Игорь Панарин. В гибридных войнах мы пока сильно отстаем от Америки

«ФедералПресс» совместно с Министерством иностранных дел РФ, Общественной Палатой РФ, Федеральным агентством по делам СНГ, соотечественников, проживающих за рубежом, и по международному гуманитарному сотрудничеству реализует уникальный проект «Великие мастера государственного слова». Сегодня мы предлагаем вниманию нашего читателя интервью с профессором, доктором политических наук Игорем Панариным. Разговор пойдет о гибридных войнах.

— Игорь Николаевич, давайте начнем с истории этого явления. Кто был их зачинателем и как они зародились?

− Гибридные войны известны уже давно. Еще в 1949 году против СССР странами Запада были введены экономические санкции. Для этого был создан специальный комитет, который решал, что можно поставлять в Советский Союз, а что нельзя. Тогда это еще не называлось гибридной войной, но словосочетание «информационная война» появилось уже в 1967 году. Оно был введено Алленом Даллесом. Термин «информационная война» стал общеупотребимым с 1985 года и впервые определение было дано в Китае. Термин «гибридная война» был введен нынешним министром обороны США Джеймсом Мэттисом и его подчиненным Хоффманом в 2005 году. Под ним они понимали, что в будущем военных конфликтов необходимо учитывать этот компонент. С точки зрения терминологии этот термин не устоялся. Он используется в разных странах под разными эпитетами. В 2016 году я предложил свой термин: «Гибридная война».

— Что включают в себя эти войны?

− Гибридные войны включают в себя дезинформацию (на первое место ее поставили 80% опрошенных экспертов), санкции, информационную войну, «цветные революции», меры информационно-психологического и информационно-технического давления, кибератаки, терроризм, и другие инструменты, коих насчитывается 12. Дезинформация бывает самая разная. В январе этого года российскую авиабазу в Сирии атаковали дроны, и я первым ввел термин «дроновый терроризм». Об этом будет говориться в моей книге «Трамп, Россия и гибридная война», которая выйдет в марте. В ней я привожу пример гибридной войны, связанной с выборами в США и так называемом «хакерском скандале». К гибридной войне я отношу и действия специальных подразделений.

— Какие механизмы и стадии характерны гибридным войнам?

— В книге я раскрываю простую трехходовку. Британская разведка МИ-6 разрабатывает план. Бывший глава «русского отдела» этой спецслужбы готовит дезинформационное досье, потом продает его американцам. Потом разворачивается скандал, причем удары наносятся по России и по Трампу. Но главный удар наносится по потенциальному сближению России и США. После того, как Трамп заявил, что хотел бы нормализовать отношения между США и Россией, против него и России была проведена классическая операция вброса дезинформации. Лишь 2 февраля этого года, когда Трамп впервые санкционировал опубликование совершенно секретного документа, названного в честь главы комитета по разведке палаты представителей конгресса, республиканца Девина Нуньеса, под чьим руководством он был составлен, «меморандумом Нуньеса», где вскрывается вот эта кухня — незаконная слежка ФБР и меры по реализации этого досье британской разведки. Этот скандал сейчас идет на спад, хотя «долбежка» Трампа, России и российско-американских отношений идет уже полтора года. В итоге российско-американские отношения опустились на «дно».

— То есть, инициатор этого скандала − Великобритания?

− Британия является мастером по стравливанию других стран, в частности, исторически противопоставляя Россию и США, и она имеет при этом свои дивиденды. Методология гибридной войны была разработана в Великобритании.

— В чем тонкость сегодняшнего момента?

— Сегодня специфика гибридной войны в том, что добавили разнообразия в понятие терроризма. «Телефонный» и «дроновый» терроризм выводят ситуацию на другой уровень. С сентября по декабрь 2017 года в России была волна телефонного терроризма. Казалось бы все угасло, но перед нашими президентскими выборами она началась вновь. 25 февраля — опять ложный звонок и четыре тысячи человек, которые пришли отмечать событие рядом с Кремлем, были эвакуированы. Все это часть технологии по дестабилизации обстановки в России. Специфика гибридной войны в том, что те методы, которые раньше использовались хаотично, то ли в рамках холодной, то ли информационной войны, теперь становятся системными. Задача заключается в том, чтобы понять этот феномен. С 2005 года прошло немного лет, и Мэттис и Хоффман, когда вводили этот термин, имели в виду его применимость к Ираку. Они рассматривали этим возможность усилить позиции США.

