕГО ФАМИЛИЯ»

— Виктор Владимирович, сегодня доллар снова ведет себя непредсказуемо по отношению к рублю. Недавно он взял планку в 66-67 рублей за доллар, вызвав некоторую панику и прогнозы о его дальнейшем обрушении. Вы за этим следите?

— С тех пор как я ушел на пенсию, я особенно никакими делами не занимаюсь и приказы не выпускаю. Газет я не читаю, а телевизор становится все беднее и беднее. И память ослабевает. Мне иногда передают от кого-то привет, а я... Я знаю, что я его знал, но где он работал, кем и как мы сталкивались, я иногда вспомнить не могу.

Знаете, что я могу сказать... Меня смущают эти назначения в руководстве Центробанка, кроме разве что Сергея Дубинина (председатель ЦБ с 1995 по 1998 годы — прим. ред.)... Он был еще думающий парень. А вот тот, кто пришел потом — Сергей Игнатьев (председатель Центробанка с 2002 по 2013 годы — прим. ред.).... На мой взгляд, он ничего не делал и был назначен просто по принципу «а давайте продвинем этого хорошего парня». Все дело в том, что он болтался вокруг этой «ленинградской группировки» и этого демагога.... Собчак его фамилия была, при котором и Путин ходил в руководителях охраны ленинградской.

— Вообще-то Путин при Собчаке руководил КВС — комитетом по внешним связям мэрии Санкт-Петербурга.

— Официально должность можно назвать как угодно, но главное то, чем он занимался. С Владимиром Путиным мы познакомились, когда Анатолий Собчак надумал объединить городское банковское управление и областное. Он вообще, еще будучи главой Ленсовета, носился с идеей сделать из Ленинграда «советский Гонконг», вернуть в город те иностранные банки, которые работали в нем до революции. Но областные деятели были против того, чтобы ходить под Собчаком, и у него ничего не получилось. Но в ту пору я, будучи главой Госбанка, регулярно ездил в Ленинград, где проводились съезды банковской общественности, и общался и с Путиным, и с Собчаком, и с его окружением.

— У вас сложилось не самое выгодное впечатление?

— Да, молодые ребята с мыслями и идеями, выстроенными на песчаной почве. Поэтому никакого объединения не получилось, но общаться с ними пришлось.

— Но ведь вы сами питерский.

— Я и родился в Ленинграде. Но я не питерский, строго говоря, просто отец на тот момент учился там (в Ленинградском финансово-экономическом институте — прим. ред.). Когда отец и мать познакомились, в 1932 году у них родились две двойняшки-девочки, а в 1937-м — мы с братом. У меня нет негативного отношения к Ленинграду, но отношение к той элите, которая там со временем пришла к власти, сложное.

Помню, как однажды Анатолий Собчак выступал в качестве народного депутата — как всегда, с мгновенной речью, построенной черт знает на чем. Когда объявили перерыв на чай-кофе с бутербродами и все разошлись, я выбрался из тех рядов, где обыкновенно сидели члены правительства, и подошел к Собчаку. Говорю: «А чего вы говорите не то, что есть на самом деле? А на самом деле — все так и так». Он отвечает: «Сорри, я не знал этого». «А чего вы тогда говорите, если не знаете?» Хотя не исключаю, что он мог иметь ко мне неплохое отношение — все-таки я не побоялся подойти к нему и возразить. Да и в целом у меня с Анатолием Александровичем были нормальные взаимоотношения — мы нередко встречались, советовались. Но против него была настроена определенная часть ленинградской элиты, которая не позволила ему объединить город и область.

— В Питере был еще жив Григорий Романов, бывший влиятельный первый секретарь Ленинградского обкома.

— Романов был нормальным мужиком, хотя я с ним особенно не общался — просто такой задачи не было.

— А с Путиным ваши отношения складывались конструктивно?

— Еще когда я общался с ним в 90-е годы, он производил впечатление очень выдержанного, вежливого и исполнительного человека. А потом, когда Владимир Владимирович пошел на повышение, мы с ним так и продолжали поддерживать прежние ровные отношения.

— Почему же вы ушли из Центробанка в 2002 году?

— После отстранения Примакова от дел я решил, что не останусь в кресле руководителя ЦБ на два срока. Обычно ведь сидят два срока по четыре года, но я подумал, что мне это не нужно. Поэтому я попросил встречи с Путиным и объяснил ему свою позицию. Путин мне говорит: «Решили заработать?» А чего — заработать? Я и без того прилично получал в ЦБ — там были вынуждены увеличивать зарплаты членам правления, чтобы их не сманивали в разные вновь создаваемые коммерческие банки. И у меня был приличный оклад, поэтому дело было не в деньгах. А просто уже возраст, да и хватит, как говорится, вкалывать. Мне предложили еще подумать, но я уже был настроен на уход, вплоть до того, что готов был уволиться еще до окончания первого срока. Знаете, у меня повышенное кровяное давление... Но мне нашли не ту замену. Игнатьев, кстати, достался нам от Георгия Матюхина (председателя ЦБ с 1990 по 1992 годы — прим. ред).

