Продавцы воздуха ввергнут мировую экономику в глубочайший кризис и хаос!

Ежедневно мы видим на экранах телевизоров уверенных в себе молодых людей в деловых костюмах и дорогих галстуках, рассуждающих о падении и росте курса акций, «беспокойстве рынков», «волатильности», «трендах» и других, столь же увлекательных материях. На экранах пляшут графики, совершающие уморительные па: то подпрыгивают, то камнем летят вниз. Чтобы потом, как ни в чем не бывало, подняться и начать снова карабкаться вверх, до тех пор, пока очередное препятствие не заставит их опять кувыркнуться ко дну таблицы. Эксперты с важным видом комментируют эту пляску. Создается впечатление, будто предметы не просто имеют собственную волю, но и ведут себя исключительно капризно, а порой и глупо. «Медь упала», «никель поднялся», «золото растет»...

А ведь начиналось все очень разумно. Первая биржа стихийно возникла в городе Брюгге во Фландрии в начале XV века. Возле дома богатого негоцианта Бурсе стали собираться купцы, имевшие излишки товаров, обмениваться информацией, продавать друг другу оптовые партии, договариваться о поставках. Отсюда — и слово «биржа», производное от фамилии богача. Очень полезное было дело. Тем более что шла Столетняя война, которая для Фландрии оказалась просто золотым временем: освободившись от феодального рэкета французской знати, города расцветали. Товаров было много, надо было искать новые возможности сбыта. Потом биржи стали специализированными, торговали на них отдельными товарами — зерном, лесом. Лидировали в этом деле голландцы, «всемирные извозчики». Рожь из Московии еще не была вывезена, а ее уже продавали, определяли цены, делали заказы. Цены колебались в соответствии со спросом.

Биржа была не просто местом оптовой продажи товаров, но и важным источником информации во времена, когда не только интернета, но и деловой прессы в современном смысле не было.

Наконец, наступило время фондовых бирж. Ведь с капиталом та же история, что и с товарами. У одних излишки средств, и неизвестно, куда их можно выгодно инвестировать. У других — наоборот, нужда в деньгах появляется. Когда в Голландии создавали Ост-Индскую компанию, акции пришел скупать весь Амстердам. Не только купцы и лавочники, но даже подмастерья, наемные работники и прислуга побежали вкладывать свои гульдены. Это был тот самый «народный капитализм». В кратчайший срок компания обзавелась таким объемом средств, что мало кто в Европе мог с ней конкурировать.

Вскоре на бирже стали торговать и векселями, долговыми обязательствами. И то, что некоторые из этих обязательств были, мягко говоря, не совсем надежными, лишь подстегивало торговлю. От сомнительных векселей старались побыстрее отделаться, перепродавая их. А если общая тенденция была на повышение, то и на таких долгах можно было некоторое время делать деньги. И не так уж важно, заплатит ли должник — вместо него платили биржевые покупатели, причем по нескольку раз.

Однако в XVII веке выяснилось и одно неприятное обстоятельство: акциями и товарами на бирже можно спекулировать. Покупать не для использования, а для перепродажи. Играть на ценах. Создавать волны искусственного спроса — или провоцировать панику.

Толпа биржевых торговцев живет по тем же законам, что и любая другая толпа — она легко воспламеняется энтузиазмом и столь же легко теряет голову.

Ею можно манипулировать — тем более что на ограниченное количество крупных игроков приходится множество мелких, которые просто не обладают достаточной информацией и временем для полноценного анализа ситуации. В моменты больших колебаний они всегда проигрывают. Собственно, за счет этой «мелюзги» и делаются многие состояния. Главное только, чтобы мелкие вкладчики не исчезали с рынка: «Несите ваши денежки!». Короче говоря, история с Буратино и «Полем чудес» в Стране дураков.

