«Le Figaro», Франция. «Людей, которые жили по правилам всю жизнь, выбросили на помойку»

Бывшего шефа «трампистов» Стива Бэннона в Европе панически боятся: это он привел Трампа к победе на выборах 2016 года, а теперь грозится потеснить европейских либералов на выборах в Европарламент. Но в разговоре с «Фигаро» Бэннон обещает не только защищать рабочие места простых людей от вывоза в Китай, а семью — от экспериментов. Он, оказывается, готов и к «горячей» войне с Китаем и исламским миром.

Его противники называют его «самым опасным идеологом Америки». Стив Бэннон внес вклад в победу Дональда Трампа и теперь намеревается помочь европейским популистам добиться исторического триумфа на майских выборах. Беседа со скандальным активистом, который в то же время отличается на редкость опасными взглядами на политическое переустройство западных демократий.

У Стива Бэннона (Steve Bannon) свой подход к глобализации. За несколько дней он проделал путь в тысячи километров, чтобы пожать руку Маттео Сальвинии в Риме, а затем встретиться с Синдзо Абэ в Японии, ненадолго заехав при этом в Париж. Самопровозглашенный глашатай простого народа назначает нам встречу в отеле «Бристоль». За плечами у Стива Бэннона не одна жизнь: он был офицером американского флота, продюсером сериала «Сайнфелд» (самый прибыльный ситком за всю историю), директором консервативного сайта «Брейтбарт ньюс» и, наконец, главой предвыборного штаба и советником Дональда Трампа. Главной темой его необычного жизненного пути была защита «простых людей», которых он, по его словам, представляет в Америке, а теперь и в Европе. Его экспертная группа «Движение» мечтает объединить все европейские популистские партии, с прицелом на майские выборы в Европарламент. «Американский Патрик Бюиссон» охотно говорит о своем влиянии, а его подход представляет собой необходимый элемент для понимания масштабного переустройства мировой политики.

«Фигаро»: Как вы сами видите себя в идеологическом плане? Вы — популист? Националист? Национал-популист? Консерватор? Национал-консерватор?

Стив Бэннон: Я бы сказал, что я одновременно популист и националист, который выступает за суверенитет и традиционализм, поскольку я защищаю семейную структуру и традиционные ценности. Принцип моего движения заключается в том, чтобы объединить все эти идеологические течения. Попытаюсь объяснить все по порядку. Быть популистом значит выступать против элиты и за принцип субсидиарности: решение должно приниматься на как можно более низком уровне. Быть националистом значит подчеркивать необходимость укрепления сформированной после Вестфальского мира системы: нация — единственное образование, которое пользуется поддержкой граждан и гарантирует им свободу. Выступать за суверенитет значит отстаивать объединение свободных наций, каждая из которых может подписать договор или вступить в альянс (например, Европейский союз или НАТО), но исключительно на основе своего суверенного выбора. Достаточно окинуть взглядом картину, чтобы понять что наши идеи пускают корни по всему миру, от Синдзо Абэ в Японии до Родриго Дутерте на Филиппинах. Взгляните, что происходит в Австралии, в Индии с Моди, в Европе, в Бразилии с Болсонару, в Колумбии и многих других странах. В том числе и в США, понятное дело... Все это представляет собой смесь популизма, национализма и защиты суверенитета.

— С чем вы связываете усиление популистов одновременно во всех западных демократиях? Что общего у Сальвини, Орбана, Трампа и Болсонару? Вы считаете, что все эти движения сравнимы?

— Взгляните на китайцев: они говорят, что их система — коммунистический режим с китайскими особенностями. У популистов все то же самое: каждый раз речь идет о национал-популистском режиме с венгерскими, французскими, итальянскими, бразильскими или американскими чертами... В каждой нации речь идет о своем собственном режиме, который предлагает ответы с учетом местной экономической и социальной проблематики. В этом и заключается сила национал-популистского режима: он уникален для каждой нации, поскольку ставит на центральное место то, что в первую очередь волнует именно ее.

