Ростислав Ищенко. Период Чуньцю

Период Чуньцю — Период вёсен и осеней — названная по одноименной хронике эпоха в китайской истории от 770 года до н.э. (начало правления династии Восточная Чжоу), до начала периода Сражающихся царств. Это было время, когда однополярный мир в древнем Китае уже прекратил свое существование, но окончательная многополярность еще не наступила. Чжоусский ван уже был не главным, а всего лишь первым, среди равных, тем не менее в первую половину эпохи его авторитет еще признавался, а попытки отдельных гунов (князей) присвоить титул вана и стать вровень со старой династией пресекались коалициями, формировавшимися ad hoc вокруг чжоусского дома. Государства, правители которых в первую очередь претендовали на статус вана, как правило, находились ближе к границе китайских земель, поэтому, за такую наглость, их объявляли варварскими странами, что, кстати, позволяло вести против них войну на уничтожение, пока не одумаются и не признают, что погорячились.

В отличие от следующего периода Сражающихся царств, в эпоху Вёсен и осеней еще пытались обходиться без войн (это не значит, что всегда получалось, но пытались). Тогда было введено понятие гегемонов — наиболее сильных государств, надзиравших за порядком в Поднебесной, имея формальную санкцию чжоусского вана. Собирались конференции, пытавшиеся уладить противоречия. Существовал негласный запрет на ликвидацию уже существовавших китайских государств (что, впрочем, не мешало им дробиться, а иногда и исчезать, будучи поглощенными соседями).

Борьба за первенство между государствами раздробленного Китая носила в это время преимущественно гибридный характер — прямая военная агрессия, как правило заканчивалась плохо для агрессора, поскольку объединяла против него всех. Зато провокации, заговоры, перевороты, предательства были основным инструментом достижения политических целей.

И тем не менее, эта сложная и по своему прекрасная эпоха — золотая осень древнейшего Китая и чжоусской династии, в конечном итоге выродилась в войну всех против всех эпохи Сражающихся царств, которая за неполные два столетия привела к новому объединению Китая в рамках империи Цинь.

Иначе и быть не могло. Уже тогда любые двусторонние и многосторонние договоры, решения любых, самых авторитетных властей и самых представительных конференций, исполнялись лишь до тех пор, пока кто-то не решал, что ему выгоднее их нарушить. Между тем международное право, хоть тогда, хоть сейчас, действует лишь до тех пор, пока все стороны трактуют его одинаково и одинаково действуют в сходных ситуациях. Если же все честные, но знают, что кто-то один может обмануть, то большинство старается обмануть первым, чтобы не быть обманутым.

Честным может позволить себе быть только сильный и абсолютно уверенный в своей силе. Но, как только такой появляется, его стараются совокупными усилиями уничтожить, поскольку он — прямая угроза сложившейся системе, а значит и интересам всех участников политической игры. Если же сильному удается устоять и отбиться, то, независимо от его первоначальных планов, в конечном итоге он обнаруживает себя, одиноко стоящим среди политических карликов, не просто радостно готовых ему подчиняться, но неспособных без такого подчинения выживать. И так до следующего распада.

В этом смысле китайская политическая история, за счет своей непрерывности и преемственности (по крайней мере в китайском сознании) является срезом всемирной, который до последней тонкости воспроизводит глобальные процессы.

Мы помним, как в американском мире Вашингтонского консенсуса, не только пузатая мелочь, вроде вечно ищущих себе хозяина-кормильца-защитника восточноевропейских лимитрофов, которым такая судьба была определена расположением на границе двух великих цивилизаций, но и бывшие великие державы (Британия, Франция, Германия), и даже целый ЕС (обладавший всеми необходимыми атрибутами конфедеративной сверхдержавы) считали честью служить американскими вассалами. В Вашингтоне их называли союзниками (щадя самолюбие), но на деле это была абсолютная вассальная зависимость с грызней вассалов за право быть ближе к сеньору.

Мы помним, как в начале восстановления России, даже симпатизировавшие ей, потенциально союзные государства могли в лучшем случае промолчать, не присоединяясь к клеймившему Москву и предпринимавшему коллективные шаги по урезанию ее претензий на равный США статус «мировому сообществу». Это была нормальная реакция государств, имеющих устоявшееся место в системе и не претендующих на большее. Они не отрицали несправедливость и пристрастность американской гегемонии, но каждое отдельно взятое государство имело не такие уж большие шансы пострадать от волюнтаристских действий США. А вот борьба против американской гегемонии вела к хаотизации привычного, хоть и не идеального, мира.

Сейчас ситуация кардинально изменилась. Россия отстояла свое право на абсолютный суверенитет, став, тем самым, альтернативой США. При этом не важно, ставила ли Москва изначально перед собой такую цель. Вашингтон потому и боролся против любой (не только российской) самостоятельности, что если гегемон не может контролировать все политическое пространство — он больше не гегемон. Если кто-то один может не подчиняться, значит может и другой. Утрата позиций гегемоном в таком случае происходит со скоростью нарастания катящегося с горы снежного кома. И вот уже Турция, еще вчера воспринимавшаяся США в качестве такого же своего «заднего двора», как Латинская Америка, не просто требует от США прекратить поддержку курдов — стратегическую опреацию Вашингтона, провалив которую он не сохранит ни одного шанса зацепиться на Ближем Востоке, а угрожает применением оружия против американских военных в Манбидже.

