В. В. Стасов о креаклах начала 20-го века

Декадентство, также декаданс (фр. décadent — упадочный) — направление в литературе, творческой мысли, самовыражении периода fin de siècle (рубеж XIX и XX веков), которое характеризуется эстетизмом, индивидуализмом и имморализмом. Иногда рассматривается как cвязующее звено между романтизмом XIX века и модернизмом XX века. Характерными чертами декадентства обычно считаются отход от общественности и отвращение к повседневной жизни (taedium vitae), что проявляется в искусстве отрывом от реальности, поэтикой искусства для искусства, эстетизмом, модой на демонизм («Там, внизу», «Скорбь Сатаны»), преобладанием формы над содержанием, стремлением к внешним эффектам, стилизации и т. д.

Итак, сама статья. Жирным буду выделять наиболее интересные места.

«Какова затея! Нас хотят перекрестить в новую веру по части искусства! Кто хочет? Зачем хочет? Хотят декаденты. Зачем хотят — затем, что истинного искусства, нераскольничьего, недекадентского не понимают и понимать не могут. Ну, вот им смерть и хочется всех в свой раскол перетянуть.

Они затеяли декадентский журнал издавать и, в виде программы, заблаговременно объявляли в печати: «Мы (русские) представляемся в Европе чем-то устаревшим и заснувшим на отживших преданиях», «наши художественные произведения, несмотря на талант, совершенно игнорируются тамошней критикой и публикой, считаются vieux jeu чем-то вроде надоевшей итальянской арии».

Вместо того, чтобы смеяться на такие несообразные глупости, у нас нашлись люди, которые перепугались «страшных» слов, пришли в ужас от боязни попасть впросак, попасть не в такт, что-то исповедывать «вопреки Европе», наперекор тому, что в хороших местах, у бар, делается. И они печально кивали головами и подумывали, как бы поскорее переехать в хороший лагерь, где настоящие бары, где господа живут.

Итак, еще новый раз — подлая страсть обезьянничанья на сцене, трусливая дрожь перед тем, что в Европе делается?

Да, по крайней мере, хоть бы во всем тут была хоть одна черточка правды! Хоть единая крупинка действительно существующего! Но ведь этого вовсе нет! Все высказываемое тут декадентами — только фальшь, ложь. Никогда Европа не считала русского искусства устаревшим и заснувшим, а, напротив, всегда считала и считает его молодым, лишь недавно выступившим и имеющим впереди великое будущее. Нет нынче ни одной сколько-нибудь значительной художественной выставки в Европе, куда не приглашали бы, еще задолго до выставки, наших художников, где им не давали бы почетного места, где не ценили бы их, где не помещали бы в художественных изданиях лучшие их произведения, — а их много. В продолжение последних десятилетий можно перечислить, можно указать множество, целое огромное количество статей и рисунков, где говорится о наших картинах и статуях, где они воспроизводятся с почетом и симпатией. Если взять одних только Репина, Верещагина и Антокольского, то список всего о них написанного и с них нарисованного не только в Европе, но и в Америке — огромен. Бесчисленное множество раз их сравнивали с западными художниками и нередко ставили их не только с теми наравне, но еще даже иногда и выше. Все это факты, всем у нас известные, — и вдруг декаденты имеют наглость печатно уверять, что наших художников игнорируют на Западе, находят их произведения устаревшими, совершенно их игнорируют!

Какова дерзость!

Конечно, русские художественные создания должны быть противны, враждебны иностранным декадентам столько же, как и нашим — декаденты везде декаденты, у них везде умы, понятия и вкусы одинаковы, но ведь для этого народа закон не писан, и они могут объявлять, восклицать и говорить что им угодно — на других они влияния иметь не могут.

Западным людям их декаденты столько же противны и тошны, как нам наши, и они от них отплевываются с такой же досадой и негодованием, как мы от наших. Выставлять нам, благо «поверят, дескать, дурачки», выставлять нам всех европейцев с собою будто бы солидарными — это есть только непростительная фальшь, гадкий непозволительный маневр.