— Трамп тоже оказался объектом нападения в этой войне. Как он защищается?

− Достаточно эффективно. Его очень удачный ход — назначение Мэттиса министром обороны. Он поставил во главе этого ведомства не какого-то солдафона, а профессионала и интеллектуально развитого человека, способного мыслить масштабно. Если Мэттис, будучи командиром дивизии, мыслил категориями гибридной войны, понятно, что он — ключевая фигура в администрации Трампа после увольнения Майкла Флинна, который мог бы реформировать разведсообщество США. Для нас, с одной стороны, это плюс, с другой — не очень позитивная картина, потому что по предложению Мэттиса НАТО 8 ноября прошлого года создало центр киберопераций, и нас это очень беспокоит в плане политического противоборства с США. Они действуют достаточно системно.

— И у них есть инструменты, которых нет у нас?

— Да. Чтобы понять, как мы отстаем в этом вопросе, упомяну еще один механизм гибридной войны — публичную дипломатию. Сам термин еще не устоялся. Впервые он был использован в 1965 году в США, потом длительное время не был востребован, но с конца 1990-х годов он стал активно применяться. Американцы стали анализировать ход применения этой дипломатии. Здесь важно учесть два ключевых момента. Они в 1998 году приняли доктрину информационных операций. Ее специфика в том, что они проводят информационные операции как в мирное, так и в военное время. То есть, даже мирное время — это повод и поле для информационных операций. Второй важный момент — они определили, что операции смогут быть наступательными и оборонительными. Причем под наступательные операции подпадают не только оппоненты США, но и даже их союзники, в частности, Германия.

Я был знаком с авторами этой доктрины и лично с ними общался. Это очень умные профессионалы и стратегические аналитики разведсообщества США. В 1999 году США принимают решение о введение поста заместителя госсекретаря по публичной дипломатии. Госдеп США вроде бы аналогичен нашему МИД − у нас есть пресс-секретарь, у них есть пресс-секретарь, у Лаврова есть замы и у Тиллерсона есть замы. Но принципиальная разница в том, что у нас нет ответственного за публичную дипломатию.

— В чем суть этой дипломатии?

− В 1953 году американцы создали специальную структуру — United States Information Agency (USIA) — Информационное агентство США, то есть, новый аппарат для внешнеполитической пропаганды в борьбе с СССР. В 1991 году Советский Союз исчез, но USIA осталось. С тех пор они его модернизировали. Принципиальное отличие в том, что раньше оно напрямую подчинялось президенту США, но в 1999 году они включили его в состав Госдепа. И этот заместитель госсекретаря по публичной дипломатии стал курировать не только бывшее USIA, а это радио «Голос Америки», но и телевидение и массу других информационных ресурсов. То есть, произошла концентрация информационных ресурсов под эгидой Госдепа. Это привело к тому, что в посольствах на территориях других стран, в том числе и России, послы проводят активную информационную линию и линию публичной дипломатии, используя эти ресурсы.

— Эффективна ли эта деятельность и если да, то насколько?

— Безусловно эффективна. Это можно оценить по рейтингам всех СМИ на российском информационном поле, которые рассчитывает «МедиАЛогия». Для нас здесь тревожный индикатор, если оценивать социальные сети по итогам минувшего года. Молодежь в интернет не только присутствует, но и фактически живет, и она часто отдает предпочтение в качестве источников информации как раз информресурсам США. Вот что показывает рейтинг «МедиАЛогии» за 2017 год. В российских соцмедиа по индексу цитируемости доминируют государственные радиостанции США. На первом месте медийный актив ЦРУ США — Радио Свобода − 4 миллиона 936 тысяч гиперссылок. На втором − Эхо Москвы, на третьем «Голос Америки», подчиняющаяся Госдепартаменту США − 794 тысяч гиперсылок. Наши госрадио — Вести ФМ и Радио 1 − на 7 и 8 месте, набирая вместе около 80 тысяч. То есть, индекс цитирования двух радиостанций США в российских социальных сетях примерно в 71 раз больше, чем 2 государственных радиостанций России.