— Но тогда почему и с какой целью вы хотите объединить европейских популистов? Вы же сами сказали что ситуация в Европе очень сильно отличается от той, что сложилась в США...

— Мне кажется, что у национал-популистов из Европы и США есть нечто общее: они выступают против элиты и сосредоточения власти, будь то Брюссель или Вашингтон. В США популистское движение стремится вернуть власть народу, штатам, на нижний уровень. Кроме того, оно выступает против глобализации, вера в которую распространена как среди профессионального политического класса, так и на Уолл-стрит, а также в Кремниевой долине. Все это является частью глобализационного менталитета, главным торжеством которого стал Давос (горный курорт в Швейцарии, где проходят форумы самых влиятельных людей мира — прим.ред.). Этот менталитет вступает в противоречие с интересами простого человека. Именно это объединяет народы США и Европы: наши элиты придерживаются сравнимых схем поведения. Взгляните на европейский проект Жана Монне (Jean Monnet) и его внутреннюю логику, которая подразумевала формирование Соединенных Штатов Европы. Здесь можно сравнить Италию с Южной Каролиной, Францию — с Северной Каролиной, Испанию — с Джорджией, а Венгрию — с Мэрилендом. По такой схеме у вас остаются только административные единицы, которые зависят от Брюсселя и ЕЦБ, и ни в коем случае не являются свободными и независимыми нациями.

Глобалисты рассматривают национальное государство как препятствие, которое нужно преодолеть, как этап, который следует оставить в прошлом. Мы же считаем национальное государство сокровищем, которое необходимо холить и лелеять. Далее, принятие решений должно быть возвращено гражданам, стать ближе к их национальным реалиям и осуществляться в рамках их суверенного национального государства. Наконец, существует последний аспект, который проявился в частности на Всемирном конгрессе семей [прошел в Вероне с 29 по 31 марта, прим.ред.]. Традиционные ценности набирают силу по всему миру: это видно у Трампа, а также Марион Марешаль, Сальвини, японцев и Болсонару. Речь идет о возвращении к традиционным общественным структурам нации, семьи и культуры.

— Что вы думаете насчет будущих европейских выборов? Что вы скажете тем, кто обвиняет вас во вмешательстве в эти выборы?

— Эти выборы станут поворотным моментом в истории всей Европы, а не только ее политики. Стремящееся к национальному суверенитету популистское движение на самом деле пустило корни. Его динамика открывает мировые перспективы. Один из главных переломных моментов произойдет на будущих европейских выборах, когда националистические партии заручатся огромной поддержкой избирателей. Что касается моего вмешательства, народы не нуждаются во мне, чтобы разобраться со стоящими у власти в их странах партиями.

— Поговорим о вашем собственном пути. Как продюсер ситкомов стал советником президента Трампа?

— Я родился в семье американских рабочих. Мой дед и отец 50 лет работали монтажниками телефонных линий. Меня воспитывали в католических традициях. Мама была домохозяйкой и занималась пятью детьми. Мы были демократами, воплощением трудового класса Демократической партии. Я не забыл о своих корнях, и если вы обратите внимание на мои выступления, то увидите, что у меня только одна цель: добиться больших прав для простых людей. Не важно, что я был офицером флота, учился в бизнес-школе Гарварда и Джорджтаунском университете, работал в «Голдман Сакс» на Уолл-стрит. Мои корни так и остались связаны с простым народом. В глубине души я остался защитником трудящихся и посвящаю жизнь лишь одному: я хочу вернуть им право голоса.

Сегодня электорат Демократической партии почти не включает в себя простых людей: она стала партией левых «прогрессистов». Иначе говоря, она выступает против традиционной семьи и трудящихся, поддерживает глобализацию. В результате простые американцы начали голосовать за Республиканскую партию. Тем не менее на первых порах они не были должным образом представлены. Не стоит забывать, что был период, когда республиканцы выступали за свободную торговлю без защиты нашей промышленности, открытость границ и неограниченную нелегальную иммиграцию. Именно поэтому Трамп и был избран.

