The American Interest, США. Запоздалая победа Москвы в холодной войне

Автор беспокоится, что в Европе по-прежнему слышны пророссийские настроения. Согласно его русофобской идеологии, это происходит из-за масштабной пропаганды российских СМИ за рубежом. Вдобавок, у немцев, по его мнению, еще и какая-то исторически «непреодолимая тяга к России». Что, если все политические силы поддержат пророссийские настроения, в особенности в отношении Украины?

В немецкой культуре издавна, от Ницше и Манна до Меркель, с уважением относились к России.

Среди видных немецких деятелей хватает защитников России. Совсем недавно Хорст Тельчик (Horst Teltschik) обвинил Запад в том, что он «одержим» обвинением Путина в всех грехах мировой политики, таким образом, «охлаждая» его стремление к сотрудничеству. По мнению Юргена Тоденхофера, «демонизация» России уже пользуется дурной славой. А в сборнике эссе, озаглавленном «Почему между нами и Россией должны быть дружба и мир» (Why We Need Peace and Friendship with Russia), выдающиеся политические деятели в отставке самых разных взглядов — включая консерваторов — призывают наладить более теплые отношения с путинским режимом.

Тревожно, что эти пророссийские настроения могут поддержать все политические силы, и в особенности в отношении Украины. Политики левого крыла часто оправдывают аннексию Россией Крыма в той же манере, что и правая «Альтернатива для Германии» (АдГ). Немецкие националисты всегда видели в государствах Восточной Европы досадную помеху, с которой должны разобраться великие державы — в данном случае Россия и Германия.

Тех, кого потакает Путину, называют «Putinversteher», то есть «популяризаторы Путина». В некоторых случаях подействовал шантаж и взятки, а еще успеху «Putinversteher» в Германии способствуют огромные масштабы российской пропаганды и дезинформации. У немцев есть еще и какая-то непреодолимая тяга [к России], которая заставляет апологетов Кремля изображать авторитарный режим Путина как естественное выражение уникальности России. «Не нужно навязывать России западные ценности, — то и дело слышим мы. — Русскую культуру нужно уважать такой, какая она есть».

Ничего нового.

В начале XIX века несколько видных немецких мыслителей создали мифический образ России, к которому они питали нечто среднее между страхом и восхищением. С одной стороны, Россия казалась загадочной и пугающей, ведь эта обширная страна была «нецивилизованной», управляемой первобытными инстинктами. В то же самое время именно эта воображаемая некультурность и иррациональность часто воспринималась как незамутненная духовная и нравственная чистота «русского народа».

Артур Мёллер ван ден Брук (Arthur Moeller van den Bruck), философия которого легла в основу правого интеллектуального течения «Консервативная Революция», увидел в русских и немцах в начале XX века здоровый контраст с рационалистическим, материалистически ориентированным Западом. Для него и Россия, и Германия были идеологически свежими и эмоционально современными цивилизационными силами.

Некоторые из величайших умов Германии также внесли свою лепту в этот идеализированный образ загадочной России. В 1888 году Фридрих Ницше назвал Россию «единственная сила, у которой есть запас прочности, которая может терпеть и от которой можно чего-то ждать». Россия для Ницше была противоположностью «европейскому партикуляризму и нервозности»; у «Запада в целом» больше не было тех инстинктов, «на которых взросли его институты, и на которых может взрасти будущее». В 1920 году поэт Райнер Мария Рильке сказал: «Россия сделала меня тем, кем я являюсь». Рильке считал, что мог бы пустить «внутренние корни» в России, «стране незавершенного Бога, где в каждом телодвижении народа изливается вся теплота его становления, словно нескончаемая благодать».

Томас Манн в своей книге 1918 года «Размышления аполитичного» пришел к некому схематическому культурно-историческому противопоставлению, где с одной стороны была Германия и Россия, а с другой — западные демократии. Поскольку и немецкая, и русская «культуры» противостояли «империализму» и бездуховной, рационалистичной «цивилизации» Запада, эти два народа объединяли глубокие духовные связи. И поэтому их всегда не понимал и унижал Запад. Конечно, Манн позже изменил свое негативное отношение к демократии и западным ценностям. Но ранние ростки такого мировоззрения прослеживаются вполне явно.