— Никто из них любовью к России не отличается...

— Да. И это говорит об эффективности работы Госдепа. Даже «Радио Свобода» имеет к нему прямое отношение. Ее курирует специально созданный в 2016 году отдел Госдепа «Центр глобального взаимодействия», который интегрирует возможности Пентагона и ЦРУ, и все это замыкается на замгоссекретаря по публичной дипломатии. В рамках Госдепа созданы межведомственные координационные структуры, которые определяют внешнеполитическую пропагандистскую линию. Еще есть USIA, которое выдает гранты преподавателям и студентам, организует студенческие обмены и другие акции.

— А как у нас с этим обстоит дело?

— У российского МИД нет своих информационных источников. У нас есть RT, радио Sputnik. Был раньше «Голос России», на котором я отработал пять лет. Если «Голос Америки» вещает на 45 языках, то «Голос России» вещал на 42 языках. У радио Sputnik языков вещания гораздо меньше.

— С чем это связано? Экономия бюджета? Или недооценка противника?

— Я не знаю. Считаю, что закрывать «Голос России» с его 80-летней историей было крайне неразумно. «Голос Америки» и «Голос России» стояли друг против друга десятилетиями, сверяли свои действия и что-то заимствовали. Когда закрывали «Голос России» в 2014 году, он был на подъеме, была создана даже видеостудия. Я вел программу «Мировая политика» и одновременно шла аудио и видеотрансляция. В последние два года работы − в 2012-2014 годах − «Голос России» заметно продвинулся, создав, к примеру, площадки в Германии и в Нью-Йорке. Кстати, для нас Германия очень важна, так как в ней 15 миллионов знают русский язык. Причем, это наследие не только бывшей ГДР, но эмигранты из России, коих там два миллиона. Вещание на русском удалось сделать и в Нью-Йорке, где тоже много русскоязычных. Но решение о закрытии было принято, сейчас в информполитике вещания на другие страны несколько другой аспект, и я не знаю, насколько он эффективен.

— Давай вернемся к Госдепу. Что мы у него может позаимствовать в части публичной дипломатии?

— Вопрос — где мы подобную структуру можем создать? Внутри МИД, подчинив ему какие-то информационные ресурсы? Возможно. Я еще в 2005 году предлагал переподчинить в сферу МИД РИА Новости и «Голос России» и проводить мощную и активную информполитику, формируя актуальную повестку дня. Сегодня задача заключается в том, чтобы мы в определенном смысле учились у американцев профессиональному доведению своей повестки дня и своих достижений, в том числе на их информационном поле, включая социальные сети.

— Кто может принять решение о создании такой структуры?

— Очевидно, что это не уровень МИД, а президента России. Пока у этой идеи сторонников меньше, чем скептиков. Основной их посыл — пока и так неплохо. Хотя надо прямо сказать, что мы в свете последних событий часто проигрываем в информационном поле, и это не отвечает нуждам информационного противоборства. Можно вспомнить и про сирийский кризис, где мы на информполе постоянно были в качестве оправдывающейся стороны.

— А союзники в гибридных войнах у нас есть?

— Да, союзники есть. Если рассматривать духовные скрепы Владимира Путина как некий внешнеполитический курс и посыл, то я придумал шесть лет назад определенную идеологическую основу. Сейчас православие, в силу наличия и авторитета других религий среди россиян, не может быть эффективной и уникальной скрепой. Я предложил триаду: «Духовность — Державность — Достоинство».

Державность — это мощная централизация и мощное развитие экономики, армии и социальной сферы. Важно, что в Нижнем Новгороде — нашей идеологической столице — Владимир Путин объявил о своем выдвижении как кандидата на пост президента России. Затем он поехал на форум в Волгоград (Сталинград). Это было два знаковых момента для идеологической доктрины в части державности. Путинская вертикаль — это очень важно.

Что касается духовности, то нам нужны ценности семьи, ценности православия и принципиально важен союз православия и ислама. То есть, те морально-духовные ценности, которые у нас существовали на протяжении долгого времени.

Третья составляющая — это достоинство, которое мы должны демонстрировать в любых ситуациях, разумеется, не доводя дело до войны. Но в гибридной войне мы должны быть на нужном уровне.