«ОТЕЦ ВОРЧАЛ: «ЗАЧЕМ ТЫ СОГЛАСИЛСЯ? ТЕПЕРЬ НЕ ПОЙМЕШЬ, ЧТО В СТРАНЕ ТВОРИТСЯ»

— Я слышал, что, помимо усталости и возраста, вы, уходя, ссылались и на свое несогласие с идеей создания наблюдательного совета за деятельностью ЦБ?

— Да, такого совета нет ни в одной стране мира! Я пытался на эту тему говорить с Путиным, но совет все равно был создан. Для контроля над правлением Центробанка в него решено было включить представителей президента и правительства, депутатов из обеих палат парламента, а также министра финансов в качестве главы. Что тут останется от независимости Центробанка?

— Тем не менее, если суммировать, сколько раз за свою жизнь вы возглавляли главный банк страны, то получится несколько больше, чем два срока в этой должности.

— Да, первый раз меня стали продвигать на эту должность еще в августе 1989 года, когда я был первым зампредом правления Внешэкономбанка СССР. Помню, Николай Гаретовский (возглавлял Госбанк в 1987-1989 годах — прим. ред.) говорит мне: «Меня предложили куда-то перевести, а тебя — на мою должность». Таким образом, тогдашний председатель Совмина Николай Рыжков пытался обновить руководство ЦБ. Ну что ж, я пошел к Рыжкову на совещание, а перед этим читал какую-то книжку, изданную в США, о том, как Америка расправлялась с большой кредитной задолженностью в 1930-е годы при Рузвельте. Начитавшись этого, я высказал на совещании идеи, что нам нужно развивать в СССР индивидуальное производство, чтобы люди не только по заданию Госплана или ЦК КПСС решали какие-то задачи. Чтобы в стране был бизнес, который мог бы заниматься выпуском товаров, пользующихся спросом у населения. Мои рассуждения были вполне в духе времени — в целом я понравился, и меня утвердили.

Кстати, отец был против моего нового назначения, ворчал: «Зачем ты согласился? Теперь не поймешь, что в стране творится». Но я, хотя и доверял его чутью (отец очень редко ошибался), все-таки так никогда и не пожалел о своем решении.

— А что стало с теми зарубежными советскими банками, которым вы отдали столько лет своей жизни?

— Запад всегда воспринимал наши банковские отделения за рубежом больше как проявление политической воли Москвы, нежели как экономический фактор. И приходилось доказывать, что советские банки за границей созданы вовсе не для того, чтобы финансировать продвижение коммунистической идеи и помогать братским компартиям. Мы просто решали хозяйственные задачи и поддерживали контракты, которые заключались между западными странами и нашими внешнеторговыми организациями.

В самом начале после 1945 года у нас было только три банка за границей — Моснарбанк, банк во Франции — Евробанк, где наших сотрудников обыкновенно было всего один-два человека, а остальные были людьми с партийными билетами французской компартии. Еще оставался банк в Иране — RussIranbank. Вот, пожалуй, и все. Уже потом мы начали открывать или возобновлять деятельность других советских банковских отделений. Открыли банки в Австрии, в Германии и т. д.

В Лондоне в Моснарбанке нас, советских граждан, тоже поначалу было чуть ли не два человека, остальные были англичанами. Но потом наша организация развилась в достаточно известный банк, приспособленный для торговли между Востоком и Западом.

— После крушения СССР эти зарубежные отделения были закрыты или все-таки выкуплены нами?

— Они потом как-то трансформировались, но я в этом уже не принимал участия. Я ушел в депутаты, а потом на работу в ЮКОС и уже не следил за ситуацией. Тем более что потом появилось обыкновение назначать в зарубежные отделения людей из минфина, которые имеют совсем другие психологические и экономические взгляды на то, что важно и неважно. И пошел бардачный развал хорошо организованной банковской системы.

«КОГДА Я ХОЖУ НА НЕГЛИННУЮ, МНЕ ЖАЛУЮТСЯ НА ВСЯКИЕ НОВШЕСТВА, ИСХОДЯЩИЕ ОТ НАБИУЛЛИНОЙ»

— Каково ваше отношение к работе нынешней председательницы Центробанка Эльвиры Набиуллиной? Путин ее неизменно хвалит. Она действительно так эффективна в своей должности?

— Я знаю, что Эльвиру Набиуллину дважды увольняли из минэкономики, а потом восстанавливали. Поэтому думаю, что это назначение тоже неправильное. Она стала избавляться от тех людей, которые давно работали в Центробанке, и тащить людей, которые не из системы ЦБ или вообще не из банковской сферы. Когда я хожу на Неглинную улицу (здесь в Москве находится ЦБ — прим. ред.) за пенсией, я вижу тех, кто меня давно знал. Все останавливают и спрашивают: «Как дела, как здоровье?» И при этом жалуются на всякие новшества, исходящие от Набиуллиной.