Разве у нас, в России, выдуманы слова «декадент», «декадентство»? Никогда. Они придуманы на Западе, и их назначение — клеймить ту секту, которая большинству людей противна, гадка и невыносима, как безобразие, как насилование природы, как искажение ее, как поклонение тому, что безумно по содержанию и бестолково по форме. Посмотрите, что пишут про декадентов литературных на Западе. «Revue Encyclop’edique» говорит: «У декадентов вся их поэзия только из того и состоит, что темно, что невероятно и совершенно непонятно. Они игнорируют природу и естественность, они игнорируют сердце человеческое, науку, общественную жизнь... Школа Верлена ничего другого не народила, кроме уродства и пустяков... У символистов нет ни идеи, ни чувства, ни цели, ничего-ничего, кроме беспредельной галиматьи. Обещанная реформа кончилась только выкидышами...» Известный историк литературы, Эдуард Энгель, резюмируя все, что до него писано было о декадентах, восклицает: «В начале 80-х годов вдруг появилась во Франции группа стихотворцев, все только юнцов, с совершенно неизвестными именами, которые вдруг запели на совершенно новые голоса. Они упорно повторяли: «Все, что раньше нас было писано по части поэзии, ничего не стоит, литература начинается только с нас». Их трогательное «камрадство“, состоявшее в том, что один говорил про другого, что подобного гения никогда более не будет на свете, привело к тому, что они составили как будто и настоящую школу... Они наполнены были мыслью: старая речь, старые формы выжили, устарели. Ни натурализма, ни реализма они не хотели знать. Вон из непоэтической действительности, куда-нибудь в облака (ins Blaue), в темноту! Поэзия не должна быть ясна!» Юноши пустились в мистику, настоящую и фальшивую, в мистику модную. Они говорили: «Мы хотим быть непонятны, мы хотим быть темны: вся настоящая поэзия такова...» Приведя затем, для примера, множество цитат из безобразных текстов Верлена, Малларме, Рембо, Гиля, Мерриля, Метерлинка и других и указав такие беспутные их выражения, как... flammes v’eg’etales, palmes lentes, deuils verts de l’amour, ies cerfs blancs des mensonges (сущая речь человека в белой горячке), Энгель заключал так: «Конечно, через немного лет все это декадентское и символическое движение провалится само собою, и это вследствие равнодушия публики и скуки, навеянной на нее и на печать: и для публики, и для печати все это было чем-то вроде новой моды. Но придет другая мода, еще новее — никто не может отгадать, до какого сумасбродства может дойти эта новая мода, а покуда это так, современному историку литературы нечего заботиться о той французской лирике, которая будет основываться на таких модах...»

Но во Франции безумия литературные вызвали и безумия художественные. Все, чем щеголяли декаденты литературные, тем стали щеголять тотчас и декаденты художественные. И эти тоже попробовали уверять публику, что все прежнее художество никуда не годится и окончательно сошло со сцены, а настоящее художество начинается только с них, и что таких гениев, как их товарищи, не бывало и не будет никогда. Содержания никакого для художества не надо, а должно довольствоваться только тем, что ни взбредет в голову каждому отдельному художнику. Если это «новое» будет нелепо, темно, непонятно, безобразно, тем лучше. Таково именно и должно быть настоящее художество. Никакого смысла у него не спрашивай. Чем бестолковее, чем глупее, тем лучше! Чем несообразнее форма, чем более наперекор природе, действительности, чем невозможнее, безумнее и крикливее — тем более заслуга художника. И таким-то образом картины французских декадентов, а по их примеру и декадентов из некоторых других наций, стали давать такие вещи, на холстах и в красках, которые представляли совершенное повторение безумных cerfs blancs des mensonges, deuils verts de l’amour, palmes lentes, flammes v’eg’etales.