Возвращаясь к вопросу о союзниках. У нас есть союзники во Франции — деголлисты, есть сторонники в Германии, Италии (Лига Севера и Берлускони). Нашими союзниками являются и другие национально-ориентированные силы в европейских странах, которые заинтересованы в укреплении контактов с Россией в экономическом и духовно-нравственном плане. Эти же силы есть и в США, где я бывал десятки раз

— Давайте опять вернемся к Трампу.

− Трамп − это лучший вариант президента для России. Хотя надо признать, что в геополитическом противоборстве он мастер информационной и гибридной войны. Победить противников в жестком противостоянии внутри Америки, используя твиттер-дипломатию − это наглядный показатель! Равно как и произведенный им подбор кадров и тщательную оценку ситуации. Давайте разберем, за счет чего Трамп победил. Вот пример: перед выборами в американской армии провели закрытый опрос. 5% было за Клинтон, 90% − за Трампа. Можно вспомнить, и то что за Обаму проголосовало 37% белого населения, за Клинтон примерно столько же.

В чем разница. За время президентства Обамы появилось так называемое «чайное движение», которое требовало меньше налогов, которые в значительной массе собираются именно с белого населения. Другое их требование − это семья с детьми как духовная ценность. Как они говорили, «у нас из этой плоскости нормальных человеческих отношений выпадают только Нью-Йорк и Калифорния». Это движение многие пытались оседлать − Сара Пэйлин, другие политические фигуры, но смог только Трамп. Насколько он это сделал ситуативно, что победить, или стратегически − это станет понятно со временем. Как мне кажется, он относится к этому достаточно искренне, потому что первым его решением было удалить с сайта Белого дома раздел, пропагандирующий сексуальные меньшинства, который появился при Обаме. Все остальное время своего президентства Трамп демонстрирует на этот вопрос такие же взгляды. Здесь у нас с Трампом есть общие духовные точки, так как мы тоже заинтересованы в крепкой традиционной семье с детьми. Наш потенциальный союзник в Америке − белые христиане, которые пока составляют большинство. Трамп старается выражать намерения и чаяния белых христиан. То есть, есть платформа для нашего, если не сближения, то хотя бы партнерства с нормальными взаимоотношениями. Можно вспомнить из истории, что мы дважды спасали США. Первый случай, когда императрица Екатерина отказалась посылать армию по просьбе английского короля на подавление еще первой революции 1776 года. Затем в 1861 году мы послали две эскадры, которые стояли на рейде Сан-Франциско и Нью-Йорка, защищая от британского флота, который и инициировал в США гражданскую войну.

Сталин и Рузвельт − еще одна плоскость соприкосновения наших стран. Хочу сказать, что по моей исследовательской модели Рузвельта отравили. Объясню почему я придерживаюсь этой точки зрения. Сталин и Рузвельт − это была блестящая двойка руководителей, которая работала на всех конференциях. К примеру, в Тегеране они выступали заодно в борьбе с Черчиллем. Затем была Ялта, где были заложены основы послевоенного мира, и если бы не смерть Рузвельта, то вполне возможно, не было бы холодной войны. Затем пришел Трумэн − ставленник других сил. Холодная война началась с речи Черчилля в Фултоне. Там был и Трумэн, но речь подготовил Черчилль, и британское влияние в той ситуации оказалось ключевым для начала противостояния в советско-американских отношениях.

Нынешняя операция британских спецслужб с пресловутым «досье» ударила и по объединяющей Россию и Америку платформе, которую предусмотрительно создал Владимир Путин, когда произошло объединение Русской православной церкви и Русской зарубежной церкви. В США около двух миллионов православных, которые представлены во всех штатах. Объединение церквей усилило и позиции католиков по линии взаимоотношений Патриарха с Папой.

— Но дальше дело не пошло?

− С моей точки зрения, англичане все это просчитали и провели операцию гибридной войны. Причем они оказались «во всем белом», так как они как бы в стороне.

— Каким образом они влияют на элиту Америки?

