Солженицын: трагедия триумфа

Парадокс Солженицына в том, что когда власть старалась, чтобы о нём забыли — о нём упорно помнили. А когда власть стала стараться, чтобы о нём помнили — его забыли. Даже кончина «классика-современника» прошла незамеченной: он тихо помер в 2008 году, и несмотря на все усилия официальных лиц — похорон его Россия не заметила. Не потому, что его не любили, или обвиняли во лжи: те, кто не любил или обвинял — смертушку его заметили. Незаметно он ушёл для тех, для кого стало (в 2008 году) совершенно безразлично — жив он или помер, пишет или перестал. Когда гнусавые и картавые идейки Солженицына восторжествовали — они убили книгомир. Убили почтение к слову, к писателю, к литературе.

И в этом — трагедия Солженицына. Ведь писателем он всё же был. Другой вопрос — каким, но вряд ли он когда-нибудь мечтал о смерти литературы, как таковой. Вряд ли он, мнивший себя новым Достоевским, мечтал о мире, в котором людям не будет нужен ни он сам, ни Достоевский.

Мы родились в мире, в котором «Вначале было Слово» и книга являлась краеугольным камнем бытия. То, что может быть по-другому — мы тогда даже и помыслить не могли. Мы думали, совершенно искренне, что книгу может опровергнуть только книга. И что «лучше книг могут быть только книги». Мы воспринимали, как аксиому — казавшуюся нам вечной драку людей за каждую запятую, каждый апостроф и каждое тире. Нам не казалась смешной или сумасшедшей песня:

Двое суток шагать, двое суток не спать,

Ради нескольких строчек в газете...

В нашем мире книжное, журнальное, газетное слово и начинало всякое дело, и заканчивало его. А как по другому-то? Не читать и не обсуждать прочитанного? Это же значит — не думать!

Да, не думать.

Тупость и дегенератизм сделали то, что не смогли сделать инквизиторы и цензоры за много веков упорных аутодафе.

+++

Биография Солженицына, если прочитать её сегодня — полна, безусловно, бедствий, но полна и великих возможностей. Эти возможности лгуну и прохиндею дал высочайший пиетет перед Словом, особенно письменным. А ещё — неразрывно связанные с этим культом Книги — алкание правды, страстная жажда найти Истину.

Сейчас этому нет даже аналогов. Появись Солженицын сегодня — его, конечно, не посадили бы за его письмена, но и не заметили. Подумаешь, фантазирует себе чего-то графоман из провинции, мало ли таких?

Моим детям, рождённым уже в XXI веке очень трудно понять драму Пастернака или Исаича и то всемирно-историческое значение, которое советские власть и общество этому придавали...

Какие-то рукописи, публикации, худлит, где-то роман опубликовали... И что? Опубликовали — повезло писаке, гонорар, может быть, дадут. А может и не дадут. Это не событие международного масштаба. Это даже не событие районного масштаба. Это касается только издателя-терпилы, автора-везунчика, и 5-40 тыс. читателей, которых писанина, может быть, позабавит. А может, и нет. В любом случае, даже при максимальном (40 тыс экз.) тираже — писаку забудут на следующий день после прочтения. Он — периферия шоу-бизнеса, «шут, арлекин, просто смех».

Моим детям кажется каким-то миром Кафки, что издание романа обсуждается в верхах, членами правительства, всемогущим КГБ, интеллигенцией...

К примеру, из биографии: «... власти стали воспринимать Солженицына как серьёзного противника. В 1968 году, когда в США и Западной Европе были без разрешения автора опубликованы романы «В круге первом» и «Раковый корпус», принёсшие писателю популярность, советская пресса начала пропагандистскую кампанию против автора». Сегодня такое называется «пиар» и обошлось бы «автору» во много-много миллионов долларов. Советская же власть ему такую компанию устроила бесплатно...

«... В советских газетах была организована мощная пропагандистская кампания против Солженицына, вплоть до публикации в советской прессе «открытого письма Солженицыну» Дина Рида. Советские власти предлагали Солженицыну уехать из страны, но он отказался. В конце 1960-х — начале 1970-х годов в КГБ было создано специальное подразделение, занимавшееся исключительно оперативной разработкой Солженицына,— 9-й отдел 5-го управления»...