Более того, многие немецкие правые националисты во времена Веймарской Республики были убеждены, что Германия и Россия едины в борьбе против Запада. «Национал-большевики», такие, как Мёллер ван ден Брюк (Moeller van den Bruck) и журналист Эрнст Никиш (Ernst Niekisch), которые перешли от крайне левых к крайне правым, а потом обратно, видели в Октябрьской революции «народный» подъем русских против западной цивилизации и, следовательно, что-то вроде образца для их собственной грядущей «национальной Революции». Сходным образом Йозеф Геббельс в ранние годы восхищался Лениным как великим российским националистическим лидером. После Первой мировой войны Красная Армия и Рейхсвер вместе работали над тайным перевооружением Германии. Расистская ненависть Гитлера по отношению ко всем славянам помешала включить идею русско-германского альянса против Запада в идеологию национал-социализма. Но в связи с Пактом Молотова-Риббентропа 1939-1941 годов эта идея стала вновь актуальной.

Мечта о совместном противостоянии Германии и России превосходящим силам Запада была жива и после краха нацистского режима, на этот раз в форме стремления к нейтралитету как левых, так и правых. Например, оно играло важную роль в немецком «Движении за мир», в рамках которого в начале 1980-х сотни тысяч человек протестовали против ядерного перевооружения НАТО. И оно не исчезло после окончания холодной войны. В немецком мировоззрении и сегодня есть склонность в первую очередь приписывать заслугу воссоединения Михаилу Горбачеву — и в меньшей степени силе и привлекательности западных демократий.

Действительно, нужно задаться вопросом, была ли интеграция Германии с Западом когда-либо полностью принята некоторыми частями немецкого общества.

Эти исторические тенденции иногда выливаются в едва скрываемый антиамериканизм, который сохраняется в Федеративной Республике с момента ее возникновения не только среди приверженцев радикальной идеологии, но и в политическом и социальном центре. Оправданный страх перед экспансионистскими амбициями советского коммунизма и сопутствующая зависимость от защиты со стороны Соединенных Штатов обуздали худшие из этих тенденций. Но и во время холодной войны антиамериканизм тоже присутствовал, пусть и косвенно, в форме культурного презрения к «поверхностным» и «бездушным» Соединенным Штатам с их якобы безудержной страстью к наживе и потреблению. Россия, по мнению многих немцев, представляет собой нечто противоположное: культурную нацию, которая ценит идеалы поэтов, художников и интеллектуалов.

В Германии до сих пор поминают добрым словом политику разрядки 1970-х и 1980-х годов, отсюда убежденность в том, что Россия — миролюбивая держава, которая необходима для стабильной Европы. В частности, СДПГ (SPD) воспринимают призыв к партнерству с Москвой практически как нечто святое. Среди социал-демократов по-прежнему сильно стремление к гармонии в германо-российских отношениях, несмотря на агрессивное, разрушительное поведение путинского неоимпериалистического мафиозного государства в современной Европе. Министр иностранных дел Хейко Маас (Heiko Maas) идет против течения, выступая в рядах СДПГ за «новую восточную политику», которая направлена прежде всего на защиту интересов партнеров из Восточной Европы, а не России. Однако в его собственной партии его не очень-то поддерживают.

Нынешняя политика правительства Германии в отношении России глубоко двойственна. Благодаря Ангеле Меркель Европейский Союз подавил агрессию России в Украине с помощью единого санкционного режима. В то же время Берлин всегда давал понять, что его «диалог» с Кремлем должен оставаться приоритетом в его повестке дня, и что такие меры, как поставки оружия в Украину — меры, которые могут поставить под угрозу германо-российские отношения, — полностью ошибочны. Более того, на Мюнхенской конференции по безопасности в феврале Меркель подтвердила свою поддержку газопроводного проекта «Северный поток-2», несмотря на сильную оппозицию не только со стороны США, но и Брюсселя и ряда стран-партнеров ЕС. Меркель оправдывала свою позицию необходимостью не «исключать» Россию из европейских дел полностью.