− Полагаю, что внутри американской элиты есть серьезное британское лобби. Операция, которая была проведена, упала на благодатную почву. Билл − муж Хиллари Клинтон − учился в Англии, был стипендиатом Родса. Сесиль Родс был ярым сторонником британского империализма, он создал организацию «Круглый стол», которая разрабатывает глобальные планы управления всем миром, и туда подтягивают американскую элиту. В своем завещании Родс предрекал распространение британского главенства в мире и возврат США под власть английской короны как «неотъемлемой части Британской империи». Многие признают, что ключевым игроком в тандеме Клинтонов является именно Хиллари, и она является британским ставленником. Разумеется, Хиллари хотела стать президентом.

— Но появился Трамп...

− Да, по многим раскладам кандидатом от республиканцев должен быть Джеб Буш − сын 41-го президента США Джорджа Буша и младший брат 43-го президента США. Представлялось, что солидный губернатор Флориды выиграет у экстравагантного Трампа. Но Трамп его переиграл.

— То есть, вначале Трамп был фигурой отвлечения внимания?

− Да, его не рассматривали всерьез, но потом его испугались, когда он вышел против Хиллари и начал говорить в своих теледебатах, что хотел бы наладить отношения с Путиным. Его оппоненты напряглись, и была начата та самая операция с фальшивым британским досье о вмешательстве России в американские выборы. Из него, что называется, «торчат уши», и это говорит о спешке в его фабрикации. Британия крайне заинтересована, чтобы Россия и США всегда были в контрах. Мы до сих пор несем на себе тяжелый крест этой гибридной войны, так как оказались не очень-то готовы к реагированию. Мы длительное время наблюдали за ситуацией со стороны, хотя можно было эффективно минимизировать эти угрозы и риски.

— А в чем здесь проблема?

− У нас нет для этого нужного инструмента реагирования. Помимо отдела публичной дипломатии при Госдепе, у Америки есть Национальный совет по разведке (National Intelligence Council) − влиятельный аналитический центр, который был создан в 1979 году. В чем его сила. В него входят не только представители разведсообществ США, но и политологи и аналитики, не входящие в разведсообщество. К примеру, профессор и доктор политологии Анжела Стент, которая является директором Центра Евразии Джорджтаунского университета. И таких фигур там много, и они создали широкую платформу для анализа. Национальный совет по разведке раз в четыре года выдает тренды развития ситуации на 10-15 лет вперед и формирует определенную повестку дня. Одновременно с этим совет выдает закрытые материалы для высшего руководства.

— У нас есть нечто подобное?

− У нас такого инструмента не было и в Советском Союзе. Тогда был Международный отдел ЦК КПСС, который что-то курировал. В чем была его стратегическая недоработка, можно посмотреть на примере противостояния Варшавского договора и НАТО. У нас вопросы идеологической и психологической войны решались в рамках коммунистических партий стран Варшавского договора. Это было нескоординировано и неэффективно. А в НАТО этот процесс был организован по другому. Они еще в 1950 году создали информационную службу и стали создавать инструменты публичной дипломатии и стратегической пропаганды. То есть, у них были в этой сфере организационно-управленческие инструменты, а у нас их не было. И после того, как рухнул Варшавский договор, они их только совершенствовали. У НАТО есть комитет по публичной дипломатии, есть концепция стратегической пропаганды, и специальные планы на два года вперед. И они принимают новых членов и двигаются дальше.

— А что им можно противопоставить?

− Я предлагаю создать в России аналог Национального совета по разведке. При президенте России есть 19 советов: по ТЭК, по инновациям и т.д., и аналогично можно было бы создать Координационный Экспертно-аналитический совет. Так как мы капитально отстали в этой сфере, нам необходимо делать ежегодно три доклада по гибридным войнам против России. Что-то пытается делать в этом направлении комиссия Совета Федерации, но этого явно недостаточно. Речь идет о системном вбрасывании в информационное поле своей повестки дня, но для этого нужен постоянно действующий орган. Второй вариант − создать такую структуру при Совете безопасности РФ, которая в закрытом режиме должна еженедельно знакомить членов Совета со своими исследованиями и рекомендациями и действовать очень активно в публичной сфере.

— А в Службе внешней разведки у нас нет чего-то подобного?