Ну, натурально же, Кафка! По современному мысля — «кому он нахрен сдался?!». Пиарить его бесплатно, отдел под него создавать... Вы можете себе вообразить, чтобы современные ЦРУ или ФСБ создали бы отдел(!) ради какого-то современного щелкопёра?! Да кто бы им такое штатное расписание подписал — сказали бы: «вы что, господа, с ума сошли?!»

Советская власть находила врагов в писателях, по одной простой причине: она реально читала! Она вместе с народом разделяла фанатичную веру в силу слова — которая рассыпалась в прах в наши дни, когда у слова не осталось ни веса, ни авторитета, и оно в итоге сравнилось с другими колебаниями воздуха (типа газоиспускания и т.п.).

У современных властей нет врагов-писателей, потому что им негде таковых отыскать: они не читают, и обществу не советуют. И общество совету следует: плевать хотело.

Современные мировые власти поняли, что сами же придавали писателям вес: царь взращивал Льва Толстого (второго царя), а советская власть — Солженицына (вторую власть). Лишите их своей ненависти — посоветовал властям кто-то умный и циничный — они сдуются, как проколотый воздушный шарик...

+++

Антисоветизм начинался с «проклятых книг» — но современному антисоветизму ни одна из них не помощник. Ни Пастернак, ни Платонов, ни Солоухин, ни Солженицын.

Если в наши дни найдётся кто, одолевший толстый талмуд «Доктора Живаго» — он опасен для антисоветизма уже одним тем, что сумел одолеть такой толстый талмуд.

Современный человек не должен читать — на этом и зиждется современность, как ХХ век и предыдущие ему века держались на Слове и ритуальных плясках вокруг Слова.

Солженицын — плоть от плоти века Слова. Убеждён, что он, мечтавший о вечной литературной славе, не догадывался: обрушение советизма будет и концом литературы, и Слова, как такового.

Солженицын наивно думал, что советская власть рухнет — а литература по прежнему будет стоять в красном углу, на полочке...

Однако в евроремонте мест для хранения книг не предусмотрено. В этом мире стяжательства и потребления поиски какой-то общей истины, абстрактной справедливости, невыразимой в долларах красоты слога — кажутся забавами шизофреников. Солженицын победил — и стал не нужен.

Стал лишним для потреблядей, как и вся литература, вместе взятая.

А он такого не ждал. Он ждал согласия или возражения, почитания или ярости, комплиментов или проклятий... Но не того, что новые поколения, забывшие Книгу, увидят в нём бессмысленную и принудительную ветошь ЕГЭ, по поводу которой мечтают об одном: быстрее сдать и забыть...

+++

Конечно, с точки зрения юридической Солженицын — лжец. В 70-е и 80-е — опасный лжец и клеветник, в 90-е и позже — никчёмный фантаст, плетущий антиисторическую, но уже никому не опасную и не нужную околесицу.

Но с точки зрения психологической он, может быть, вовсе не лжец. Зная и творчество Солженицына, и его эпоху не понаслышке я, как социопатолог, готов поверить, что он искренне увлекался своими выдумками, искренне сам верил в свои фантазии, заменившие ему память.

Почему это я выступаю «адвокатом дьявола»? А вот почему: Солженицын был далеко не одинок. Они (мы) там почти все такие были. Не в смысле — антисоветчики, а в смысле — зачарованные своими авторскими фантазиями, воображаемыми мирами, в определённый момент ставшими для нас важнее объективной реальности.

Номинализм[1] — примитивен, и люди в его власти — примитивны. Но плюс в том, что он трезв и люди трезвы. Реализм[2]— источник цивилизации, культуры и прогресса, он даёт человеческой мысли крылья, он — отец фантазии. Минус же в том, что в мире универсалий (общих понятий) легко заблудиться и запутаться.

Реализм в числе реальности общих понятий дал нам общую мораль, общие для всех законы, единые критерии психиатрии. Но он опасен тем, что пьянит сознание: когда обобщение сделано ошибочно, получилось ложным — оно всё равно носит в голове вселенский, космический масштаб.