— Ваш опыт в финансовой сфере стал поворотным моментом?

— Я работал в отделе слияний и приобретений «Голдман Сакс» в 1980-х годах. Другими словами, я находился в самом ядре реактора банковских инвестиций. В «Голдман Сакс» я понял, что доминирующий класс не умнее простых людей. Мой дед, которого я всегда считал героем, бросил школу в третьем классе, а мой отец ушел из средней школы. При этом они были двумя самыми умными людьми, которых я когда-либо знал. В «Голдман Сакс» я понял, что коллективная мудрость простого народа как минимум не уступает элите. Именно поэтому я с таким вниманием отношусь к мнению народа в процессе принятия решений. Если бы у меня был выбор между тем, чтобы руководить вместе первой сотней человек, которые придут к Трампу в красных бейсболках, или вместе с сотней самых высокопоставленных сотрудников «Голдман Сакс», я без колебаний предпочту первых.

— Ваш отец потерял все сбережения во время кризиса 2008 года. Это событие стало для вас мотивацией в борьбе?

— Мой отец вложил имевшиеся у него небольшие сбережения в акции телекоммуникационной компании AT&T, на которую работал 15 лет. В его жизни это предприятие было так же важно, как и Католическая церковь, играло такую же центральную роль. Тем не менее в 2008 все рухнуло всего за день, и он узнал об этом из телевизора. Несправедливость в том, что спасены были только большие копании вроде «Дженерал Электрик», «Эй-Ай-Джи» или «Годман Сакс». Все инвестиционные и коммерческие банки получили помощь. А моему отцу никто и не подумал помогать. Во время кризиса 2008 года была разрушена жизнь людей, которые всегда следовали правилам игры. Мой отец был одним из них. Он был столпом общества, справедливым человеком, платил налоги, вносил вклад в общественную жизнь, усердно работал каждый день, чтобы его пятеро детей смогли пойти в католическую школу. Если вы выбрасываете этих людей на помойку, то рушится вся структура общества. В этой ситуации элита защитила лишь свои собственные интересы, бросив на произвол судьбы квалифицированных рабочих, тех, кто, как и мой отец, были столпами общества. Сегодня мы теряем их. Наша революция отталкивается именно от такого вывода.

— Что вы думаете о движении «желтых жилетов»?

— Как мне кажется, это сравнимо с тем, что происходит у нас, с теми, кого Хиллари Клинтон называла «жалкими» людьми. Отличие в том, что у нас мы направили всю эту энергию, весь этот гнев на поддержку Трампа. Этот гнев также станет залогом переизбрания Трампа на будущих выборах. «Жалкие» люди в США не вышли на улицы и не нуждались в насилии.

— Что вы думаете о Макроне?

— Макрон — глобалист. Когда мне говорят, что он — патриот, я отвечаю, что да, быть может, он и патриот, но столица его родины — Брюссель. Он видит себя европейцем, и все его шаги ведут к большей интеграции в европейский проект.

— Трамп сдержал обещания? Как сегодня складываются ваши отношения?

— Он понял важность выполнения данных людям обещаний, будь то строительство стены, адаптация США к структурным переменам в связи с Китаем или прекращение зарубежных конфликтов, например, в Афганистане. Если вы послушаете его февральское обращение «О положении страны», то увидите три эти момента. Это были три главных обещания во время кампании 2016 года, и в этой связи демократическому и республиканскому истеблишменту остается лишь бороться с ним по вопросу стены. Трамп знает, что ее не построят к моменту его переизбрания, однако он хотя бы демонстрирует американскому народу, что борется против иммиграции. Люди же говорят себе: «Он делает то, что обещал...»