На мой взгляд, нельзя просто назначать — мы ведь живем не при старой системе, когда партия выбирала руководителей и распределяла между ними кресла, невзирая на то, что эти люди никогда не были инженерами или специалистами по экономике. Но я не лезу в чужие дела, тем более что в ЦБ очень много людей поменялось. И я не могу составить единого впечатления о Набиуллиной, базируясь только на чьей-то индивидуальной критике. Но считаю, что в целом вся эта система назначения не специалистов на ответственные должности неправильная.

— А как вам современная санация банков?

— Санация банков может быть полезной. У нас прежде много было специалистов-идеалистов, которые могли организовать маленький банк прямо в своей квартире и посадить там пару человек сотрудников. То, что слабые банки уходят, — это нормальное явление.

— Несмотря на периодически возникающую панику на российских рынках, нового дефолта нам в ближайшее время ждать не приходится?

— Вы знаете, в 1998 году у России не было никаких золотовалютных резервов, зато долгов было до черта. Сейчас у нас масштабные золотовалютные резервы, а долгов почти нет. Думаю, в этой ситуации дефолт невозможен.

Виктор Владимирович Геращенко родился 21 декабря 1937 года в городе Ленинграде (ныне Санкт-Петербург). Его отец в 1948-1958 годах был первым заместителем председателя правления Государственного банка СССР.

В 1960 году Геращенко окончил Московский финансовый институт (МФИ) и в том же году начал работать в должности бухгалтера Государственного банка СССР.

С 1961 по 1965 год он работал бухгалтером, инспектором, экспертом управления внешних и внутренних расчетов, начальником отдела управления валютно-кассовых операций Внешторгбанка СССР.

В 1965 году Геращенко возглавил Московский народный банк в Лондоне (Великобритания).

В 1967-1972 годах он работал в должности заместителя управляющего, с 1969 года — управляющим отделением Московского народного банка в Ливане.

В 1972-1974 годах Геращенко занимал должность заместителя начальника управления Внешторгбанка СССР.

В 1974-1977 годах работал председателем правления банка Оst-Wеst Наndеlsbаnk (ФРГ).

В 1977-1982 годах был управляющим отделением Московского народного банка в Республике Сингапур.

В 1982 году Геращенко был назначен начальником валютного управления, а затем заместителем председателя правления Банка внешнеэкономической деятельности СССР (с 1985 года — Внешэкономбанк).

С 1983 по 1985 год он занимал пост заместителя председателя правления Банка для внешней торговли СССР. В 1985 году стал первым заместителем председателя правления Внешторгбанка СССР. В 1988 году был назначен первым заместителем председателя правления Банка внешнеэкономической деятельности СССР.

С 1989 по 1991 год Геращенко возглавлял правление Государственного банка СССР. В 1991 году стал председателем Государственного банка СССР.

В 1992 году был назначен руководителем департамента по вопросам кредитно-денежной политики международного фонда экономических и социальных реформ «Реформа».

С 1992 по 1994 год Геращенко был председателем Центрального банка России (Банка России).

В 1993 году Геращенко был назначен полномочным представителем России в совете Межгосударственного банка СНГ. В том же году был избран председателем совета Межгосударственного банка СНГ (МГБ).

11 октября 1994 года Геращенко вынужден был уйти в отставку с поста председателя Центрального банка России (Банка России) в связи с критикой в адрес руководства банка, допустившего обвальное падение курса рубля.

В 1994-м и 1995 годах после отставки с поста руководителя ЦБ работал советником в Научно-исследовательском институте (НИИ) банков Центрального банка РФ (НИИ банков ЦБ РФ).

В 1996-1998 годах был председателем правления Международного московского банка.

В ноябре 1998 года Геращенко был назначен управляющим от России в международном валютном фонде, в августе 2000 года был освобожден от этой должности.

11 сентября 1998 года вновь занял пост председателя Центрального банка РФ, в марте 2002 года подал в отставку с этого поста и был освобожден Госдумой РФ по представлению президента РФ Владимира Путина.

После увольнения Геращенко год проработал в НИИ Центробанка старшим научным сотрудником.

7 декабря 2003 года Геращенко был избран в Государственную Думу Федерального Собрания РФ четвертого созыва по федеральному списку избирательного объединения «Родина» (Народно-патриотический союз).

В январе 2004 года он был выдвинут кандидатом на пост президента РФ от политической партии «Партия российских регионов» (получил отказ в регистрации от Центральной избирательной комиссии).

В начале июня 2004 года Геращенко принял предложение руководства НК «ЮКОС» и возглавил совет директоров компании, сложив с себя депутатские полномочия. В августе 2006 года НК «ЮКОС» была объявлена банкротом, началась процедура ее ликвидации.

Имеет степень доктора экономических наук и почетную профессорскую степень. Почетный доктор экономических наук Московской финансовой академии.

Награжден двумя орденами Трудового Красного Знамени, орденом Почета (1998 год, за заслуги перед государством и многолетний добросовестный труд), орденом «За заслуги перед Отечеством» III и IV степеней, орденом Дружбы народов, орденом Почета, в мае 2001 года был награжден национальной общественной премией им. Петра Великого.

Женат. Жена — Нина Александровна — по образованию экономист. У Геращенко есть дочь Татьяна и сын Константин.

Валерий Береснев

* * *