Современный пост-советизм во всём мире (включая и Запад) выстроен на номинализме. В нём поиск заменён номинальным провозглашением, истина фактическая — «истиной» вменённой, доказательное определение — бездоказательным утверждением (одно из имён номинализма — терминизм). Поскольку отрицаются общие понятия — то отрицается и всякая общая категория, вроде Правды, Справедливости, Законности и т.п. Зачем их искать, слепнуть над книгами, если они объявлены несуществующими в самой базовой методологии познания?

Такой подход, круто замешанный на личной выгоде и равнодушии ко всему, что её не касается — делает ненужными все старомодные дискуссии русской и мировой литературы.

Литература в номинализме — шоу-бизнес, один из вариантов (далеко не самый популярный) скоротать досуг. Читатель не хочет, чтобы его напрягали поисками истины, в само существование которой потреблядь не верит. Он хочет, чтобы его пощекотали, рассмешив или напугав, и не более того.

Это новое место литературы (у параши) в «прекрасном новом мире» сделало сразу безопасными и Солженицына и его противников, изъяснявшихся в равной мере языком категориального реализма.

Современный читатель (немногочисленный) ни в ком не различит ни лжеца, ни пророка. Обе роли, предлагавшиеся Солженицыну современниками — были уже мертвы к 2008 году, когда старый лжец умер, надолго пережив себя, как писателя.

+++

Солженицын выдумал свой фантастический мир, не справившись с «законом достаточного основания», самым сложным из законов рационального мышления общими понятиями. И это сделал далеко не он один. Это вообще было болезнью века...

Но карта имеет смысл только тогда, когда отражает реальную местность. Карта, составленная безосновательными фантазиями — и бесполезна, и опасна для путешественников. Они не найдут воды там, где она на карте указана, и наоборот, окажутся перед водной преградой — где не ждали.

Карты, составленные фантазёрами, подменившими реальный мир своим выдуманным — дискредитируют картографию. Ещё в большей степени это относится к литературе и культу Книги ХХ века.

Биография Солженицына сложна, нельзя упрощённо видеть в нём приспособленца, «ловившего струю». Струю он пустил сам — и упорно её держался. Другое дело — что это была за струя? Солженицын — не просто трепло, бездумно зачитывавшее бумажки из Госдепа (как большинство «демократов»). Доброволец, фронтовик, нонконформист, в конце жизни он не захотел сливаться с Ельциным (о чём Ельцин мечтал) — и попытался исправить что-то из содеянного. Новый мир триумфа Солженицына раздражал Солженицина и нравился ему ещё меньше, чем прежний мир гонений.

Но чего главного не понял Солженицын?

+++

Революция 1917 года была рывком человечества (не только русского народа) из мрачного подвала безысходности к Солнцу и свету. Давка на входе, при которой многих потоптали, и многих невинно — как раз и служит доказательством, как сильно рвались, как отчаянно хотели прорваться.

Этого Солженицын не понял. Он выдумал царизм, в котором всё советское, но только красивее и позолоты больше. Выдумав дореволюционный мир взамен реального, он удивился: зачем же такой прекрасный мир растоптали бегущие из застенков рыночного ада толпы?

Так, вслед за вымышленным добром появляется и вымышленное зло: злобная партия разрушителей, которая взяла хорошее и разломала, исключительно из жестокости и по чистой злобе.

Ну, а дальше чувство и фантазия стали подсказывать Солженицыну всё новые и новые пласты лжи, ложившиеся друг на друга. «Ненужная» революция, «бессмысленные» потрясения величайшей из исторических трансформаций — злили фантазёра, заставляли кольнуть побольнее ненавистный режим...

Солженицын не понимал, что сам стал возможен только благодаря этому строю, а до него — революционным настроениям среди образованных людей, «чаявших очищения» от зоологической скверны угнетательских джунглей.

Ведь ложь и сильна и опасна только там, где напряжённо и накалённо ищут Абсолютную Истину и Общую Справедливость для всех. Там же, где отреклись от Истины, сменив её на теплохладные помои «толерантности» — там и ложь повисает бессильно в воздухе. Где верят в Слово Правды — там ложь может выдавать себя за него. Где же и правда, и интерес к слову утерян — там лжи не за кого себя выдавать, некем рядиться.

