Здоровый цинизм

Чем отличается поколение советских бэби-бумеров, которое сейчас у власти, от того, что грядет ему на смену? Профессор Михаил Анипкин рассказывает Forbes, почему важно изучать поколения — особенно в периоды турбулентного развития страны

В этом году среди участников Гайдаровского форума был доктор социологических наук Михаил Анипкин — последние пять лет он постоянно проживает в Англии, где совмещает занятие бизнесом и наукой. В центре его интересов — социальная антропология и поколенческая социология, которые и стали предметом разговора c Forbes.

Почему так важно изучать поколения?

Во-первых, чем больше мы знаем об обществе — тем лучше в любом случае. Особенно когда речь идет о взглядах определенных возрастных групп. Во-вторых, в нашей социологии и общественных науках вообще поколенческий подход не развит. Впервые им заинтересовались в Институте социологии в конце 80-х — начале 90-х годов под влиянием западных социологов. Том Полсон из Эссекского университета приехал в Москву и руководил специальным проектом, в рамках которого изучались советские семьи — траектории их успеха, карьерные лифты. В-третьих, биографические и поколенческие методы в турбулентный момент развития общества позволяют понять смысл того, что происходит и предположить дальнейшие тенденции. Это особенно важно для России, где история в XX веке была невероятно сложной, а граница отсечения поколений очень четкая — происходит революция в 1917 году, одномоментно срезается поколение, начинается новое. Поэтому на срезе у многих поколений общий культурно-исторический контекст.

При этом надо подчеркнуть, что ошибочно изучать поколения через количественные методы, такие как анкетные опросы, это не работает совершенно. Нужно использовать только методы качественного исследования — биографические и глубинные, нарративные интервью. Они позволяют понять смысл того, что переживали люди, что испытывают сейчас, и как они или их дети будут реагировать на изменения в будущем.

Вот, например, сейчас у власти поколение советских бэби-бумеров, то есть рожденных примерно с 1949-го и далее до конца 1950-х, включая Путина и его ближайших соратников. Это поколение очень большое, его много просто статистически. Его представители начали делать хорошие карьеры в позднем Советском Союзе в 70-80-е годы, оно научилось жить в двух измерениях — официальном, т.е. говорить правильные слова на партсобраниях и так далее, и в измерении личной жизни. Это их устраивало, они к этому привыкли. Поэтому, над словами Путина о том, что величайшей геополитической катастрофой был распад единой страны, смеяться не надо. Их надо понять социологически. Самое интересное, что это поколение не хотело распада Советского Союза. Так получилось, что его представители явились тараном, который его разрушил, но они этого не желали. Начало этот процесс более старшее поколение — рожденное в 20-е годы и начале 30-х, поколение Александра Яковлева и Михаила Горбачева. А поколение, рожденное в 50-е — поколение здоровых циников. И потому их дети, появившиеся на свет начиная с середины 1970-х и под конец 1980-х, должны эту черту усвоить от отцов. То есть поколение нынешних 42-43 летних и далее, вплоть до тех, кто в возрасте «30+» унаследовали эдакий здоровый прагматизм.

Что это означает?

То, что они будут соглашаться со всем, идущем от «отцов», как подчиненные, которые пока не могут принимать решения. Но как только они получат власть в свои руки, они «пошлют» всех далеко, и обнулят предыдущие решения, и будут проводить свою повестку дня, реализовывать собственную программу. А их программа — это никакие не «духовные скрепы», это все их тихо бесит, но они вынуждены соглашаться со своими родителями, потому что привыкли к сервильности. Они будут устремлены на то, чтобы переделывать страну, полностью менять технологический уклад, это станет их идеологией.

Но это поколение «тридцатилетних» — они не революционеры?

Ни в коем случае. Они не революционеры, но вся эта «скрепоносная» повестка их раздражает. Они, возможно, постараются, если говорить научным языком, возвратить Россию к секулярному государству. Но сейчас революционером быть и не нужно — в отличие от 1991 года, когда государство распалось, и все надо было создавать заново. Сейчас все прописано в Конституции. Так что в отношении будущего у меня есть определенный оптимизм, который я связываю с приходом к власти поколения тридцатилетних прагматиков.

Но сейчас у власти есть идеологическая база, которая привлекает избирателей. А чем 30-летние будут привлекать симпатии? На технологическом обновлении их много не завоюешь. И не возникнет ли между поколениями противоречий?

