Ада Роговцева: «Разрыв между нашими народами прошел по живому»

В кино и театр Роговцева пришла практически одновременно. Уже первые ее творческие шаги на сцене, на экране свидетельствовали о незаурядных способностях актрисы, о мощи ее лирического и глубоко человечного таланта — уникального, неповторимого. В 24 года она — заслуженная артистка Украины, в 30 – народная артистка республики, в 40 — народная артистка СССР.

Это при том, что самые громкие ее кино- и театральные свершения были еще впереди: Наташа в фильме «Укрощение огня», Надя Гавриленкова в спектакле «Хозяйка», Анна в телефильме «Вечный зов». И, конечно же, бесподобная Мария в фильме режиссера Иосифа Хейфеца «Салют, Мария!». Всего же в Киевском академическом театре русской драмы имени Леси Украинки, где проработала 35 лет, в антрепризах и в кино сыграно более 150 ролей.

— Ада Николаевна, в последние годы мы о вас в России почти ничего не слышим: интервью вы никому не даете, работ ваших мы не видим. Это все тем более непривычно, если не странно, поскольку в так называемые застойные времена вы слыли не только творчески активной, но и общественно. Чего стоит хотя бы тот факт, что на протяжении многих лет вы были бессменным членом партбюро, секретарем партийной организации родного Театра имени Леси Украинки.

— Боюсь, не сумею исчерпывающе ответить на эти вопросы. Просто очень серьезный, крутой поворот произошел в моей жизни, чтобы об этом можно было сказать несколькими словами. В какой-то период, на рубеже конца 80-х — начала 90-х годов мне пришлось самым радикальным образом пересмотреть шкалу общественно-нравственных и личностных ценностей. Тогда же я вышла из партии, сложила с себя членство во всех правлениях, фондах, даже преподавательскую деятельность прекратила. Это был очень трудный, мучительный период. Я ведь в той прошлой нашей «застойной» жизни не лицемерила, не кривила душой ни на сцене, ни на общественной работе. Искренне верила в декларируемые идеалы. И то, что они во многом оказались на поверку не такими светлыми и чистыми, как нам представлялось, явилось для меня серьезным потрясением. Понадобилось немало времени, чтобы как-то прийти в себя, осмыслить все обстоятельно и самокритично. Но и по сей день я не совсем уверена в том, что нашла ответы на все вопросы. Не помню, кажется, Чехов сказал: между «есть Бог» и «нет Бога» лежит огромная пустыня, которую даже мудрец преодолевают всю жизнь. Что тогда говорить о нас, грешных...

— Слушая вас, поневоле вспоминаю спектакль «Бельведер», который вы, что называется, семейным подрядом показали однажды московскому зрителю. Кое-кто воспринял его настороженно, наверное, из-за нетрадиционной, почти на грани андеграунда, сценической эстетики. Бесспорно, однако, то, что спектакль на высоком эмоциональном градусе поднимал много тех самых «больных» вопросов, о которых вы упоминали. Вообще, расскажите о нем подробнее, тем более что, насколько я знаю, больше вы втроем с дочерью и сыном подобной работы не предпринимали.

— Насчет эстетики вы правы. Я далеко не ретроград, но в эмоционально-знаковую, почти символистскую ткань пьесы молодого украинского драматурга А. Дьяченко тоже «врубилась» не с первого прочтения и не без помощи режиссера, своего сына Кости. Зато в процессе работы над спектаклем я получала не просто артистическое наслаждение, — какую-то внутреннюю разрядку. Меня как будто покидало статическое негативное напряжение, которое скопилось в душе за последние трудные, если не катастрофические годы. Во всяком случае, благодаря, в том числе, и этому спектаклю, я поверила, что наши народы благополучно минуют полосу какого-то массового беспамятства, националистической и государственно-экономической зашоренности, отчужденности, духовного нигилизма. Не по своей воле оказавшиеся вдруг посреди нравственной пустыни, многие из нас, бывших советских людей, потеряли всякие жизненные ориентиры. Сейчас, слава Богу, их постепенно обретаем.

Нетрудно догадаться, что долгое время натянутые отношения между Украиной и Россией мы воспринимали довольно болезненно. Потому что разрыв между нашими народами прошел по живому. Мы размежевались, не подготовив не то что базы, фундамента — даже их видимости под этот «развод». И потому от «развода» пострадали, прежде всего, обыкновенные граждане теперь уже окончательно независимых государств. В выигрыше оказались только правители, представители всемогущей номенклатуры, которым и в так называемые застойные годы жилось как вареникам в сметане. По-моему, это большая беда. Но и тут я верю, что все перемелется — мука будет.

— В нашей беседе получился явный политический крен, давайте все же вернемся к творчеству. Ада Николаевна, ваш муж Константин Петрович Степанков для меня всегда олицетворял в украинском кинематографе ипостась, соединяющую в себе Николая Крючкова и Евгения Матвеева вместе взятых. Очень мощный актер был и режиссер оригинальный. Как вам без него?

— Если одним словом: трудно. Он во всём был мне поддержкой и опорой. Практически до самой смерти не покидал работу на киностудии имени А. Довженко. При его непосредственном участии было запущено в работу сразу пять кинокартин. Однако, как я уже сказала, сколь безрадостные времена были тогда в украинском кинематографе... Дотянуть до экрана удалось только два фильма. Экономическая нестабильность, финансовые неурядицы сильно подорвали, как мне всегда казалось, неиссякаемый его энтузиазм. Ведь он был из породы неисправимых работоголиков.

