Андрей Фурсов. Ангел смерти. О расовых, культурных и религиозных изменениях в Старом Свете

Пора чудес прошла, и нам
Отыскивать приходится причины
Всему, что совершается на свете.


Нам нравится эта работа — называть вещи своими именами.


Сто лет назад Освальд Шпенглер опубликовал свою знаменитую книгу «Закат западного мира», более известную как «Закат Европы». Шпенглер реагировал на крушение в ходе и в результате мировой войны того, что Карл Поланьи назвал «цивилизацией XIX века». Теперь мы знаем, что в 1918 г. закат только начинался. Его дальнейшими вехами стали:

— 1945 г., когда Европа прекратила играть роль геополитического (геоисторического) субъекта и оказалась поделена на зоны влияния, как когда-то и предупреждал Наполеон, между Россией и США;

— 1968 г., когда так называемая студенческая революция, а точнее, то, что скрывалось за ней, нанесла страшный удар по сохранявшимся европейским ценностям, резко ускорив процесс американизации, деевропеизации Европы и превращения Запада в Постзапад.

Финальную точку в виде большой грязной кляксы ставит так называемый миграционный кризис 2015 г. «Так называемый» — поскольку, по мнению ряда экспертов, он в значительно большей степени похож на хорошо спланированную и подготовленную сетевую военно-политическую операцию, комбинирующую проведение нелегальных операций в области манипуляции антропотоками, стратегических коммуникаций, крупной логистики и, конечно же, психологических (психоисторических) кампаний с нанесением мощных психоударов. Цель данной операции — создание управляемого хаоса; средство — организация широкомасштабных, невиданных со времён Второй мировой войны потоков беженцев и нелегальных мигрантов. Управляемый хаос в данном случае бьёт по евробюрократии, деморализуя её, по Евросоюзу, демонстрируя полную политическую импотенцию его руководства. Последнее не замедлило признаться в этом. Так, 2 сентября 2015 г. министр иностранных дел Словакии Мирослав Лайчак после заседания правительства страны признал, что Шенгенская зона де-факто перестала существовать из-за массового наплыва беженцев из Ближнего Востока и Северной Африки; на сентябрь 2015 г. их число составило более полумиллиона человек, рвущихся не абы куда, как это обычно происходит с людьми, бегущими от горя, беды и угрозы смерти, а туда, «где чисто и светло», — в страны с максимально высокими государственными дотациями: Германию, Швецию, на худой конец — Францию или Италию.

17 сентября 2015 г. официальный представитель МВФ Джерри Райс оценил ситуацию в Европе как «гуманитарный кризис небывалого масштаба». И хотя, повторю, на тот момент в Европе оказалось всего около полумиллиона беженцев, европейские власти обуял такой страх, что им виделись уже 30— 35 млн в ближайшее время (выступление руководителя МИД Венгрии от 19 сентября). Впрочем, было от чего испугаться: так называемые беженцы, большую часть которых составляли молодые здоровые мужчины, не собирались ни работать, ни ассимилироваться; они хотели одного — жить на дотации, не работая. Речь, таким образом, идёт о новой волне переселения народов Юг — Север, о заселении Европы чуждыми ей в этническом, культурно-религиозном и расовом отношении массами — Реконкисте наоборот. Массы эти со всей очевидностью настроены на реализацию криминально-паразитического освоения зоны обитания сытого, робкого, утратившего и ценности, и волю к сопротивлению белого европейского человека. Что он, приученный к комфорту и толерастии, может противопоставить социальным хищникам, сбившимся (организованным) в этнические банды?

Развёртывание миграционного кризиса наглядно продемонстрировало не просто неготовность, а неспособность западноевропейцев не то что противостоять чужому и чуждому, но даже защищаться от него, сохранять достоинство в столкновении с ним. В данном смысле это финал заката Европы в Лунку Истории, финал, который Шпенглеру и присниться не мог. Автор «Заката Западного мира», при всём его пессимизме, относился к тому поколению немцев и европейцев, которые готовы были встать с веком наравне, т.е. принять его вызов, а не прятать «тело жирное» в «утёсах» комфорта.

Миграционный кризис — это то явление, сквозь призму которого, как через гигантское увеличительное стекло, можно разглядеть немало важных тенденций развития Европы не только в XXI, но и в ушедшем ХХ в. — именно в нём была всерьёз заварена та каша, которую нам и нашим детям, а скорее всего, и внукам придётся расхлёбывать в XXI в. Этот кризис — «момент истины» заката Европы, западного мира, его превращения в Постзапад. Исторические нити тянутся от миграционного кризиса в прошлое, и для того, чтобы понять его — и закат — необходимо взглянуть и на Вторую мировую, и на поздний Рим, и на современную постзападную науку, и на классовые корни неолиберальной контрреволюции и глобализации — только так можно сложить пазл, отыскать причины происходящего и назвать их своими именами.

Да, сегодня мы видим финал заката, поскольку речь идёт об этнокультурном и расовом замещении белых европейцев, вытеснении их из истории. Французский философ Рено Камю так и называет этот процесс: “le grand remplacement” — «великое замещение». Выходит, прав был Шпенглер, полагая, что XXI в. будет для Европы последним? Финал этот обретает ещё более финалистичные и закатные черты, поскольку вся ситуация была спровоцирована руководством экономически сильнейшего государства Европы — Германии. Триггером стало новогоднее (31 декабря 2014 г.) послание «доброй бабушки» Ангелы Меркель, которая, по сути, пригласила мигрантов в Германию. В мае 2015 г. ещё один добряк за чужой счёт, министр внутренних дел Лотар де Мезьер, заявил в Берлине, что Германия готова принять 450 тыс. беженцев. Уже в следующем месяце толпы мигрантов ломанулись в Германию, и вскоре немцам пришлось увеличить цифру приёма до 800 тыс. Начался кризис, причём не только немецкий, но и европейский. В то время как простые немцы, итальянцы, греки проклинали Меркель и крутили пальцами у виска («бабка спятила»), европейские, а точнее атлантистские издания взахлёб нахваливали её. Сама же Меркель в самый разгар кризиса в сентябре 2015 г. думала не о его решении, не о немцах, а о другом: она обратилась к Марку Цукербергу с просьбой остановить каким-то образом её критику гражданами ФРГ в Facebook. Цукерберг ответил, что он работает над этим. А что же ему не «работать»? США только рады ослаблению Евросоюза, именно так воздействовал миграционный кризис на это неорганичное образование.

Запомним это новогоднее послание последнего дня 2014 г. и отправимся из него почти на 30 лет назад, в год 1973-й, когда внешне, по крайней мере, для подавляющего большинства европейцев, ничто не предвещало грядущих бед. Правда, заканчивалось «счастливое тридцатилетие» 1945— 1975 гг., но о том, что оно заканчивается, мало кто думал: большинство, словно охваченное синдромом Сидония Аполлинария, жило инерцией 1950— 1960-х. Знаки на стене, тем более предупреждения о них — «омен», почти никто не замечал.

Почти никто. Но не все.

В 1973 г. во Франции вышел роман писателя и путешественника Жана Распая «Лагерь святош» (“Le Camp des saints”). Он быстро стал бестселлером. В романе описывается массовая миграция из Третьего мира, которая накрывает Европу, и прежде всего Францию. Специфическим спусковым крючком обвальной миграции становится заявление бельгийского правительства о том, что оно готово принять нуждающихся детей из Третьего мира. Ну чем не предвосхищение послания «бабушки Ангелы»? В романе бельгийская инициатива тоже провоцирует кризис. Его началом становятся события в Калькутте, где толпы матерей сметают ворота бельгийского консульства, затаптывают консула и требуют немедленной отправки детей в Европу. Бельгийцы пытаются отыграть назад — но поздно. Вскоре у индийской толпы появляется лидер-мессия, уродливый калека, который призывает всех плыть на лодках в Европу и осуществлять мирный захват — никто не осмелится стрелять в женщин и детей. И вот армада плывёт — долго. Наконец после многих месяцев пути она появляется у южного побережья Франции. Бóльшая часть жителей района, где высаживаются мигранты, в ужасе. Однако кое-кто радуется.

В романе есть следующий эпизод. Старый высококультурный профессор в своём доме слушает Моцарта как раз в момент высадки пришельцев. Местное население бежит, и профессор думает, что остался один. В этот момент в его дом вламывается молодой француз типа хиппи и начинает глумиться над стариком, говоря, что его время, его культура и его страна кончились, и прославляя новую страну, которую создадут на месте Франции пришельцы из Третьего мира и такие французы, как этот студент. Профессор не спорит с вторгнувшимся: «Да, то, что мой мир не доживёт до утра, более чем вероятно, но я собираюсь полностью насладиться его последними мгновениями». С этими словами он достаёт револьвер и убивает наглеца.

