Как в Перестройку интеллигенция «оторвалась» от народа

«Самый большой враг народа — интеллигенция, выращенная колонизаторами»
Джавахарлал Неру

Блог «Толкователь»: В позднем СССР интеллигенция и простой народ составляли словно две разные нации. Опрос «Литературной газеты» в 1988-89 годах, например, показал, что интеллигенция в числе главных проблем СССР в 3,3 раза чаще, чем простые люди, называла «вырождение народа». Полёт «Бурана» отмечен в «общем» опросе в 6,3 раза чаще, чем в ЛГ, но зато реабилитация академика Сахарова — в шесть раз реже.

«Это — такой разрыв, что можно говорить об образовании духовной пропасти между интеллигенцией и «телом народа»

Что разрушило Советский Союз? Историки и социологи до сих пор не могут прийти к единому выводу. Например, мнение советско-американского социолога Владимира Шляпентоха, который, опираясь на множество исследований, показывал — крах СССР был результатом неудачного эксперимента верхушки власти по модернизации страны. Тогда как, уверял Шляпентох, большинство базовых показателей были в норме, и страна в виде СССР могла существовать ещё десятилетия.

Ещё одна точка зрения — массовые настроения интеллигенции требовали решительных радикальных реформ, и, таким образом, власть пошла на поводу у этой влиятельной страты. Эту версию подтверждают данные исследования социолога Юрия Левады, результаты которого были отражены в докладе ВЦИОМ «Есть мнение», вышедшем в 1990 году. Исследования, вошедшие в книгу, были проведены в 1988-89 годах. Его основой стали 200 тысяч заполненных анкет, полученных социологами через опрос в «Литературной газете». Об этих результатах напоминает Сергей Кара-Мурза в своей книге «Опять вопросы вождям». Это были ответы именно интеллигенции. Конечно, лишь её активной части — тех, кто не поленился заполнить и отослать анкету. Социологи сравнивали эти ответы через ЛГ с «общими» опросами советских граждан.

Среди тех, кто ответил через ЛГ, 68% — с высшим образованием или учёной степенью (а в «общем» опросе — всего 17%) и всего 1,6% с неполным средним образованием (в «общем» — 32%). Разница двух массивов очевидна.

Шкала ценностей хорошо отражена в том, что люди считали важнейшим событием 1988 года. Интеллигенция назвала совершенно иной набор событий, чем «масса». У людей с образованием до 9 классов первое по значению событие — 1000-летие крещения Руси; у людей со средним образованием — символ гордости СССР, полёт корабля «Буран»,а у людей с высшим образованием — «снятие лимитов на подписку». Разница поражает.

Полёт «Бурана» отмечен в «общем» опросе в 6,3 раза чаще, чем в ЛГ, но зато реабилитация академика Сахарова — в шесть раз реже. «Человеком года» Сахарова назвали 17,4% в ЛГ и лишь 1,5% — в «общем» опросе. Это — такой разрыв, такая утеря общего чувства, что можно говорить об образовании духовной пропасти между интеллигенцией и «телом народа».

Вот мнение о причине бед советского общества. Интеллигенты резко выделяются «обвинительным» уклоном, массы более умеренны. В ЛГ в 2,7 раза чаще, чем в «общем», называют причиной проблем в СССР «разрушение морали» и в 3,3 раза чаще -»вырождение народа». Тогда впервые и было официально выражено мнение интеллигенции, ставшее позднее мемом — «народ не тот».

Важнейшими причинами бед интеллигенция считала «засилье бюрократов», «уравниловку», «некомпетентность начальства», «наследие сталинизма» — причины, для массового сознания не так уж существенные. И ведь при том, что уравниловку в числе трёх первых по важности причин назвали 48,4% интеллигентов, они же проявили удивительную ненависть к «привилегиям начальства» — 64% против 25% в «общем» опросе. Здесь — унаследованная от разночинцев ненависть к иерархии. Здесь — и расщепление сознания, ибо за этой ненавистью к льготам нет никакого демократизма, она соседствует с идеализацией буржуазного общества и неизбежного в нём расслоения по доходам.