Появись Солженицын не в СССР, а сейчас — его бы просто не заметили. Ему подобные могут заслужить сегодня славу «городских сумасшедших» или сверкнуть «минутку славы» на очередном майдане — но не более того.

Усилиями солженицыных создано общество, в котором не говорят и не помнят. Здесь только шоу-шумы, воспринимаемые как ритмический фон, сопровождающий жрачку, и беспамятство, стирающее вчерашний день неумолимо. Однодневные герои этого «аквариума рыб» — обречены уже завтра стать «героями вчерашнего дня»...

Хотел ли этого А.И.? Не думаю. Он не понимал, что в своей враждебности ко всему советскому — он порождение советского образа жизни с его культом Слова и Книги. А всё остальное в нём — больные фантазии больного человека, который красными чернилами учителя вздумал править рукопись Бога (когда-то на этом сгорел Л. Толстой, с карандашом правивший Евангелие)...

Рядясь под Достоевского — Солженицын, конечно, не дотягивал масштабами дарования. Но кому это интересно сегодня?!

Современной молодёжи поровну невыносимо скучны и гениальный Достоевский и сомнительный Солженицын. На глазах моего изумлённого поколения «долбодонтов» Слово потеряло свою магию и действие, силу и влияние.

Советской власти любой Пастернак был страшен только лишь потому что советская власть не хотела управлять дегенератами, мычащими дебилами. Как только появилась власть, которой править дегенератами — «по кайфу», все солженицыны и пастернаки слились в один унитаз с теми, кого так страстно обличали...

Книга, какой бы пакостной не была — всё же книга, а стало быть, требует культуры чтения, обсуждения, осмысления и абстрактного мышления у масс. Роняя советскую власть, солженицыны мечтали (фантазёры!) — будто её сменит некая новая власть, со всеми достоинствами советской, но без её недостатков, перегибов и извращений.

Именно таким Солженицын изображает царизм: как советскую власть — минус издержки и перегибы. Царь в Кремле думает о народе (тогда как реальный царь был в Питере или за границей, и думал про балерин и балы). Исторический неудачник, занятый бессмысленным делом, краснобай, сочинитель громких и пустых афоризмов П.А. Столыпин — выступает гением экономики и политики.

Дворянство, сгнившее и растлившееся до уровня содома скопище преступных обжор-тунеядцев — преображается на бумаге в совесть нации, в орден чести, в некую подретушированную традиционными хохломскими красками КПСС. И становится «идеальной номенклатурой» — в пику реальной, и потому корявой, шероховатой номенклатуре солженицынской эпохи...

А раз так — то надежда человечества Сталин, победитель чумы и собачьих чумок рода человеческого, на той же бумаге оказывается безумцем, ломающим историю. Бумага всё стерпит — и потому она покорно принимает от Солженицына мир-перевёртыш, в котором взамен законов естества и природы действуют законы авторского произвола...

+++

Конечно, будь прошлое и царизм такими, какими их нарисовал А.И. — революция была бы излишним и бредовым событием. Вся проблема в том, что реальное прошлое таким не было!

Было б — вопросов никаких... А «на нет — и суда нет»...

Когда реалии (а не фантазии) дохнули на Солженицына ельцинским перегаром, кровью, гноем и «расчленёнкой» страны — Солженицын испугался. Он стал дистанцироваться. Он начал выдумывать «как обустроить Россию» — не понимая, что его мнение уже никого не интересует. Кто правды не взыскует — тот к слову глух.

Пока солженицыны и пастернаки имели дело с властью, умевшей стыдиться и стесняться — они регулярно этих партократов вгоняли в краску. Но когда они столкнулись с воскрешением монстра XIX века, бесстыдным и равнодушным ко всему, кроме наживы — их слова стали трелями канареек.

+++

Судьба Солженицына — трагическая судьба одного из миллионов «хрущевщины», из «оттепельной слизи» хрущевской эпохи — обрести смерть в победе. Поражение в борьбе было для Солженицына жизнью, ибо где ценят Слово, там и ругательному слову есть место за столом.

Победа стала смертью, потому что номиналистская среда требует предельной конкретики, выразимой чаще всего в денежных суммах.