Но вся эта неимоверная чепуха и безобразие приходились по вкусу только тем из публики, кто также и сам был декадент в мозгу и во вкусе своем. Протестов, негодований раздавалось повсюду без конца, так что, наконец, даже историки современного искусства жаловались на эту противную художественную инфлуэнцу и желали поскорее конца заразе.

Даже такой вообще умеренный и осторожный, такой сдержанный, juste milieu между художественными писателями и критиками, как Мутер, с изрядным негодованием и оживлением говорит про психопатство, бестолковость, безобразие, истеричность, гнилятину и нелепую вычурность гг. декадентов.

Однакоже гадкая инфлуэнца все более и более исчезает в современной живописи, и что же? Именно когда она везде идет на убыль, кроме немногих декадентских центров, все еще усердствующих по части глупости и нелепости, вдруг хотят эту самую гадкую инфлуэнцу пересадить к нам!

Декадентский журнал даже так расхрабрился, что обещает переворотить у нас все вверх дном. Пока еще журнал не успел появиться, они хвастались печатно, что он «должен совершить переворот в нашем художественном мире, так же как и в публике». Прекрасный переворот! Напялит нам отношенное в других местах отрепье!

Там, по крайней мере, это была своя собственная болезнь, а у нас даже и не своя, а взятая напрокат у других.

В «Петербургской газете» было еще в прошлом мае напечатано «Мнение С. П. Дягилева» (как известно, редактора декадентского журнала) такого содержания: «Русское искусство находится в настоящий момент в том переходном положении, в которое история ставит всякое зарождающееся направление, когда принципы старого поколения сталкиваются с вновь развивающимися требованиями. Отсюда — протест молодых сил, наблюдаемый в парижском Салоне Champs de Mars, мюнхенском S’ecession, лондонском New Galery и пр...» Здесь представляется мнение, не очень-то грамотно высказанное, потому что выходит, будто протест французских, немецких и английских декадентов происходит оттого, что русское искусство находится в «переходном» (небывалом) положении. Но нужды нет, грамотно или неграмотно излагает свое мнение г. Дягилев, во всяком случае оказывается, что переворот должен у нас совершиться, так как люди недовольны в других местах. Какое послушание! Какое смирение! Какая покорность! Там недовольны — давайте и мы станем недовольны! Мы ведь молодцы! Ни от кого не отстанем! Никому не дадим наступить себе на ногу.

Однакоже какая это прекрасная роль, быть лакеем-копиистом! Да еще с фальшью на каждом шагу!

Обыкновенно как сами декаденты (в том числе и наши), так и их защитники указывают с особенным торжеством на то, что у них всегда на первом плане, всегда самое главное — всегда, всегда что-то новое, неслыханное и невиданное. Это многих уже заранее восхищает, это многих приводит в восторг, еще ничего не видавши. Да и правду надо сказать, что «новость» — вообще говоря, хорошее и прекрасное дело, интересное и важное, к которому нельзя не стремиться, того требует натура всякого человека. Но новость новости — рознь. Надо разбирать, надо взвешивать, надо понимать, не надо быть слепым и бестолковым. Посмотрите, иная курица влезет на навозную кучу, повертит там головой во все стороны, поковыряет лапами и клювом, а потом, слезая прочь, оставит на навозе что-то такое на память о себе, вроде того, как, по словам Гоголя, у нас оставляют на лестницах собаки и кошки. Это все «новости», только спрашивается: неужели это и в самом деле такие драгоценности, на которые надо взирать с восторгом и с восхищением?»

Не стал копировать все, чтоб не перегружать пост. Продолжение можно дочитать по ссылке внизу.

Думаю прекрасно видно, что нынешние креаклы — это есть прямые продолжатели дела декадантов тех лет. Такие же безвкусные, такие же самоуверенные, и такие же бесталанные болтушки и графоманы.