Уже в XVII веке обнаружился и второй «эффект» биржи: спекуляция акциями и товарами на этом «виртуальном», как мы бы теперь сказали, рынке оказывалась неизменно выгоднее, чем торговля с конечным потребителем. Хлопот и затрат меньше. Скорость оборота средств выше. Ведь, оторвавшись от материальных предметов, капитал освобождается от массы ограничений. Беда лишь в том, что совсем без материальной экономики нельзя. Кто-то же должен и зерно выращивать, и сапоги шить, и товары потребителю доставлять. Когда разрыв между играми на бирже и реальными процессами, реальным спросом в экономике оказывался слишком велик, следовал крах. Первый из знаменитых биржевых крахов произошел тогда же, в XVII веке, и связан был с распространившейся по всей Европе модой на тюльпаны. Выращиваемые в Голландии луковицы стали быстро дорожать и превратились в объект спекуляций. Потом стали уже не продавать луковицы новых сортов, а выдавать расписки. Ясное дело, расписки можно было перепродавать по более высокой цене. Потом — снова, и снова, и снова. В общем, знакомая нам схема финансовой пирамиды. В один прекрасный момент все рухнуло. За тюльпанами последовали другие товары. Голландия, а затем вся Европа погрузились в глубочайший экономический кризис. В Англии, пострадавшей от краха больше других стран, произошла революция. Экономические последствия кризиса, как назло, наложившегося на бедствия Тридцатилетней войны в Германии, ощущались еще лет сорок. Во Франции стали пересматривать принципы хозяйственной политики, переходя от свободной торговли к государственному вмешательству в экономику. А в самой Голландии биржевая торговля тюльпанами была в 1637-м запрещена законом.

Экономическое восстановление Европы в начале XVIII века привело к новой волне биржевых спекуляций, в центре которых были уже не товарные, а фондовые биржи. Спекулировали акциями крупных компаний, торговавших с Америкой. Итог был такой же, как и с тюльпанами. После бурного роста — стремительный крах. Разорение мелких вкладчиков, расследования, протесты общественности и вмешательство правительства.

Ускоряя движение капитала, биржа на раннем этапе бизнес-цикла увеличивает динамику буржуазной экономики, но когда естественный рост замедляется, она же становится дополнительным тормозом. Ведь спекуляции выводят деньги из реального сектора. Производство и торговля с конечными потребителями становятся невыгодными.

Зачем долго мучиться, строить заводы, развивать технологии, подбирать кадры, формировать сети сбыта, если можно просто «прокрутить деньги» и получить быструю прибыль?

К тому же из-за спекуляций товары становятся все дороже. Если на первых порах биржа стимулирует спрос, то в условиях кризиса она спрос убивает. Для экономики в целом и, особенно для конечного потребителя, выгоды биржи оборачиваются колоссальными потерями.

Рано или поздно проблема решается единственно возможным и радикальным способом: происходит крах спекуляций. Значительная часть капитала — виртуально обращающегося в виде биржевых обязательств — просто уничтожается. Это очень дорогой и неэффективный способ «коррекции», но другого рыночный капитализм предложить не может. Проблема нынешнего кризиса в том, что и «хорошего краха» мы вот уже третий год дождаться не можем.

Финансовый капитал стал слишком силен, а биржевые спекулянты — слишком могущественными. Они непосредственно контролируют политику правительств, диктуя им решения, направленные на то, чтобы искусственно, за счет средств налогоплательщиков и за счет дальнейшего удушения реального спроса выделять деньги на продолжение биржевой игры и предотвращение краха. Целые страны запутываются в долгах, денежные системы ведущих государств трещат по швам, но биржа продолжает требовать «ликвидности» и получает ее. Иными словами, правительства и центральные банки напрямую финансируют продолжение спекуляций, чтобы предотвратить крах компаний, которые, согласно введенной в оборот формулировке, «слишком большие, чтобы обанкротиться». Время от времени происходит некоторое снижение курсов, но его останавливают потоком казенных денег, не давая перейти в реальный обвал. Постепенно государство со своим печатным станком превращается в главный источник средств для рынка, добивая потребительский спрос отказом от социальных обязательств и программ развития.

Ведь банкам нужна «ликвидность», тут не до пенсий, строительства дорог или развития медицины. Ясное дело, бесконечно это продолжаться не может. И чем дольше откладывается крах, тем более грандиозным и глобальным он окажется.

Неудивительно, что сегодня именно биржи вызывают возмущение публики, а у части активных граждан появляется желание просто парализовать работу этого института. Кстати, объективная потребность в нем сегодня не так уж велика. Ведь в средневековом Брюгге сборище перед домом семьи Бурсе имело, прежде всего, очень простую цель — получение информации. Сегодня, в эпоху интернета, мобильных телефонов, массовой прессы и компьютерных технологий вопрос давно уже должен решаться другим способом и в другом месте. И если бы оккупация биржи на Уолл-стрит состоялась, это отнюдь бы не парализовало американскую или мировую экономику.

А вот надвигающийся биржевой крах парализовать ее очень даже может.