Она не даёт витать в облаках и эмпиреях обобщённых истин, неких «общечеловеческих форматах» — никому.

Этой власти-кадавру просто не нужны писатели (как и любые иные обобщители мысли). И те, которые ругают, не нужны, и те, которые хвалят — тоже не нужны. Прежняя, красная, власть была отзывчива на комплимент в письменном виде, как красна девица.

Кадавр воскрешённого социал-дарвинизма вообще склонен мыслить числами, а не словами. У него цифры вместо букв. Добыча вместо правдоискательства...

И потому Солженицын стал пережитком ещё при жизни, уже в 90-х и «нулевых» годах. Он пытался бороться, но для Ельцина был уже совершенно безопасен, как кобра в мультфильме «Маугли», пережившая свой яд. Новой власти-кадавру никаких проблем его словопрения уже создать не могли.

Солженицын умер забытым и проклятым. Забыли его люди, разучившиеся читать. А прокляли — другие люди. Те, которые увидели, что в итоге всех его рысканий народ читать и думать разучился. Прокляли его, как составителя ложной карты, заведшей путешественников в тупик, в безвыходное положение и безвылазное болото...

+++

Повторюсь: может быть, он действительно верил во всё, что болтал. Может быть, готов был подтвердить свою искренность и на костре и на плахе. Но штука в том, что не аввакумовой стойкостью берётся реализм, а соответствием.

Можно выдумать, что угодно и умереть за что угодно. Толкиен придумал хоббитский Шир, украинствующие — «Украину», Лев Кассиль — Швамбранию, неведомые замученные крестьяне — сказочные Китеж и Беловодье. Пустосвяты героически умирали за двоеперстие или иной притоп-прихлоп ритуалистики.

Но объективной реальности безразличны как ваши выдумки, так и ваш героизм в их отстаивании. Объективная реальность требует, чтобы мышление ей соответствовало. И отвечало на её объективные вызовы, а не на придуманные фантазёрами.

А если люди ушли в дебри виртуальной реальности, в которой:

...И злодея слезам не давали остыть,

И прекраснейших дам обещали любить;

И, друзей успокоив и ближних любя,

Мы на роли героев вводили... себя!

То реальность их возьмёт за шкирку, за срамной уд, за мошонку и иные нежные места — и приведёт в итоге с собой в соответствие. И тогда уж поздно будет вопить, как Солженицын — «я не этого хотел».

А кому теперь какое дело, чего ты там себе нафантазировал? Была реальность, в которой литературе имелось место. Ты её сломал и выпал в реальность, в которой литературе места нет. В том обществе, которое ты воображал себе, как идеальное — литература дегродам, как козе баян.

+++

Самое страшное — не для Солженицына, а для нас — мы в определённый момент (и уже давно) потеряли связующую нить реальности. Хрущев и другие «гуманисты», обличавшие Сталина — уже не понимали, как настоящий мир устроен и каков механизм его действия. За хрущевыми (и его солженицынами) проклюнулись новые поколения «виртуалов», которые умножили это непонимание в квадрат и в куб.

+++

Если вы теперь, когда уж и спрашивать-то некому, всё же спросите меня — что порождает социальный ад? — я вам отвечу:

— Социальный ад порождается абсурдом.

Солженицын — лишь один из множества детей этого планетарного абсурда, превратившего в наши дни Землю в глобальный сумасшедший дом, где обитают преимущественно слабоумные и прожорливые онанисты...

[1] НОМИНАЛИЗМ (от лат. nomen — имя, название) — философское учение, отрицающее онтологическое значение универсалий (общих понятий), т.е. утверждающее, что универсалии существуют не в действительности, а только в мышлении. То есть: всё уникально, всё в единственном числе и неповторимо. Нет «преступления вообще»: есть покушение на меня, есть покушение на незнакомого мне человека (оно мне безразлично), а есть покушение на моего врага (оно мне приятно).

[2] РЕАЛИЗМ — изначально являлся направлением в средневековой схоластике, признававшим объективную реальность общих понятий (универсалий), существующую до вещей (крайний реализм — Иоанн Скот Эриугена) или в вещах (умеренный реализм — Фома Аквинский).

* * *