И никогда не перечившая США Германия, пряча глаза, заявляет, что «Северный поток — 2» — это такой «очень хороший бизнес», поэтому пусть, мол, Вашингтон не лезет в этот бизнес со своей политикой, которая и так уже дорого обошлась немцам. Младшие вассалы — поляки с венграми вовсю терроризируют Украину, которая вроде как находилась под прямым американским управлением (или делала вид, что это так). И не слушают окриков и рекомендаций из Вашингтона. Да и на самой Украине, уж как американцы ранжировали политиков, как выстраивали цепочки соподчиненности и контроля, а местные политики как с цепи сорвались, Порошенко грозит судьба преследуемого в Грузии Саакашвили, только без возможности убежать.

Старый мир трещит по швам. Но в том-то и суть периода Чуньцю, что старый гегемон уже не может осуществлять функции гегемона, а новые либо не могут еще, либо не готовы к этому морально, либо сдерживаются коалицией боящихся новой гегемонии национальных честолюбий. Старый мир уходит, но не ушел, новый приходит, но не пришел. Силы старого и нового ведут активную борьбу за свое личное благополучие (одни под знаменем старой однополярности, другие под хоругвями новой многополярности). Именно поэтому «свобода» постоянной борьбы за существование быстро надоедает. Как надоели россиянам 90-е, действительно дававшие возможность сказочного моментального обогащения, но требовавшие за это постоянно рисковать жизнью не только тех, кто этой возможностью воспользовался, но и тех (а их огромное большинство), кто никогда и не мечтал стать миллионером. И приходит новый гегемон, устанавливающий новый общий всем понятный порядок, проблема справедливости которого меркнет на фоне предоставляемых им гарантий безопасности.

Только в прежнем мире (до эпохи пара), в котором максимальная скорость передвижения обеспечивалась лошадью, верблюдом и парусом, надуваемым ветром, изменения происходили медленно — веками. За столетия человечество собирало и обрабатывало меньше информации, чем сейчас находится даже не в компьютере, а в обычном смартфоне школьника (с доступом в интернет). Отчеты, приказы, предложения могли достичь адресата тогда, когда ситуация уже в корне менялась и реакция критически запаздывала.

Сейчас человечество живет уже даже не в режиме реального времени, а в режиме созданной реальности. Не важно было ли событие и что произошло на самом деле, важно что об этом написано. Традиционные СМИ ушли в сеть и бессмысленно конкурируют с блогерами, которые в любом случае будут оперативнее при сопоставимых аудиториях. Государство общается с гражданами в интернете, в социальных сетях, на сайтах ведомств, в личных кабинетах и т.д. Международные конференции, ранее длившиеся месяцами и годами (из-за необходимости согласовывать позиции с центральной властью, при помощи двигавшейся с лошадиной скоростью почты), сейчас укладываются в два-три часа интенсивных, но заранее подготовленных переговоров с заранее известным результатом.

Соответственно, периоды, на которые в древнем Китае уходили столетия, сейчас укладываются в несколько лет — максимум в пару десятилетий. Поэтому не успели наш мир в начале 2000-х вступить в свой период Чуньцю, как уже близится эпоха Сражающихся царств.

Возможности многосторонних международных форматов практически исчерпаны. Там, где противоречий нет или они не существенны, согласие достигается без видимых проблем, почти моментально, как в ходе недавнего российско-турецко-иранского саммита в Анкаре. И Астанинский процесс, в рамках которого проходил данный саммит, движется более, чем успешно. Там где существуют серьезные противоречия, все замирает в точке замерзания, как в нормандском формате (практически отложенном до лучших времен) и в Минском процессе, активно марширующем на месте уже четвертый год. Там, где противоречия абсолютны, как в российско-американских отношениях (США не могут признать Россию равной, не поставив под удар собственную внутренюю стабильность, им надо бороться до конца — в живых должен остаться только один), там любые усилия даже искренне стремящихся договориться людей уходят водой в песок.

Мир отчетливо раскалывается. Многочисленное когда-то «нейтральное» большинство становится меньшинством. Страны вынужденно выбирают позицию. Колеблющихся все меньше и меньше.

Особенность политики заключается в том, что власть далеко не всегда может сделать то, что считает нужным и правильным для своей страны и народа. Зачастую выбор делается под влиянием политической инерции, общественного мнения, личных связей, контактов и симпатий. На завершающем этапе формирования коалиций каждый коалиционный лидер пытается заручиться не просто поддержкой возможно большего количества государств, но, что гораздо важнее, поддержкой большинства стратегически важных стран — тех, кто может предоставить дополнительные ресурсы вам и лишить таковых противника. В ход идут любые средства. Одно из наиболее действенных — провокация.

