На пути к новому русскому консерватизму. Кому достанется роль цивилизационного Центра

Мир на перепутье. Происходят процессы, которые недавно многим казались невозможными. Однополярность, доминирование США и «коллективного Запада» во всех сферах жизни представлялись почти незыблемыми. Однако постепенно картина меняется. Каковы черты этих перемен? Что надо делать России в таких условиях?

Государство может достичь подлинного суверенитета и мирового лидерства только в случае, если его внутренняя и внешняя политическая повестка совпадает с национальными традиционными ценностями. При этом очевидно, что мы живём в эпоху больших перемен: экономических, социальных, религиозных, культурных, идеологических. Живём в предчувствии мировой перестройки.

Неолиберальная система явно не справляется с ситуацией в мире. Пределы глобализации достигнуты. Международные институты и глобальная финансовая система не обеспечивают стабильного поступательного развития. Глобализация в нынешнем виде может развиваться дальше только с использованием военных средств.

Если раньше для обеспечения баланса сил и интересов хватало экономических и социальных рычагов, то сегодня множатся искусственно созданные линии напряжения. Происходят цветные революции, межнациональные и религиозные конфликты, гражданские войны.

От «мягкой силы» сторонники старой системы переходят к силовым методам управления, к стратегии управляемого хаоса.

Но эта модель приготовила для её носителей своеобразный капкан. Она уже не способна предложить миру новые смыслы. Отказавшись от христианского фундамента, глобальный Север утратил важную ценностную базу, а с ней подлинную идентичность.

Как это отражается в идейно-политическом спектре?

Либерализм доминирует. Он поглотил все другие идеологии. Но выясняется, что он не в состоянии сохранить верность собственным основам.

Мы видим, что международное право превратилось в условность. Защита прав одних осуществляется путём попрания прав других. Демократия разрушена властью финансовых элит. Тотальная конкуренция разрушает нравственность. Идея всемирного просвещения уступила место войне цивилизаций.

Иными словами, претензии либерализма на универсальность общественной модели оказались ложными, обернулись утопией.

Система не справляется. Всё происходящее говорит об износе не только привычных политических механизмов, но и идеологии. Это значит, что в мировом масштабе грядёт трансформация политических институтов и смена идеологии, которая их обслуживает.

Это заставляет задуматься о реальном положении России в быстро меняющемся мире.

Мы помним, как в конце ХХ века спорили о соотношении западного и восточного в российском векторе развития. Но на смену проблеме «Запад-Восток» пришла проблема глобального Севера и глобального Юга. Север всё ещё навязывает Югу идею «универсального модерна», от имени которого сам и выступает, настаивая на существовании «правильной и неправильной сторон истории».

Юг не верит Северу, идеология Севера буксует, в ней всё больше противоречий.

Россия занимает особое положение. В области культурного и научного потенциала, военных технологий мы — Север, а по экономическому положению и культурному влиянию — Юг. И западническая, и евразийская идеи учитывают лишь одну из сторон нашего самопозиционирования. На самом деле Россия не Север и не Юг, а Центр. И вот почему Север реализует идею господства, Юг исторически находится в вассальном положении. Но России не присуще ни господство, ни подчинение. Мы унаследовали византийский принцип культурной мозаики и равноправия культур. В своих истоках это христианский принцип.

Парадигма «Север-Юг» уходит в прошлое вместе с однополярным миром. На её месте возникнет триада: Север-Юг-Центр, где Центр — смысловое ядро христианской цивилизации. В первую очередь мы имеем в виду не экономический центр, а ценностный, который может завоевать мировой авторитет.

Если Россия займёт такое место и продолжит укрепление суверенитета, она окажется главной частью Центра. Это означает, что именно ей предстоит взять на себя историческую миссию — преодоление внутреннего исторического разрыва Запада, который произошёл в XVIII веке. Речь идёт о преодолении вековой травмы европейского сознания, пре-одолении раскола между «традицией» и «современностью». России предстоит на собственном примере воссоздать эту целостность. У нас есть для этого огромный духовный или, как сейчас принято говорить, «символический» ресурс, накопленный в ходе нашего многовекового развития.

Если Россия не справится с этой задачей — роль цивилизационного Центра возьмёт на себя кто-то другой.

Когда-то Русь выбирала веру. Сегодня мы размышляем о выборе идеологии. Некоторые учёные считают, что идеологическое пространство претерпит ощутимый сдвиг. При этом в центре нового идео-логического поля НЕ будут находиться технологии — не важно, цифровые технологии или технологии управления и социального конструирования. Популярная и востребованная идея цифрового социума — это лишь инструментарий. Она полезна для решения технических задач. Но цифра, взятая в качестве идеологии, лишь откладывает принятие решений. Ибо решение всегда лежит в сфере смыслов, в сфере качества, а не количества.

Европейские и американские философы всё чаще говорят о так называемом консервативном повороте. Но само понятие «консерватизм» требует пояснения.

Если либерализм предполагает приоритет такой ценности, как свобода, а социализм — социальной справедливости, то консерватизм, в отличие от либерализма и социализма, не содержит в себе готовую абсолютную ценность. Он призывает нечто сохранять и консервировать, но чётко не проговаривает, что именно.

Размытость самоопределения делает консерватизм предметом спекуляций. Его нередко воспринимают просто как некую респектабельность — и только. На практике этим понятием прикрывают то лоялизм, то конформизм, то национализм. Есть даже понятие «ситуативный консерватизм», то есть консерватизм, который кардинально меняет риторику в зависимости от конъюнктуры.

Консерватизм ныне не монолитен, не един, не имеет базы, на которой можно было бы объединить всех консервативно мыслящих людей. Почему? Потому что сегодня консерватизм — это не идеология. Идеологией он станет тогда, когда сформулирует собственную ценностную базу.

Главная проблема консерватизма — самоопределение.

В то время как либерализм утрачивает ценностную базу, консерватизм её формирует, отделяя от себя все виды радикализма. При внимательном рассмотрении можно заметить два вектора его развития: либеральный и социальный.

В первом случае мы имеем дело с либеральным консерватизмом (либерализм с консервативной стилистикой), во втором, с левым или социальным консерватизмом, пытающимся соединить идеи традиционных ценностей и социальной справедливости.

Традиционные ценности в рамках консерватизма имеют расширительную трактовку. Речь идёт не о конкретной традиции, привязанной к некой эпохе, стилю, форме, а о связи разных эпох и непрерывности исторического, социального и религиозного опыта русского народа. Речь идёт об опыте, который противостоит идее модернистских революционных «разрывов» и «сломов».

Неизбежно встаёт вопрос о ценностях. Любое поведение человека — это приоритеты, выбор, который всегда связан со шкалой ценностей. А где ценности, там и сакральность. Потому что только сакральность делает их абсолютными и неоспоримыми. Наши ценности сформулированы в Десяти заповедях и Заповедях блаженства.

На международном уровне наше государство достигнет лидирующего положения, если сможет предложить свою повестку, а с ней и ценности окружающим его субъектам. То есть предложить миру повестку, основанную на собственных, а не заимствованных ориентирах.

Именно это, на мой взгляд, в ближайшее время и предстоит России — привести политическую повестку и стратегию действий в соответствие с национальными историческими ценностями. Эту задачу и этот тезис можно назвать определяющим критерием нового русского консерватизма.

Александр Щипков, доктор политических наук, член Общественной палаты РФ, профессор философского факультета МГУ им. М.В. Ломоносова,

* * *