Почему в России власть уклоняется от государственного участия в экономике

Быть иль не быть — вот в чём вопрос! Дилемма Гамлета перед Путиным.

В России элита не хочет рассматривать варианты заполнения государством пустых экономических лакун, в которых существует дефицит частных инвестиций. Все говорят об инвестиционном голоде в технологические сферы, о необходимости второй индустриализации, но денег на это нет и наши элиты ищут их не внутри страны, а на мировых рынках капиталов, что ставит Россию в позицию ограниченного суверенитета.

В СССР в годы трёх первых пятилеток производство в машиностроении выросло в 35 раз. Такой рост дал именно мобилизационный вариант экономики — все ресурсы страны концентрировались на производстве машин и средств производства. Решение этой задачи за счёт ресурсов свободного рынка капиталов означает оккупацию национальной экономики международными монополиями и утрату политической независимости. То есть казалось бы, выбор ясен и причины медлить не видно. Власть же в лице Президента Путина и его ближайшего окружения, явно понимающих необходимость нахождения для себя и для страны независимых от Запада источников финансирования, медлит и не принимает, казалось бы, очевидных по необходимости действий, подсказанных экономистами РАН, включая всеми уважаемого Сергея Глазьева.

И тем самым вызывает подозрения или в своей некомпетентности, или в своей непатриотичности.

В причинах этой властной неуверенности стоит разобраться подробнее.

Причины для этого как субъективные, так и объективные.

1. Субъективные:

Элита России, возникшая из ваучерной приватизации Чубайса, рассматривает госбюджет как свою личную кассу, и все отвлечения из неё на госинвестиции в их понимании есть нецелевое использование и потеря денег, которые можно было разворовать. В России до сих пор действует формула Бориса Березовского: национализация затрат и приватизация прибылей.

Именно потому финансисты Минфина так не любят вкладывать деньги в ВПК, науку, образование и здравоохранение. Для них это деньги на ветер.

Госинвестиции же в такие сферы, как Крымский мост, стратегические нефте— и газопроводы, обходные ветки железной дороги, Олимпиада в Сочи и Чемпионат мира по футболу-2018, саммит на острове Русский с постройкой туда моста и тому подобные проекты — всё это вполне контролируемые узкой группой сферы финансирования, и деньги в этих случаях «из семьи не уходят», а наоборот, туда приходят.

Постановка же государственного финансирования на национальный поток не только уведёт главные деньги страны из-под контроля малой группы околовластной олигархии, но и приведёт к потере влияния и власти, вырастит им конкурентов в политике в виде корпуса директоров и министров, отвечающих за финансирование и работу госсектора. Они осознают себя как часть правящего класса, противостоящая ориентированным на Запад крупным частникам. За ними встанет общественность. Возрастёт их политическая сила.

А это уже раскол элиты.

И это страшнее для олигархата России, чем утечка денег: в конце концов сговориться с министрами всегда возможно — на дворе, чай, не КПСС, а Единая Россия у власти и с этими ребятами никогда проблем в части распилов и откатов не бывает. Намного страшнее расхождения в долгосрочных стратегических интересах, которые неизбежны у частников и государственников. Раскол и конкуренция элиты сверх имеющегося уровня, влекущие раздел кормовой базы — вот что их страшит больше всего и превращает в ненавистников всякой идеи развития путём создания параллельно частному мощного государственного сектора. Госсектор, имея в руках силовые структуры, сможет спокойно подавить частников и стать базой реставрации социалистических методов управления экономикой. И тогда прощай Куршавель, оффшоры, Ницца, недвижимость в Лондоне и дети в Швейцарии. Два медведя в одной берлоге, да ещё когда у одного из них за спиной административный и силовой ресурс государства — это кошмарный сон нашей приватизационной элиты.

2. Объективные:

Есть один человек, которого нельзя заподозрить ни в некомпетентности, ни в симпатиях к капитализму. Это министр финансов Сталина А.Г. Зверев. Он в своих мемуарах чётко сказал, что в социалистической экономике точно понимали, что денежная эмиссия, не сопровождающаяся ростом производительности труда, грозит неминуемой инфляцией. Даже в полностью регулируемой советской экономике, где была исключена всякая стихийность, где процессы во власти и обществе находились под надежным контролем, а финансы были разделены на непересекающиеся наличные и безналичные сферы обращения, деньги на индустриализацию не печатали в Госбанке, а извлекали из коллективизации села и доходов от экспорта того, что можно было тогда экспортировать. Вплоть до золота и драгоценных камней. Тем более должны понимать это наши патриоты, предлагающие устами академика Глазьева не бояться роста экономики, основанного на инфляции, и запустить эмиссию, сопровождающуюся строгими мерами финансового контроля.

Но финансовый контроль требует контроля политического. Мобилизационная экономика потребует мобилизационной политики. Наш строй этого не позволяет. Более того — состояние нашего общества этого не позволяет. Об этом могут говорить, но реально к этому не готовы. Попытка это сделать — это уже не только передел собственности, но и передел власти. И не просто передел власти. Это изменение её сути.

Это революция. Создание другого строя в процессе гражданской войны. Способна ли нынешняя Россия на это? Не элита, а вся Россия целиком? И нужно ли ей сейчас вставать перед такой перспективой?