Если Трамп продолжит следовать тем же путем, я пока что не вижу никого, кто мог бы победить его в 2020 году. Когда меня спрашивают насчет моей близости к нему, я отвечаю, что сегодня он сам называет себя националистом, и что мы еще никогда не были так близки, потому что он не считал себя таковым, даже когда я вел его предвыборную кампанию. Что касается вас, французов, вам следует знать, что он не будет разрушать НАТО. Он любит Францию, как и все американцы. Мы знаем, что не будем свободными и независимыми без Франции среди наших союзников, поскольку мы не забыли историю нашей независимости.

— Вы считаете, что кризис 2018 года не был исключительно экономическим и финансовым? Он стал отражением более глубокого нравственного кризиса?

— Если вы сегодня отправитесь во французскую и американскую глубинку, то увидите, что наши страны до сих пор по-настоящему не оправились от кризиса 2008 года. Все выглядит так, словно экономический кризис сильнее всего ударил по тем, кто находились дальше всего от эпицентра взрыва, в частности по «желтым жилетам».

Финансовый кризис повлек за собой экономический, а тот сегодня привел к политическому. Как мне кажется, главным показателем нравственного падения элиты является даже не столько сам финансовый кризис, сколько ее реакция на него. Вспомните, что эти люди обратились к лучшим адвокатам, бухгалтерам и консультантам. У элиты из элит в Лондоне, Франкфурте и, конечно же, на Уолл-стрит была в голове всего одна мысль: получить финансирование. И что же именно было сделано? Были открыты вентили ликвидности, запущено так называемое «количественное смягчение», чтобы побороть риск дефляции. Они выпустили не менее 4 триллионов долларов, чтобы спасти себя в ущерб простым людям. Если у вас сегодня есть сбережения, которые ничего вам не приносят, знайте, что виной всему отрицательные процентные ставки, которыми они воспользовались, чтобы профинансировать самих себя. За счет простых людей.

Мне кажется, что отказ элиты признать ответственность и расплатиться за последствия породил сегодня бунт народов. Взгляните на ваше восстание во Франции. Оно во многом связано с катастрофическим Парижским соглашением, по которому вы позволили Китаю, главному источнику загрязнения планеты, загрязнять все больше и больше. И раз у богатых низкие налоги, то платить за все должны «желтые жилеты». Понятно, почему это их так разозлило! Кризис «желтых жилетов» — прекрасный пример нравственного падения партии Давоса и элиты.

— Что вы имеете в виду под «партией Давоса»? Не кажется ли вам, что «нравственное падение» — это уже чересчур?

— Я приведу вам пример, который подводит под всем черту. В третью неделю января 2017 года прозвучали две речи. Сначала в Давосе выступил китайский лидер Си Цзиньпин. Несколько дней спустя Дональд Трамп произнес в Вашингтоне инаугурационную речь. Отметим, что с победой национал-популистского движения глобализация потерпела самое сокрушительное поражение за всю историю США. Символом тому стал проигрыш известной глобалистки Хиллари Клинтон. Партия Давоса и ее большие СМИ запаниковали: «Что произойдет при Трампе, этом дикаре, который обосновался в Вашингтоне, чтобы разрушить нашу империю?» Что касается Си Цзиньпина, в его выступлении звучал призыв к продолжению глобализации. В отличие от Трампа он не говорил о пагубном воздействии этой системы, которая обращает в прах народы. Как раз наоборот, он подчеркивал центральную роль Китая в новой глобализации. Все консультанты, банкиры и адвокаты, то есть вся эта маленькая элита Давоса принялась аплодировать ему с криками: «Си великолепен! Он — наш спаситель!» В тот момент они уже знали, что китайская армия переправила миллион уйгуров в концентрационные и воспитательные лагеря. Они знали о репрессиях в отношении Далай-ламы и тибетских буддистов. Они знали о ликвидации христианской церкви, которой пришлось уйти в подполье, чтобы выжить в Китае. Они знали о положении китайского народа, который стал рабом руководства Компартии.