Думаю, нет, ведь существует внутрипоколенческая гетерогенность. Да, они будут доминировать, но остальные поколения все равно будут присутствовать в политической жизни, но на иных позициях. Поскольку этого поколения демографически много, они власть не упустят.

Исходя из того, что они не революционеры, идеи сильного государства в той или иной форме будут продвигаться. Но они в меньшей степени будут ориентированы на сохранение священного статуса единой и неделимой страны. Для них он не является такой ценностью как для их родителей, которые сейчас находятся у власти.

Поэтому они будут более спокойно относиться к возможным центробежным тенденциями со всеми вытекающими из этого последствиями. То есть вполне возможно это поколение даст добро на отсоединение того же Кавказа, если вопрос будет так поставлен. Это поколение не зациклено на державных ценностях. Они поставят человека во главу угла своей идеологии.

Как насчет состязательности и демократии при руководстве тридцатилетних? Сейчас, например имеется «партия власти» — удобный инструмент. Какова будет ее судьба?

Я думаю, после ухода Владимира Путина, система имитационной демократии с одной доминирующей партией тоже уйдет. Поколению «тридцатилетних» это не надо, потому что они прагматики и понимают, что нельзя любой ценой держать общество в узде. Это поколение менее зациклено на обретении и удержании власти. Они будут делать это более технологично, понимая, что можно нормально жить, и не держать все вожжи в своих руках. В этом смысле оно более спокойно, чем поколение их родителей.

Приведу такой пример. Он объясняет, почему нынешнее правящее поколение пытается возрождать советскость, имитировать КПСС. У меня папа был партийный работник, и его поколение наелось власти, и они поэтому достаточно легко расстались с шестой статьей Конституции в марте 1990-го. Мой отец считал, что если ее отмена все равно неизбежна, то процесс нужно возглавить. То есть КПСС должна была бы стать партией парламентского типа, и он был уверен, что она бы играла серьезную политическую роль. А кто был против? Как раз тридцатилетние, поколение Путина.

Отец говорил, что на XXVIII съезде в июле 1990 он увидел, что самыми «бешеными» были представители тогдашнего «поколения 30+», которые росли по карьере, стали секретарями райкомов, а тут — раз! — у них эту власть отняли в виде отмены шестой статьи. Именно то поколение, которое сейчас у власти, выступало на том съезде, чтобы вернуть все на круги своя.

Нынешнее поколение помнит судьбу реформаторов периода перестройки, которые «все развалили, и сами лишились власти» — воспоминания о том времени не будут давить на новых реформаторов?

Как я сказал, на уровне политическом уже все создано, и они ничего революционно изменять не будут. Если вдруг возникнет дилемма — вводить ли войска, удерживать власть ценой крови или отпустить, я уверен, что они выберут второе.

Но судьба Януковича, который выбрал «отпустить», не стал бороться за власть и сбежал, не будет их пугать? Нам говорят, что если бы он проявил жесткость, то не было теперь развала Украины, миллионов беженцев, войны.

Эти люди — прагматики, они найдут технологичный выход без крови. Нынешнее поколение не доведет даже до возникновения такой ситуации благодаря гибкости мышления. А Янукович был именно негибким.

Вы вспомнили про перестройку, последствия которой все мы до сих пор ощущаем. В чьих интересах она проводилась? Кто был ее бенефициаром? Есть популярная версия, что это партноменклатура, которая теперь хотела владеть собственностью реально.

Здесь два аспекта. Первый, поколенческий. Перестройку инициировало поколение 20-х— начала 30-х. В партийном руководстве эти люди доминировали, а поколение наших отцов, родившихся в первой половине 40-х, не могло расти, так как все ключевые позиции наверху занимало предыдущее поколение. Кстати, та же самая проблема, что и сегодня. Поколение Горбачева считало, что нужно реформировать общество. А поколение наших отцов считало, что нужно реформировать партию. Первые не верили в здоровые силы партии. У наших был другой взгляд — они были более образованы, более прагматичны. Они считали, что проблема заключается в партии, которая была абсолютно неповоротливым механизмом, что нужно было развивать внутрипартийную демократию. Об этом Ельцин говорил на пленуме в октябре 1987 года: когда он стал кандидатом в члены политбюро, то понял, что нет никакого внутрипартийного товарищества. Есть только Горбачев и еще два-три человека, которые диктуют всему политбюро. Горбачев и Яковлев не знали своей партии и высокомерно смотрели на молодое поколение, думая, что те заскорузлые бюрократы. А они, наоборот, смотрели вверх и не понимали — что же вы делаете?