Между тем, столкнувшись с мирным ненасильственным наступлением мигрантов, все госструктуры Франции оказываются беспомощными. Ни политики, ни военные не хотят брать на себя ответственность жёсткого решения проблемы — а иного нет. В то же время известные медиафигуры приветствуют высадившихся и требуют, чтобы власти приняли их. Роман заканчивается тем, что Франция капитулирует, принимает высадившийся миллион, и понятно, какова позиция автора: впустить пришельцев, чужих — значит уничтожить французов, их культуру, их мораль.

Несмотря на то, что книга Распая стартовала как бестселлер, очень быстро вокруг неё возник заговор молчания. То, что «Лагерь святош» был переведён на несколько европейских языков и к 2006 г. в Европе вышло 500 тыс. экземпляров, — это заслуга антимиграционных организаций, которые оплатили издание.

В 1985 г. Распай вернулся к теме миграции в статье, написанной для Le Figaro Magazine в соавторстве с уважаемым демографом Жан-Фернаном Дюмоном. Статью «Будет ли Франция французской в 2015 году?» напечатали на первой странице и сопроводили рисунком: Марианна (национальный символ Франции) в чадре. Авторы статьи писали, что в перспективе рост неевропейского населения несёт угрозу французским ценностям и культуре.

На Распая и его соавтора обрушился вал критики растревоженного крысятника правительственных чиновников и проплаченных учёных. Жоржина Дюфуа, министр общественных дел, назвала статью «отголоском нацистских теорий»; министр культуры Жак Ланг определил статью как «смешную и гротескную», а «Лё Фигаро Магазин» он обвинил как орган расистской пропаганды. Тогдашний премьер-министр Франции Лоран Фабиус не нашёл ничего лучше, как начать спешно убеждать всех в том, что иммигранты вносят большой вклад в богатство Франции — а ведь Распай и Дюмон писали не о доступных пониманию Фабиуса приземлённых вещах вроде богатства, а о чём-то более серьёзном.

Критики статьи, понимая, что их аргументация носит эмоционально-пропагандистский характер, должны были противопоставить ей хоть что-то реальное, но с этим выходило плохо. Та же Дюфуа попыталась опровергнуть оценку Распая и Дюмона, согласно которым во Францию каждый год прибывало 59 тыс. мигрантов, — и села в лужу: статистика за 1989 г. дала ещё большую цифру — 62 тыс. Время показало правоту писателя и демографа: в 2006 г. Франция приняла 193 тыс. мигрантов, в 2013-м — уже 235 тыс.

В том же 1985 г. в предисловии к переизданию «Лагеря святош» Распай написал, что его предсказания о гибели западной цивилизации оказались верны. Распай относится к тому редкому, вымирающему типу высококультурных и обладающих напряжённым цивилизационным и этнорасовым сознанием европейцев, которые помнят предупреждение Стефана Цвейга: всё, что вы любите, даже если речь идёт о величайшей цивилизации в истории, может быть сметено и уничтожено теми, кто не достоин этого. То есть агрессивными чужими, добавлю я.

В июне 1991 г. 66-летний писатель опубликовал в газете «Фигаро» статью «Родина, преданная республикой». Международная лига борьбы против расизма и антисемитизма попыталась подать на него в суд, однако суд отклонил иск.

Символично, что в один из дней 2001 г. в 4 часа утра лодка с 1500 курдами-беженцами из Ирака пристала к южному берегу Франции. Высадившись, курды бросились стучать в двери местных жителей, чтобы те их впустили. Всё это происходило всего лишь в 50 метрах от того дома, где в 1972 г. в течение 18 месяцев Распай писал свой пророческий роман. Нынешняя европейская реальность не просто соответствует пророчеству, но во многом перевыполнила его.