Характерно упование на иностранный капитал: тех, кто предлагает привлечь его в СССР, в 5 раз больше среди интеллигентов, чем среди «массы». Сторонников частного предпринимательства среди интеллигентов втрое больше, чем в «массе». Расхождение очень резкое. Оно не сводится к разнице в несколько процентов. В переломный год иным, чем у массы, был сам вектор интеллигенции. В целом интеллигенция приняла на себя роль «просвещённого авангарда», который был готов гнать массу силой, не считаясь ни с какими её страданиями.

Поражает и выходящее за рамки разумного тоталитарное обвинительное отношение к своей стране. В ЛГ каждый третий заявил, что СССР «никому и ни в чём не может быть примером» (против каждого пятнадцатого в «общем»). Если мы учтём, что в «общем» опросе было 17% интеллигентов, а в ЛГ 16% рабочих, и введём поправку, то расхождение значительно увеличится и составит почти 5 раз.

Резко расщепляется ориентация на зарубежный опыт, можно даже говорить о двух противоположных векторах. В «общем» опросе опыт Японии самым ценным назвали 51,5%, а в ЛГ — только 4%. Среди интеллигенции подавляющей являлась именно западническая ориентация, чего никак нельзя сказать о «массе».

В начале 1989 года лишь 10% считали, что в ближайшие годы экономическое положение в стране ухудшится (59% — улучшится, 28% — останется без изменений). Но основания для оптимизма были совершенно разными у интеллигенции и у «массы». Масса явно не желала капитализма и её надежды на улучшение вытекали из того, что советская власть не позволит произойти такому перевороту, чреватому разрушением хозяйства. Иное дело у интеллигенции: она хотела именно капитализма, причем в его западной версии, и ждала его от бригады «Горбачёва-Ельцина». Она не ошиблась политически, но её ошибка на фундаментальном уровне грандиозна.

Этот сохраняющийся раскол между интеллигенцией и основной массой народа — не политическая, а общенациональная проблема. При таком расколе невозможно прийти к согласию о путях выхода из кризиса: социальная группа, «имеющая язык», в значительной мере утратила взаимопонимание с согражданами. Как же организовать общественный диалог, даже если для него возникнут благоприятные условия? При этом сегодня появился и третий «агент» — правящая номенклатура, которая ради сохранения своего привилегированного места вынуждена лавировать между этими двумя группами.

Зимой 1989 года Юрий Левада начал проект, который должен был выявить изменения в сознании тех, кого в СССР называли «советский народ». Тогда же «Огонёк» совместно с ВЦИОМом открыл специальную рубрику «За и против», где публиковались фрагменты этих опросов. Анализируя их результаты, социологи выявили ряд черт, характерных для «советского человека»:

♦ Массовидность, или ориентация на норму «быть как все». Предполагает неспособность оценить достижение, если оно не вписано в иерархию государственных статусов.
♦ Приспособленчество. Предусматривает адаптацию к существующему социальному порядку, в том числе и через снижение порога запросов и требований.
♦ Упрощённость. Ориентация на простейшие образцы и модели в интеллектуальном и этическом плане в силу незнания иных моделей и типов поведения.
♦ Иерархичность. Чёткое осознание того, что не только материальные блага, но и права, а также достоинство, уважение, этические нормы и интеллектуальные качества распределяются в соответствии с социальным статусом.
♦ Лукавство. Люди считают себя вправе обманывать всех, с кем имеют дело: от начальства до близких, если считают, что их поведение неправильное.
♦ Неуверенность. «Советский человек» отлично помнит, что он не может до конца полагаться на формальные правила.
♦ Чувство причастности к чему-то «особенному» — к великой державе, народу, идее. Эта причастность компенсирует свои комплексы и разочарования.
♦ Коррупционность. Подкупается не только власть в лице разного рода чиновников, но и само население — через подачки, привилегии, послабления и символические знаки избранности.

* * *