Переплюнуть СССР в области контроля нынешней России нечего и мечтать. С этим согласится любой трезвый гражданин. Любая такая попытка вызовет настолько страшный конфликт интересов внутри правящего класса, что гражданская война станет неминуемой. Победить в ней смогут лишь внешние силы. Результатом будет хаос и распад государства. Потому что властные элиты пока сильны, а контрэлиты не то, что слабы — их просто нет. Значит, борьба будет идти внутри правящей прослойки. Эта борьба просто уничтожит страну. Власть реально потеряет рычаги управления. Наступит хаос. Сильнейший кризис опрокинет государство. Однако если даже Советский Союз не шёл по этому пути, то можно понять и скепсис нынешних финансовых либералов, на позиции которых встаёт Путин — и тут они правы. Надо запомнить — ВРАГ НЕ ВСЕГДА БЫВАЕТ НЕПРАВ ТОЛЬКО ПОТОМУ, ЧТО ОН — ВРАГ. Кто это игнорирует — тот в итоге проигрывает. Объективно этот путь развития экономики чреват политическими рисками, которые не дадут замыслу воплотиться так, как его задумывают экономисты-патриоты. Политический аспект не позволит построить очередную утопию, очень хорошую на бумаге, но при попытке её воплотить БЕЗ ЧЁТКО ПРОПИСАННЫХ КОМПЕНСАТОРНЫХ МЕХАНИЗМОВ И ИХ ИСТОЧНИКОВ способную похоронить даже имеющийся несовершенный хозяйственный механизм вместе в механизмом государственным. Инфляция как двигатель экономики — это как горящая пакля, привязанная к кроссовкам бегуна, чтобы тот быстрее бежал. Риск такой, что скорее всего всё не получится.

Теорема Гамлета: «Мириться лучше со знакомым злом, чем бегством к незнакомому стремиться».

И Гамлет тут прав, как ни неприятно это признавать. Из двух зол выбирают меньшее.



В вопросе денежного обращения я верю Звереву намного больше, чем не только Кудрину и Грефу, но и чем Глазьеву — при всём моём к нему уважении. Зверев пишет, что в советском Минфине всякие нововведения обсуждались в двух аспектах:

1. Сколько будет стоить?

и

2. К чему может привести?

Уверен — эти же вопросы сейчас стоят и перед нынешней властью. Включая Минфин. При всех наших к ним упрёках.

И попытка дать ответ на второй вопрос удерживает Путина от желания поддержать Глазьева. И даже от ответа на первый вопрос. Ибо цена вопроса становится неопределимой.

Путин держит паузу.

Не потому, что он не понимает коррупционных мотиваций нынешней элиты или, чего хуже, сиюминутно используя их, в принципе одобряет их. Не одобряет. Понимает их опасность и вред. И не потому, что не понимает, что России нужны собственные деньги на развитие.

А потому, что никто не знает, к чему это может привести, начни он менять правила системы, где коренные принципы могут изменяться только в острой политической борьбе при мощном вмешательстве извне на силовое воздействие контрэлиты на элиту.

И потом — нет такой контрэлиты в России сейчас. Через 10 лет, может, и будет. А сейчас её нет.. Слишком много в идеях наших академиков прекраснодушных допущений и предположений. Совершено неясно, кто, как и опираясь на что должен всё это воплощать в жизнь. И как при этом демпфировать социальные катаклизмы. Которые непременно возникнут. Ибо нелепо предлагать правящему классу самокастрацию и ждать, что он примется за это дело с удовольствием.

Всё это, кстати, вовсе не делает нынешнюю либеральную версию финансирования экономики верной. Недостаточность аргументации Глазьева не делает Кудрина правым. Просто план Глазьева не подуман во всех отношениях. Не соотнесён с реальностью в политическом аспекте.

И поэтому Путин медлит. Вопрос не готов. Он сырой.

То есть существует риск феномена Черномырдина: «Хотели как лучше, а получилось как всегда».

Есть ещё один афоризм для таких случаев:

«Прежде чем войти, подумай, как выйти.»

❝ И пока Путин не видит выхода, он не войдёт. Можно сколько угодно на него за это раздражаться, но тут он, в принципе, прав. Он поступает прагматично и ответственно. Нет ответа на вопрос — к чему могут привести меры по ужесточению финансового контроля в сочетании с эмиссией, если не получится контроль осуществить и подавить политическое сопротивление элиты в отсутствие поддержки несформировавшегося альтернативного класса, способного заместить ныне правящий. Для Путина этот вопрос пока остаётся непрояснённым. Для нас, кстати, тоже.

Революция, о необходимости которой так часто говорили патриоты, пока не созрела.

И не стоит обижаться на историю и нетерпеливо толкать её в спину. Предпосылки всякой социальной революции должны созреть. Они порой зреют десятилетиями. Надо ждать. Всё случится тогда, когда для этого придёт время. Где к тому времени будем находиться мы — вопрос детский по смысловой амбиции. В масштабе эпохи желания мимолётной жизни отдельной личности не имеют значения. Спартак не дожил до отмены рабства. Маркс и Энгельс не дожили до Великого Октября. Их жизнь окончилась внутри той эпохи, которую они ненавидели и конец которой всеми силами приближали. 27 миллионов советских людей не дожили до Парада Великой Победы. Вы думаете, нам повезёт больше?

Но разве это повод для утраты оптимизма?

Александр Халдей