И последний штрих. После выхода в отставку известного антикоммуниста и антисоветчика директора (1970—1981 гг.) французской спецслужбы SDECE Александра де Маранша просочилась информация, что ещё в середине 1970-х годов он участвовал в секретных переговорах представителей Западной Европы с королём Марокко Хасаном II. Речь шла ни много ни мало о строительстве под Гибралтарским проливом тоннеля, который должен облегчить доставку мигрантов из Северной и Тропической Африки в Европу. Переговоры ни к чему не привели, ничего не было построено, но тем не менее мигранты на рубеже ХХ— XXI вв. «затопили» Европу и безо всякого тоннеля. Пока что это не «огнём и мечом», но точно «Потоп», и не видно в Европе героев типа пана Володыевского, способного защитить её своей саблей, или Яна Собеского, отогнавшего турок от стен Вены в 1683 г. В данном контексте, однако, важно другое: уже в 1970-е годы сильные мира сего планировали миграционный поток из Третьего мира в Европу.

Зачем? И только ли дело в экономике?

Экономическая потребность в мигрантах возникла в Европе после Второй мировой войны. В частности, в Великобритании Акт об иммиграции был принят в 1948 г., и в том же году в страну на корабле Empire Windrush прибыли первые мигранты из Вест-Индии. Процесс шёл постепенно, и никто или почти никто не предполагал, во что это выльется. А когда — в 1960-е — вылилось, оказалось, что понимания, как решать вопрос, нет; британское правительство просто не знало, что делать с миграцией. К концу 1960-х ситуация обострилась до того, что в апреле 1968 г. 75% опрошенных британцев высказались за ужесточение контроля над иммиграцией, а вскоре эта цифра выросла до 83%. 20 апреля 1968 г., реагируя на настроения сограждан, министр обороны в теневом правительстве консерваторов Джон Энох Пауэлл (1912— 1998) произнёс знаменитую речь «Реки крови». В ней он весьма жёстко высказался по вопросу о миграции, отметив опасность принятия в страну «пятидесяти тысяч иждивенцев каждый год»: «Когда я смотрю в будущее, мрачные предчувствия охватывают меня, и как римлянин (Вергилий. — А.Ф.) я вижу Тибр, полный крови». 74% британцев поддержали позицию Пауэлла. Однако несмотря на это, теневой премьер (и «по совместительству» матёрый педофил) Эдвард Хит тут же изгнал Пауэлла из кабинета, получив за это осуждение со стороны 69% британцев.

По мнению аналитиков, у Пауэлла были все шансы потеснить Хита, стать лидером консерваторов и в перспективе выиграть выборы. Кстати, не исключено, что в этом случае иначе сложилась бы политическая карьера Маргарет Тэтчер. Ей расчистили место, выдавив Хита с помощью убийственного компромата; на Пауэлла, которого Хит убрал как конкурента, такого компромата не было.

В 1970-е и особенно в 1980-е годы, при Тэтчер, мигрантов в Великобритании стало столько, что политика уменьшения их численности при сохранении существующего в Великобритании политического режима оказалась невозможна: точка невозврата была пройдена, и это — одно из «достижений» Тэтчер. Именно в годы её правления, как заметил Эндрю Норман Уилсон, автор трилогии о британской истории XIX—XX вв. («Викторианцы», «После викторианцев», «Наши времена»), Великобритания перестала быть чьим-то домом и стала «домом ничейным» (“nobody’s house”).

В 1980—1990-е годы миграция в Великобританию разворачивалась под знаменем мультикультурализма. Особенно усердствовало правительство Тони Блэра (с 1997 г.), широко раскрывшего двери для мигрантов. По мнению обозревателей, большую и весьма зловещую роль в этом сыграла министр по делам предоставления убежища и иммиграции (Asylum and Immigration Ministry) Барбара Рош. Приводя в качестве примера свою еврейскую семью, перебравшуюся в Великобританию в XIX в., она пыталась убедить всех, что в миграции вообще нет ничего нового, что Англия всегда была страной мигрантов, например, норманнов, завоевавших её после битвы при Гастингсе в 1066 г.

Это, конечно же, ложь: норманны в XI в. составляли 5% населения Англии, тогда как в 2002 г. перепись населения Англии и Уэльса констатировала: в ближайшие 10— 15 лет белое население Лондона станет меньшинством, а мусульманское население страны удвоится. Согласно переписи 2012 г., только 44,9% жителей Лондона определяли себя в качестве белых британцев, а число британцев, живущих в стране, но родившихся за её пределами, выросло на 3 млн. В 2014 г. женщины, родившиеся за пределами Великобритании, обеспечили 27% новорождённых в Англии и Уэльсе; у 33% детей по крайней мере один родитель был иммигрантом. Удивительно ли, что именно в Англии число приверженцев христианства уменьшается наиболее быстрыми темпами? Кроме того, норманны в расовом и религиозном отношении не отличались от большей части жителей острова.