Зная все это, они приняли Си как спасителя и представили Трампа дьяволом во плоти. Чем так провинился президент Трамп? Тем, что выступал за укрепление национального государства и сформированной после Вестфальского мира системы (при которой нельзя вмешиваться во внутренние дела государств — прим. ред.). Мы, американцы, заботимся о нашей стране и хотим, что наши союзники и партнеры занялись своими, вновь сделали великими Францию, Италию, Польшу... Тем не менее они рукоплескали Си Цзиньпину и утверждали, что Трамп — зло. Именно в этом заключается нравственное падение, которое лежит в основе партии Давоса: она осознанно аплодировала тоталитарной диктатуре. На самом деле Давос волнует лишь одно: деньги. У него нет никаких нравственных ориентиров. Он осыпает почестями любого, кто выплачивает большой гонорар за консалтинговые и банковские услуги. Давос зачарован золотым тельцом и не признает никакой другой власти, однако, скажу прямо, его нравственная слабость станет залогом нашей победы.

— Насколько вы близки к истеблишменту Республиканской партии? Вы считаете, что на нем лежит часть ответственности, в том числе за упомянутое вам обнищание простых американцев?

— Как я уже говорил, республиканский истеблишмент боролся с Трампом при каждой возможности. В этом большом национал-популистском движении республиканский истеблишмент не на нашей стороне. Так, например, Трамп вел переговоры насчет торгового соглашения по сое, которая имела бы в итоге некую гарантированную стоимость вне зависимости от биржевых котировок. Представьте себе, истеблишмент Республиканской партии был против этой меры, поскольку считал, что она вынудит Китай провести большие структурные реформы. Кроме того, истеблишмент Республиканской партии стал поборником нелегальной иммиграции, так как она обеспечивает приток в страну неквалифицированной рабочей силы и, соответственно, снижение зарплат.

По прибытии в Вашингтон китайская делегация сразу же отправилась на Капитолийский холм, где у нее был намечен ужин с республиканским истеблишментом. До Трампа все эти прекрасные люди были полностью оторваны от трудящихся в электорате Республиканской партии. Судите сами: на праймериз в 2016 году Трампу противостояли 12 кандидатов, которых активно поддерживали Фонд «Наследие», Институт Катона, Институт американского предпринимательства, братья Кох, Пол Сингер (Paul Singer) и т.д. Взгляните на соперников Трампа по гонке в тот момент: будь то либертарианцы вроде Рона Пола (Ron Paul), консерваторы вроде Теда Круза (Ted Cruz), губернаторы вроде Криса Кристи (Chris Christie), неоконсерваторы вроде Марко Рубио (Marco Rubio) или члены семьи Буш, всюду мы имели дело с цветом, сливками республиканского истеблишмента, что проявлялось в самом мышлении этих людей. И тут появился Дональд Трамп. Он сказал им: «Мы построим стену и закроем границы, вернем переведенные за границу рабочие места и обложим налогом операции с Китаем». Они же не знали, что такое «протекционизм», Они, вероятно, никогда не слышали этого слово, оно было чуждо их жаргону. На праймериз они даже не знали, что ему ответить, потому что это политические роботы, которые запрограммированы думать только в одном направлении. За неделю до голосования республиканский истеблишмент в лице Пола Райана (Paul Ryan) открыто сказал мне, что ехать в Висконсин нет смысла, что мы в любом случае уступим по меньшей мере три пункта, и что они не хотят иметь к этому никакого отношения. Я возразил им, что это полный абсурд, что мы вполне можем победить в Висконсине. Шансов было немного, но нужно было все равно ехать туда! Пол Райан и республиканский истеблишмент отказались выйти на сцену вместе с нами. Они не понимали, что речь Дональда Трампа отвечает тревогам американского рабочего класса, поскольку сами были оторваны от него. Во время кампании у нас было три врага: прежде всего, часть медийной элиты, далее, приверженное левым ценностям крыло Демократической партии и, наконец, истеблишмент Республиканской партии. Объедините три этих категории и получите медийно-политическую элиту страны, тот самый класс, который с самого начала ведет борьбу против Дональда Трампа.