Второй аспект. Объективно поколение наших родителей было поначалу бенефициарами перестройки. Стали работать карьерные лифты, мой отец за пять лет прошел путь от первого секретаря сельского горкома до первого секретаря обкома, члена ЦК, депутата ВС. А потом все обрушилось. И тогда главными бенефициаром стала хозяйственная элита — директора заводов, а не партийные работники.

В статье британского социолога Франка Паркера еще в 1972 году на примере ЧССР был предсказан распад всей социалистической системы. Дело в том, что в социологии есть понятие «ведущий класс». В советское время объективно ведущим классом стала техническая интеллигенция — инженеры, конструкторы. Но они не были у власти, которая находилась у руках у партии, хотя ее кадры как раз рекрутировались из технарей. Директора заводов, министры не имели решающей власти, все определялось в ЦК. Как только партия рухнула, они оказались первыми выигравшими — вспомним приватизацию.

А почему в Китае поколение Дэн Сяопина, старого коминтерновца 1904 года рождения, оказалось способным на далеко идущие и успешные реформы, а молодой на их фоне Горбачев, 1931 года рождения, был способен только на весьма спорные идеи — борьба с алкоголем, госприемка, ускорение и т.д.? Мы хорошо помним, чем охарактеризовался его приход — исчез сахар, затем мыло, потом сигареты и т.п. Тогда как в Китае приход Дэн Сяопина означал, что с каждым годом китайцы ели все больше риса, все больше могли позволить купить себе товаров. Был ли шанс у СССР идти по китайскому пути?

Возможность была. Здесь даже не поколенческий вопрос, а проблема интеллектуальных способностей лидеров. К сожалению, у власти в переломный момент оказался человек, который не представлял, что нужно делать. Горбачев не понимал ситуации, не умел подбирать кадры, и удивительно, как он вообще стал генсеком. Он был самым молодым в Политбюро, смотрелся живенько, но при нормальной ротации Горбачев бы никогда не стал генеральным секретарем. Он был просто первым попавшимся сравнительно молодым руководителем. Масштаб их личностей, если сравнивать его с Дэн Сяопином, совершенно несопоставимый. Не по Сеньке шапка оказалась.

Мы принадлежим к поколению, соответственно, 1971 и 1972 годов рождения. Какова его судьба?

Для нашего поколения я не случайно использую метафору «потерянного поколения» или «поколения лишних людей». Во-первых, нас мало в демографическом смысле. 1970-1973 годы — всего 6 миллионов человек. В 1971 чуть меньше двух, в 1972 году — два миллиона. Во-вторых, нам свойственна двойственная идентичность — у нас она и советская, и российская, причем российская относится к миру формальных институтов, а советская структурирует межличностное взаимодействие и носит функцию морали. Наше ощущение советского времени связано с перестройкой, ее романтизмом, когда все стало можно, и имидж «советскости» скорее позитивный, для нас она олицетворяет надежность дружбы, хорошие общечеловеческие отношения, доверие.

В-третьих, это ощущение обиды на нынешнее поколение у власти. Оно нас игнорирует, а выдвигает своих детей. Эти люди нам не доверяет, считают, что мы испорчены перестройкой. От этого чувство фрустрации, неудовлетворенности. Уровень образования и развития нашего поколения таков, что мы могли бы занимать сейчас ключевые посты, но мы их не занимаем практически нигде. Отсюда ощущение потерянности и обиды.

В-четвертых, политическая пассивность. Мои интервью показали, что здесь в основе лежит недоверие к власти, нежелание марать руки. Есть еще важный аспект — боязнь оказаться в ситуации 1991 года, когда ты делаешь карьеру, а потом все полностью останавливается, перечеркивается, и ты оказываешься у разбитого корыта, т.е. воспоминание о травме, когда сломались все наши надежды. Мы начинали в одном государстве, наши карьеры и устремления были связаны с тогдашними правилами игры. Я поступал на истфак в Волгограде и знал, что оттуда берут в партийные органы, можно сделать хорошую карьеру. Потом выясняется, что наше образование никому не нужно, парадигма поменялась. Политическая пассивность — это принципиальная характеристика нашего поколения.

* * *



* * *