− Хороший вопрос. Нет ничего и в СВР, хотя было при Примакове. Полагаю что он, начитавшись докладов Национального совета по разведке США, инициировал создание похожей структуры, но внутри СВР. Они выпустили четыре публичных доклада. Эти документы не были концептуальными и лишь один получил широкую огласку, так как в нем анализировалось расширение НАТО на Восток, а в других поднимались вопросы разоружения. То есть, было узкое исследование локальных проблем. Не один из них не был, условно говоря, «Стратегией мира на период 2010», то есть, планированием на пятнадцать лет вперед. Не было концептуального подхода и когда Примаков ушел на пост министра иностранных дел, эта тема была закрыта. Кстати, Примаков как раз благодаря этим докладам и занял этот пост. У МИД времен Козырева была своя проамериканская линия, а Примаков заявил, что НАТО России вредит. Казалось бы, что заняв пост министра, у Примакова появится больше возможностей для создания аналитической структуры, но в силу каких-то причин этого не произошло. Сейчас этот опыт надо восстановить, но не в рамках СВР. И надо использовать наработки американцев при формировании такой структуры, то есть, собрать в нее представителей разведсообщества и аналитиков от науки.

— В чем сила гибридной войны?

− В первую очередь, в создании единой повестки дня участников информационного поля. У американцев официально 16 разведслужб. Хотя мало кто знает, что внутри Госдепартамента тоже есть своя внешняя разведслужба. При Госдепе есть центр открытой информации, где 500 человек анализируют открытые источники информации. У них есть департамент информации и печати, как и у нас. У них есть мощный аналитический центр на базе библиотеки конгресса США. Также у них есть такие аналитические структуры как RAND Corporation и Stratford. ФБР также недавно создало Фонд, который под лозунгами борьбы с терроризмом тоже публикует свои доклады и формирует выгодную для себя информационную повестку дня.

— В гибридной войне нам тоже нужны длинные горизонты планирования?

− Нам сейчас не до планирования горизонтов до 2035 года, так как мы сильно отстали. Хотя бы начать вырабатывать стратегию и прогнозы на пять лет вперед. Повторю, что нашей стране очень нужен такой аналитический и координирующий механизм.

— Какие структуры должны в нем участвовать? Должен ли задавать тон МИД? Ведь речь идет о международных отношениях.

− Все дело в специализации наших ведомств. Если говорить о гибридной войне против России, то тон должны задавать однозначно ФСБ, МВД и Роскомнадзор. Если, к примеру, готовить доклад «Перспективы формирования многополярного мира», то это, понятно, прерогатива МИД. И дальше должна идти работа в информационном поле. И Совбез, в силу того, что приобретает все больший вес и принимает больше решений не только в сфере безопасности, но и других вопросах, имея такую аналитическую структуру мог бы сработать более эффективно. То есть, нам нужен координационный механизм выдачи объединенной информационной повестки дня. Завершу свою мысль про 16 разведструктур США. У них есть объединенный доклад разведсообществ США. То есть, доклад готовит одна структура, но остальные знакомятся с документом и их руководители его визируют. Я на своей памяти не помню хоть какой-то единый доклад ГРУ, СВР, ФСБ по какой-либо проблеме. То есть, у нас этой практики нет. Понятно, что каждая структура должна выдавать свою информацию, но на реперных точках нужна консолидированная позиция спецслужб.

Другой важный момент − так как социальные сети быстро распространяют информацию и дезинформацию, такой механизм должен на это быстро реагировать. То есть, есть стратегический уровень формирования повестки дня, должен быть и оперативный, а также и ситуативный (антикризисный).

— Америка, судя по всему, не стоит на месте в вопросе гибридных войн?

− Разумеется. Вот недавняя новость − Госдеп в рамках нового партнерства с Пентагоном начинает еще одну кампанию борьбы с иностранной «пропагандой и дезинформацией». Пентагон передал ему по условиям партнерства 40 млн долларов из собственных бюджетных средств на реализацию различных «инициатив по противодействию пропаганде и дезинформации со стороны зарубежных стран». Госдеп готов взаимодействовать с частным бизнесом и неправительственными организациями за рубежом, включая российские, и будет принимать заявки от любой структуры или группы лиц, которые разделяет их «приверженность борьбе с дезинформацией».

— У нас есть шанс вести противоборство в гибридных войнах на равных?

− Шанс появится тогда, когда мы создадим Информационно-аналитический спецназ. Для этого придется очень постараться и начинать надо, повторю, с создания единой координационной аналитической структуры.

* * *