— Вы назвали себя сторонником протекционизма. Что вы думаете об экономической доктрине чикагской школы?

— Я не верю в неолиберальную модель. Разумеется, я поддерживаю часть капитализма, но это должен быть реальный, практический капитализм. Деятели чикагской школы заплутали в собственных абстрактных теориях и сделали из свободного рынка фетиш. Мир сегодня разделен между двумя противопоставленными системами. С одной стороны стоит Китай, меркантильный тоталитаризм, который стремится наводнить мир своими товарами и ликвидностью с помощью программы «Сделано в Китае 2025». На прошлой неделе китайский лидер был во Франции и вложил 60 миллиардов долларов в 30 различных договоров для продвижения проекта нового шелкового пути. Китайцы представляют себя вашими новыми партнерами, но их настоящая экономическая стратегия в том, чтобы сделать Францию колонией. С другой стороны находятся западные демократии, которые до сих пор руководствуются неолиберальным порядком и с переменным успехом сопротивляются вторжению этой промышленной продукции, которая полностью обходит правила ВТО, выводит из равновесия внешнюю торговлю и уничтожает рабочие места. Именно это вызывает гнев народов. У чикагской экономической школы все выглядит красиво в теории, но на практике все обстоит совершенно иначе. Знаете, что вам грозит со стороны крупных СМИ истеблишмента, если вы посмеете сказать нечто подобное в США? Меня они окрестили не иначе как коммунистом. Для них я сродни большевику, потому что выступаю в защиту американской промышленности и рабочих!

— Для вас самая сложная задача — привести Республиканскую партию к протекционизму?

— Дональд Трамп победил, потому что протекционизм, особенно по отношению к Китаю с целью вернуть рабочие места, был одним из элементов, которые я старательно прописывал во всех его выступлениях. Это одна из причин нашей победы, прежде всего в Мичигане, Висконсине, Огайо, Пенсильвании и на Среднем Западе. Как пишет великий социолог Джеймс Дэвид Вэнс (James David Vance), цитируя исследования Гарварда и Массачусетского технологического института, существует связь между переводом заводов и рабочих мест в Китай и опиоидным кризисом, из-за которого, как вам известно, в США каждый год гибнет 50 000 человек: все слышали о фентаниле.

Сейчас, когда мы задействовали все жизненные силы страны против Китая, Пекин настроен против нас. Но даже там понимают, что им придется провести кардинальные структурные реформы китайской экономики, касается ли то субсидий для госпредприятий, кражи собственности или манипуляций с валютой без торговых барьеров. Дело в том, что все это отражается на положении народов, как во Франции, так и в США. Именно поэтому, когда Трамп делает то, что делает сейчас, он делает это для всех промышленных демократий: Японии, Северной Америки. Западной Европы... Китай оставил нас всех с носом. В частности это касается практики передачи технологий: если французская компания хочет вести бизнес или открыть производство в Китае, ей необходимо создать совместное предприятие, которое будет открыто для китайцев и даст им доступ к французским технологиям для их последующей кражи. Иначе говоря, речь идет о краже интеллектуальной собственности и рэкете: вы хотите торговать с Китаем, чтобы конкурировать с ним, пока он наводняет своими товарами ваши рынки? Тогда будьте готовы предоставить ему на блюдечке ваши технологии. Именно так там все работает в отличие от Запада, где капитализм наоборот опирается на инновации, которые становятся движущей силой нашей экономики и подталкивают предпринимателей вперед.