Разумеется, всё это не аргументы для «роковой» Барбары Рош: она кликушествовала, что даже упоминание о политике иммиграции, не говоря уже о дискуссии по этому вопросу, — проявление расизма, а любые опасения по вопросу миграции — расизм, фашизм и исламофобия. И это при том, что в целом белые британцы относились к мигрантам довольно терпимо или, используя мерзкий термин, «толерантно». Обращаю внимание на агрессивность сторонников мультикультурализма и отсутствие толерантности, к которой они так любят призывать. Очень часто они блокируют, пресекают попытки даже нейтрального, спокойного обсуждения проблемы, квалифицируя их как расизм, нацизм, ксенофобию и... нетолерантность.

Нынешняя ситуация в Великобритании такова: в 23 из 33 районов (borough) Лондона белые стали меньшинством, а власти и СМИ горячо приветствуют этот факт — не менее горячо, чем гомосексуальные браки. Число тех, кто определяет себя как христиан, уменьшилось с 72% до 59% (т.е. с 37 млн до 32 млн), тогда как число мусульман выросло с 1,5 млн до 2,7 млн. На первый взгляд, соотношение не кажется угрожающим. Однако, как считают эксперты, во-первых, приведённые цифры не учитывают нелегальных мигрантов; во-вторых, вопрос не в количестве, а в качестве: мусульмане намного более активны в своей вере, лучше организованы и готовы к конфликтам с применением насилия; в-третьих, поэтому, т.е. из боязни, а также в соответствии с логикой толерантности и мультикультурализма власти, как правило, встают на сторону мусульман. В своей готовности умиротворения (термин “appeasement” когда-то употреблялся применительно к политике Чемберлена по отношению к Гитлеру — ради мира любой ценой) британские власти готовы запретить ношение крестика школьниками и рождественские ёлки, чтобы не оскорблять религиозные чувства мусульман. Есть и просто вопиющие случаи. Приведу два.

Случай первый. В 2009 г. по возвращении из Афганистана Королевский английский полк прошёл парадом по г. Лутону. Многие местные белые британцы (белые составляют 45% жителей Лутона) вышли приветствовать военных. Одновременно члены исламистской группы «Аль-Мухаджирун» громко протестовали, называя солдат «убийцами», «детоубийцами» и т.п. Когда белые британцы попытались утихомирить исламистов, полиция бросилась на помощь последним, пригрозив белым арестом. В ответ последние решили создать группу English Defence League (Лига английской обороны), которая в течение нескольких лет организовывала акции протеста против насильственных действий исламистов. Полиция, как правило, никогда не принимала сторону Лиги, не реагировала на нападения исламистов на членов Лиги, несколько раз арестовывала её руководителя Тома Робинсона, а затем вообще отправила его в тюрьму.

Случай второй. В январе 2011 г. в Лондоне в суде Олд-Бэйли судили банду из девяти пакистанцев и двух выходцев из Северной Африки, которые в Оксфордшире в течение нескольких лет похищали, насиловали и продавали в качестве секс-рабынь девочек 11-15 лет. При этом одну из них её владелец по имени Мухаммад заклеймил клеймом с буквой «М». Большая часть девочек были белыми британками. Расследование показало, что бандиты действовали в полном соответствии с характерными для ислама взглядами на то, как нужно относиться к женщинам и детям‑немусульманам.

Пресса, освещавшая суд, не осмелилась написать о членах банды как о мусульманах, она лицемерно писала об «азиатах». Однако не только журналисты, подчёркивает Дуглас Мюррей, автор книги «Странная смерть Европы», но даже полицейские и судьи вели себя так, будто их работа — нечто вроде посреднической деятельности между сферой фактов и обществом. Аналогичным образом в подобных случаях ведёт себя пресса практически во всех европейских странах. Например, в Роттердаме в 1997— 2014 гг. была зафиксирована секс-эксплуатация 1400 детей в мусульманских общинах. Пресса и власть сделали всё, чтобы приглушить скандал. И только настойчивость журналистов, порой всего одного-двух, не боящихся ни угроз исламистов, ни либеральных обвинений в «профессиональном» или «институциональном» расизме, позволяет прорывать заговор.

Продолжение следует

Андрей Фурсов

* * *