Один из самых парадоксальных аспектов сегодняшней ситуации в Германии заключается в том, что симпатии к Путину наиболее сильны в восточных частях страны, которые когда-то изнывали от советского тоталитаризма. Это может быть объяснено только чем-то вроде призрачного стокгольмского синдрома — привлекательностью захватчика, которого давно уже нет. Чем больше разочарования вызывает реально существующий капитализм, тем более радужным кажется авторитаризм прошлого.

А значит, хотя Берлин и поддерживает санкции против Кремля, давление пророссийской части общества усиливается. Немецкие предприниматели и банки — при поддержке федерального правительства — делают все возможное, чтобы свести к минимуму последствия санкций, расширяя немецко-российские отношения. На торжественном открытии нового автомобильного завода «Даймлер» в Московской области министр экономики Германии Петер Альтмайер (Peter Altmaier) стоял рядом с Путиным, и, как известно, заявил, что никто не должен пытаться «поставить Россию на колени в экономическом смысле». «Успех России, — подчеркнул он, — в интересах Германии». Председатель правления «Даймлер» Дитер Цетше (Dieter Zetsche) добавил: «Мы верим в Россию!»

Федеральное правительство упрямо цепляется за «Северный поток 2», хотя уважаемый немецкий Институт экономических исследований (DIW) предсказал, что этот проект не будет экономически жизнеспособным. Оно продолжает придерживаться той же политики несмотря на то, что Кремль давным-давно дал понять, что не намерен продолжать сотрудничать с Украиной как транзитной страной для поставок российского газа в Западную Европу, хотя Берлин этого и требует. Германия стоит на своем, предпочитая изолироваться от всей Европы и оттолкнуть партнеров по ЕС, таких как Польша и страны Балтии, которые чувствуют непосредственную угрозу со стороны путинского неоимпериализма. Упорно придерживаясь односторонней энергетической политики, Германия не только препятствует осуществлению планов ЕС по сокращению зависимости от ископаемых видов топлива, но и не оправдывает свои собственные заявления, что она является последовательным сторонником многостороннего подхода к мировой политике.

Как видно, рациональные соображения не всегда выходят на первый план, когда речь заходит об отношениях с Россией, касается ли это политики или экономики Германии. Россия в сознании немцев играет роль воображаемого, подсознательного «варианта», к которому можно будет прибегнуть, если разногласия с западными партнерами станут слишком серьезными. Да, экономические, политические и социальные связи с Германией слишком сильны, чтобы Германия отклонилась в сторону — пока. Но и совсем исключать такую возможность не приходится.

Окончательный раскол вряд ли произойдет после того, как Ангела Меркель покинет Канцелярию, тем более что ее вероятный преемник, Аннегрет Крамп-Карренбауэр (Annegret Kramp-Karrenbauer), как и сама Меркель, выражает приверженность Трансатлантическому партнерству и его общим ценностям. Тем не менее, давление путинского лобби почти наверняка усилится и вполне может привести к дальнейшему смягчению отношения к российскому авторитарному режиму. Если дезинтеграция Европейского Союза продолжится, возможно даже, что демоны немецкого национализма, которых считали в целом побежденными, снова поднимут головы и будут наводить ужас.

Приход к власти Дональда Трампа с его лозунгом «Америка прежде всего» и агрессивным подходом к европейским партнерам усиливают тенденцию к разобщению в Трансатлантическом партнерстве. А то, с каким невероятным восхищением и теплотой относится к Владимиру Путину сам Трамп, лишь усугубляет ситуацию: мысль о том, что Вашингтон Трампа может в конечном итоге найти консенсус с Москвой за спиной европейцев усиливает стремление наладить взаимоотношения с Россией раньше, чем это сделают другие.

Невольно задумываешься: а что, если все это приведет к фактической победе Москвы в холодной войне, хоть и запоздалой — обретению устойчивого влияния на Востоке, подчинению Запада и сопутствующему ослаблению межатлантических связей?

И это не так уж невероятно.

* * *