Кроме того, китайцы продолжают вкладывать в промышленность огромные средства с помощью государственных субсидий, чтобы сформировать максимум экспортных мощностей. В результате главная статья нынешнего китайского экспорта в мире — это дефляция: Китай живет не по возможностям и оказывает сильнейшее ценовое давление на остальной мир. Так, он производит 800 миллионов тонн стали и максимально снижает цены, чтобы наводнить мировой рынок и оказать давление на конкурентов, не дать тем поднять цены. Именно поэтому Трамп бьет тревогу: нам нужно сражаться, сражаться изо всех сил, чтобы добиться больших структурных изменений в мире. Важно, чтобы вы во Франции понимали, что это касается и вас, оказывает огромное воздействие на ваш народ, как и на американский. Это не говоря уже о китайском проекте нового шелкового пути, плане «Сделано в Китае 2025» и проектах по распространению сетей пятого поколения. Все это обеспечит Китаю в будущем доминирующее положение в сфере высоких технологий и производства, сделает Францию и США зависимыми от него. Мы окажемся в роли поставщиков сырья и некоторых компонентов, станем для него рынком для конечной продукции и цифровой колонией.

— Может ли Китай стать в перспективе и военной угрозой?

— Существует одна хорошо известная книга под названием «Неограниченная война». Ее написали два китайских военных стратега в 1990-х годах. Она представляет собой своеобразный план войны с Западом, который опирается на три типа борьбы: информационную, экономическую и классическую войну. В частности там делается такой вывод: «Единственное, что может сделать Запад — сражаться. Он умеет вести борьбу с правильной стратегией. Нам никогда не победить его военной силой, но мы можем сделать это с помощью информационной и экономической войны». Таким образом, Китай нацелился на экономическое уничтожение Запада и активизировал информационную войну, кибершпионаж и киберворовство интеллектуальной собственности.

Что касается вооруженного конфликта, надеюсь, до этого никогда не дойдет. В 1960-х годах, когда я был еще молодым, я служил на эсминце в Южно-Китайском море. Через него идет порядка 40% всей мировой торговли, и оно всегда было открыто для свободного хождения судов из всех стран мира. Китайцы построили там семь островов, которые по факту представляют собой аэродромы и подкрепляют их территориальные притязания на Южно-Китайское море. Кроме того, они хотят установить там находящиеся под их контролем маршруты. В 2014 году мне казалось, что через пять лет в Южно-Китайском море начнется война из-за сложившейся взрывоопасной обстановки... Например, японцы считают главным потенциальным источником военного конфликта уже не Северную Корею, а Тайвань или Южно-Китайское море.

Думаю, что если у Запада не получится побороть Китай, заставив его следовать нашим экономическим правилам, Западу будет сложно не допустить конфликта в Южно-Китайском море. Разумеется, я искренне надеюсь, что до этого не дойдет. Но избежать подобного мы можем только путем экономической конфронтации с Китаем. Трамп делает этого с самого момента избрания: такой подход стал отличительной чертой его президентства. Он сосредоточен на этом, и теперь все руководящие силы сконцентрированы на этой тематике, которая станет решающей на президентских выборах 2020 года.

— Армия сыграла определяющую роль на пути вашего умственного становления?

— Меня всегда интересовала Азия, и я пошел во флот, где служил на эсминце офицером, который отвечал за отслеживание советских подлодок. Мы выполняли эти задачи по противолодочной борьбе в Южно-Китайском море, Персидском заливе и Индийском океане. На моем счету два морских похода. Во время второго нам пришлось иметь дело с захватом заложников. Это событие укрепило мою любовь к родине. Я смог оценить бескрайность мира и отправиться на другой его конец, чтобы защищать Америку. Да, это был выдающийся опыт.

Я был в Китае в 1977 году, видел Индию и Пакистан. Все то, что я представить себе не мог, если бы остался в своем штате и городке Ричмонд. Армия помогла мне не стать замкнутым в себе. Затем моя старшая дочь поступила в академию Вест-Пойнт и служила в 101-м десантном полку в Ираке. Одним из моих лучших воспоминаний стало присланное дочерью фото: на нем она, изможденная и с оружием в руках, сидела на троне Саддама Хусейна. Миссия в Ираке стала для нее большим опытом. Она также служила в Восточной Европе и многое там узнала. Служба в армии укрепляет любовь к стране, в этом долг каждого американца.

