В 2024 году Россию ждут большие перемены

Простейшие обстоятельства смены поколений и исторических циклов (к примеру, 1801-1825, 1825-1855, 1855-1881, 1881-1905, 1905-1929, 1929-1953, 1964-1989, 1999-?) говорят о том, что примерно в 2024-2025 году в России должна начаться какая-то новая жизнь.

Но какая? Невозможно себе представить.

Настоящее положение кажется намного более основательным, несменяемым, вечным, чем положение СССР 1984 года для его современников.

В том условном 1984 году, помимо чугунной и туповатой прочности, был хотя бы важный момент очевидного абсурда, той нелепости идеологии, нелепости власти и всех ее ограничений, которые были очевидны для всех, включая сотрудников аппарата ЦК КПСС.

Сейчас — другая история.

Нынешняя наша система, в отличие от советской, совершенно свободна от каких-то абстрактных идей и установок. Ее основа — набор консервативных реакций здравого обывателя: немножко патриотизма, немножко ругани в адрес заграницы, цинизм, скепсис, желательно побольше денег и потребления, все очень разумно и логично. И даже если в условном 2024 году у нас поменяются лица и должности, с чего бы эти реакции стали другими?

Понятно же, что тот «другой мир» (довольно похабный, на мой вкус), который сейчас пропагандируется как альтернатива «старому русскому», мир «велодорожек, стартапов, трэвел-блогеров и фрилансеров», не имеет перспективы на серьезное расширение.

«Денег нет». И если уж одна соседняя страна, одержимая страстью ко всему новому и как бы европейскому, столкнулась с тем, что финансировать эту страсть никто не будет, то какой смысл говорить про Россию.

Но и активное стремление в противоположную сторону, движение к подлинному, а не вяло-декоративному «старому русскому», тоже кажется сомнительным.

Национализм оплеван и запрещен, религия воспринимается весьма формально, монархизм остается мечтой абсолютного меньшинства, а труп якобы хорошей советской власти довольно скоро разложится окончательно — так, что его уже нельзя будет таскать за собой, как сейчас.

Со старым русским проблем не меньше, чем с новым европейским.

И самое главное: все большие перемены в XX веке — в десятые-двадцатые, пятидесятые-шестидесятые и восьмидесятые-девяностые годы — были связаны с какой-то утопической верой, с большими иллюзиями, будь то коммунизм, научно-технический прогресс или единство с западным миром.

Даже на самом завиральном уровне невозможно представить себе, что через шесть-семь лет здесь образуется новая утопия, новая иллюзия, которая даст возможность все поменять.

Но ведь как-то оно изменится?

Найдется же верный способ опрокинуть нынешнюю жизнь и сделать ее намного хуже?

Или же — вдруг, редчайший случай — это будут хорошие перемены?

Страшно интересно.

* * *