Мы неоднократно сталкивались с американскими провокациями в Сирии, но там им стало сложно действовать из-за потери пространства и превращения стратегически важного турецкого союзника в оппонента. Несмотря на контрнаступление российского МИД далеко не исчерпана британская провокация со Скрипалями. Лондону и правительству Мэй отступать некуда, они должны либо капитулировать, что навсегда выбросит из политики Мэй и Джонсона, а также нанесет серьезнейший урон авторитету Британии, либо найти какой-то ход (например заявление находящейся под их полным контролем Юлии Скрипаль), позволяющий им хотя бы попытаться свести дело к ничьей (раз уж провокация провалилась и выиграть не удалось).

Но даже, если правительство Мэй сменится — вряд ли это последняя британская провокация. Сдерживание России и поддержка США — британский внешнеполитический тренд на ближайшие годы. Он обусловлен финансово-экономическими интересами элиты Соединенного королевства.

Неизбежны американские провокации. Хотя бы потому, что Россия давно стала одним из основных факторов американской внутриполитической борьбы.

Мы еще не сталкивались с традиционно тонкими и подлыми французскими провокациями, но можем столкнуться. Макрон пришел в Елисейский дворец бороться за европейское лидерство, а Меркель нежно, но уверенно оттесняет его на второй план. Подорвать позиции Меркель в Германии (а значит и в ЕС) можно только подорвав ее политику экономического сотрудничества с Россией, несмотря ни на что. Берлин делает массу гневных заявлений, но именно германские компании действуют так, как будто никто никаких санкций против России не вводил, а вступающий через год в строй «Северный поток — 2» дает Германии абсолютный перевес в европейских делах (как газовому хабу ЕС, наряду с Австрией). Личные интересы юного амбициозного президента вполне могут толкнуть его в стан активных врагов России. Пока он колеблется. Страшно ошибиться. Но скоро эти колебания закончатся — времени на выбор позиции почти не осталось. И мы не знаем каков будет выбор Макрона.

Ну и, наконец, у нас под боком есть «братская» страна, сделавшая свою главную политическую ставку на победу Запада над Россией. Если таковая победа не случится, то Украины просто не будет. Всей доброй воли всей российской элиты не хватит на то, чтобы сохранить несохраняемое. Сам же украинский политический класс рискует жизнью. Порядок после анархии приходит не сразу, а убить ненавистного олигарха или политического противника (заодно разграбив имущество) — дело нескольких минут. Те же (думаю это все же будет большинство) из украинских элитариев, кому удастся уцелеть в момент коллапса государственности, потеряют деньги, влияние, а многие и свободу.

Поэтому единственное в чем Украина действительно похоже на США — ей, как государству, и ее элите необходимо бороться с Россией на уничтожение до конца. Чем сильнее Россия и чем ближе ее окончательная победа, тем отчаяннее будут сражаться украинские прозападные силы в тщетной надежде на то, что в последний момент у «обожаемого фюрера» появится «вундерваффе». Поскольку же украинская элита еще в феврале 2014 года совершила такое количество преступлений, что надежды на помилование нет, для них международное право и собственные законы давно пустой звук.

Их провокации могут быть самыми грязными, кровавыми и безрассудными. Украинская элита верит, что Россия никогда, ни при каких условиях не оккупирует Киев, а потеря любых других территорий, экономические санкции, международная изоляция для них не критичны. Им нужна территория с которой можно продолжать кормиться. Лучше побольше, но согласны они на любую. В конце концов сирийские боевики в Восточной Гуте и других анклавах (которые поменьше Киева с пригородами и областью будут) прекрасно себя чувствовали и даже неплохо зарабатывали. Мирному населению все равно с голоду умереть никто не даст, а гуманитарной помощью можно прекрасно торговать, главное оказаться ее единственным распределителем.

Период Чуньцю завершается, противоречия обостряются, механизмы их сглаживания не работают. Мы вступаем в эпоху подготовки открытого столкновения, не обязательно военного (хоть и не исключено). Это не просто эпоха провокаций. Это эпоха, в которую прекращает действовать любое право, даже право силы. Все постепенно замирают в политическом сюрплясе, ожидая ошибки оппонента и подталкивая его при помощи провокаций к соверешению такой ошибки.

При этом надо понимать, что не только единственная ошибка может оказаться роковой, но и подготовленная тобой же провокация может оказаться единственной и роковой ошибкой.

На рубеже эпох не ничего вечного, устоявшегося и стабильного. Опереться не на что. Вчерашние железобетонные конструкции рассыпаются в песок. То, что только что было полезным становится вредным, зеркало отражает искаженную реальность. Любые, самые точные расчеты могут оказаться неверны, поскольку неуловимо изменятся исходные данные.

В таких условиях побеждает тот, кто не пытается вписаться в реальность, а формирует реальность под себя и заставляет всех в ней жить.

Ростислав Ищенко

* * *