— Самая большая угроза для Запада — это исламизм?

— Я, безусловно, считаю радикальный и в частности политический ислам и шариат значимой угрозой для Запада, но мне кажется, что мы можем справиться с ней, тем более что у нас есть осознавшие проблему партнеры на Ближнем Востоке. Так, например, генерал Ас-Сиси хорошо объяснил, что ислам должен реформироваться изнутри, чтобы вступить в современность, и что добиться этого могут только мусульманские нации. Именно поэтому во время нашей первой поездки с президентом Трампом мы отправились в Эр-Рияд, Иерусалим и Рим. Нашей целью было установить диалог между центрами иудаизма, ислама и христианско-иудейского Запада. Радикальный ислам, разумеется, представляет собой серьезную угрозу для христианско-иудейского Запада, однако это касается не ислама в целом, а его радикального, исламистского и тоталитарного толкования с доминированием шариата и принятием джихада. Мне кажется, что Трамп был одним из самых активных участников борьбы с этой угрозой.

Тем не менее если посмотреть на существующие угрозы, становится ясно, что именно Китай представляет собой наибольшую угрозу для Запада с учетом его площади, истории и амбиций. Достаточно взглянуть на новый шелковый путь и недавнюю поездку китайского лидера во Францию. Он привез с собой 60 миллиардов долларов: если китайский проект увенчается успехом, Франция очень сильно изменится, и это станет куда большей проблемой, чем радикальный ислам. Глобалисты не увидели эту угрозу. К Макрону же сейчас приезжает китайский лидер с 60 миллиардами долларов. Разве он может проигнорировать их?

— Вы ненавидите претенциозно-лицемерных левых еще больше, чем левых типа Берни Сандерса (Bernie Sanders)? Что вы думаете о политике левых в сфере идентичности? Не создает ли она раскол в Америке?

— Я слышу заявления левых «прогрессистов», в частности о Трампе. Они действительно разделяют Америку и хотят пойти еще дальше в политике идентичности, потому что считают ее способом добиться победы. Мне кажется, что это очень ограниченная политика, которая противоречит экономическим результатам и социальным вопросам. Если посмотреть на результаты политики Трампа, станет ясно, что он добился самых низких показателей безработицы среди чернокожих за всю историю и среди латиносов за последние 40-50 лет, тогда как зарплаты двух этих категорий граждан растут. По опросам уже видно, что латиноамериканцы начинают поворачиваться в сторону Трампа, который теперь пользуется поддержкой более 40% из них. Все это выбивает почву из-под ног у демократов и их этнического клиентелизма.

— Вы были руководителем «Брейтбарт ньюс». Цифровая революция — угроза или большая удача для демократии?

— Демократия еще никогда не была настолько крепкой, но СМИ начали кричать, что она в опасности после того, как элита стала проигрывать выборы. Демократия вдруг начала рушиться перед лицом большой угрозы, потому что кому-то дали пинком под зад. В ноябре прошлого года в США проголосовали 113 миллионов человек, что стало историческим рекордом для довыборов в Конгресс. Мне кажется, что на будущих европейских выборах стоит ждать большой явки.

Люди стали активнее, что отчасти связано с социальными сетями. Соцсети убрали повсюду посредников, чем, кстати говоря, занимался и «Брейтбарт». СМИ может выпускать контент каждый день. Сегодня у нас появились настоящие альтернативы, и я думаю, что мы находимся только в самом начале процесса. Вспомните, что Сальвини и Болсонару победили с помощью видео в «Фейсбуке». Теперь уже нет необходимости тратить миллионы долларов! Взять хотя бы Окасио-Кортес. Многие забывают, что всего несколько лет назад она работала барменом и получала 17 000 долларов в год. Сегодня она третий по значимости политик в США, сильнейшей нации мира. Да, социальные сети невероятно сильны.

Александр Девеччио, «Le Figaro», Франция

* * *