А было время, когда кормились всей семьёй только с дачи. Это обыкновенная крестьянская хата, в шестидесяти километрах от Киева, которую я купила на премию имени Т.Г. Шевченко. По тем временам это был серьезный «приварок», между прочим, в крестьянском доме мы и отдыхали, как говорится, душой и телом. Петрович, как и я, был сельским человеком, и у наших ребят, видимо, что-то в генах осталось. Короче, для нас загород, как справедливо сказал поэт, был и остаётся «духовной провинцией». Да и просто — после милой моему сердцу сельской украинской природы городская среда не кажется такой агрессивной. И это — великое благо.

И сегодня в бытовом плане наша семья выглядит очень скромно, но, ей— Богу, никто не сетует. Тем более, что знаем: огромному числу наших соотечественников куда как хуже приходится. Особенно тяжело пенсионерам-горожанам. В сельской местности людей хоть огороды кормят. Однако низкий уровень материального благосостояния людей в нашей независимой державе меня как-то меньше тревожит. Верю в то, что пятьдесят миллионов украинцев рано или поздно выкарабкаются из нужды. Хуже то, что пошатнулись нравственные устои общества, культура в загоне. Исправлять эти искривления намного сложнее. А у государственных мужей что-то не видно энтузиазма на сей счет.

— Когда-то в репертуаре вашего родного театра довольно долго шел спектакль на так называемую производственную тему — «Хозяйка». Вы играли там главную роль Нади Гавриленковой. За ее исполнение коллектив Киевского объединения полимерного машиностроения «Большевик», насколько я помню, присвоил вам даже звание «Мастер золотые руки». А по нынешним временам трудно вообразить себе театральную работу подобной направленности…

— Вы знаете, я никогда не лукавила, не кривила душой. Если хотите, знать, то нормальному актеру безразлично кого играть — королеву Елизавету, литейщицу или бомжа, как в упоминавшемся вами «Бельведере». Был бы драматургический материал хорош. Так что в этом смысле слава «производственницы» мне не грозит. Но тут куда важнее другое. Мне с творческим коллективом тогда очень повезло. Актеры нашего театра в подавляющем большинстве своем были высокоинтеллектуальные, интеллигентные, да просто порядочные люди. И потому дискомфорта, каких-то моральных ущемлений я здесь никогда не испытывала. Неудачи, просчеты, всякого рода рабочие сложности, нестыковки были, есть и будут. Такова профессия, и тут ничего не поделаешь. Например, я год работала над ролью королевы Елизаветы в пьесе немецкого драматурга Брукнера. Очень интересный сценический образ мог бы получиться. Но пришел в театр новый режиссер, и в его концепцию пьеса не вписалась. Из этого факта можно было разыграть трагедию последних лет жизни, что в моем конкретном случае, может быть, выглядело бы вполне объяснимо. Такие роли с бухты-барахты не приходят, да и поработала я над ней предостаточно. Однако я смиренно восприняла невостребованность своего персонажа, постаралась понять и принять аргументы режиссера. Увы, подобная несправедливость, как оказалось, не была случайностью и, в конце концов, мне пришлось театр покинуть.

Что касается производственной тематики, то ее полное исчезновение из той же репертуарной политики есть вред для драматургии однозначный, как впрочем, и всякое иное наше совковое шараханье из крайности в крайность, — беда, трагедия. Возьмите то же телевидение, да и все средства массовой информации. В недалеком прошлом они взахлеб, без удержу, безмерно воспевали «человека труда». Сегодня этот образ напрочь исчез из эфира, со страниц печатных изданий. Его место заняли человек оборотистый, человек праздности, а еще хуже – человек нетрадиционной ориентации. Эта дурновкусица пострашнее первой.

Конечно, хорошего мало в том, что на сценах театров раньше чересчур много приходилось «плавить декорационную сталь», выставлять на них ткацкие станки или взгромождать туда настоящие трактора. Но еще непростительнее, когда искусство почти всецело отвернулось от созидателя. Может быть, не всегда его следует «воспевать», но всматриваться в его духовный, нравственный мир надо обязательно. Но это трудно, это под силу лишь настоящим талантам. У ремесленников ремесленничество и получится. Они ведь только опошлят, окарикатурят тему.

Но вообще-то, я не сторонник деления того же театрального искусства на разделы, подразделы, направления и темы. Оно едино и неделимо, как сама жизнь. И если театральное зеркало отражает жизнь верно, то какая, в сущности, разница, кто по профессии твой герой. Лишь бы ты могла через него послать зрителю свой душевный, эмоциональный, энергетический посыл. И получить отклик.

Кстати, свое 70-летие я отпраздновала тогда новым антрепризным спектаклем на сцене Национального академического драматического театра имени Ивана Франко «Качество звезды» (режиссер. — А. Лисовец). Меня пригласил туда Богдан Ступка. Ему я бесконечно благодарна за участие в моей судьбе.

— Почти насильственное отторжение целого пласта русскоязычной культуры в связи с распадом Союза сказалось на вас?

— Выросшая и воспитанная на лучших образцах русской и советской классики, я, конечно же, испытываю некий духовный дискомфорт. Впрочем, с русской культурой не расстаюсь. Я играла во многих спектаклях Виктюка. До сих пор снимаюсь в российском кино, на российском телевидении.

Хотя, с другой стороны, мне никогда не был чужд и великий материк настоящей украинской культуры. Сейчас она бурно возрождается. Так что и в Киеве есть на что посмотреть, что послушать. А своим российским поклонникам я бы хотела пожелать сохранять душевную гармонию, не впадать в отчаяние от жизненных неурядиц.

Беседу вел Михаил ЗАХАРЧУК, специально для Столетия

P.S. Когда готовился этот материал, из Украины пришло трагическое известие: от неизлечимой болезни скончался сын Ады Роговцевой — Константин. Приносим самые искренние соболезнования любимой актрисе.

Похожие новости: