Ростислав Ищенко. «Плохая Россия»

В последний год, в связи с выступлениями озабоченных граждан в Екатеринбурге (по поводу храма и сквера) и в Москве (сами не знают по поводу чего) столкнулся с логическим парадоксом, преследующим вполне лояльных и благонамеренных людей. С одной стороны они в большинстве своём согласны, что майдана в России не будет. Не будет при этой власти, поскольку народ уверен, что она не задумается устроить майдану Тяньаньмэнь. О том, что будет при следующей власти думать бесполезно, поскольку она может быть вполне адекватной (и следующая за ней тоже), но рано или поздно любой, самый совершенный механизм преемственности даёт сбой. Так что рано или поздно России, как и любому другому государству суждено пережить кризис.

Мы можем лишь надеяться на то, что кризис её не убьёт, а усилит, а также будет совершенствовать общественные механизмы поддержания стабильности. Дело в том, что разрушительные действия любой неадекватной власти прекращаются там и тогда, где и когда она сталкивается с непреклонной волей общества сохранить стабильность и идти эволюционным, а не революционным путём.

Власть не является замкнутой кастой, сколь бы ни был узок круг, допущенных к принятию стратегических решений. Власть должна обеспечивать прохождение сигнала сквозь всю толщу общества, до мельчайшей его составляющей (до отдельного человека) и получать реакцию на этот сигнал. Иначе система управления не работает. Это значит, что власть частично воспроизводит себя на всё более низких уровнях (регион, город, район и т.д.), а формируется она на этих уровнях из кадров, живущих проблемами общества, а не элиты. Эти кадры будут действовать в интересах власти только до тех пор, пока интересы представляемой ими общественной группы хотя бы частично с интересами власти совпадают. Если же наступает тотальное несовпадение интересов, то власть элиты провисает — прохождение сигнала останавливается, а низовые структуры власти начинают работать против верховной власти. То же самое можно сказать о силовых структурах и прочем, что мы воспринимаем, как власть, поскольку они обладают определёнными делегированными правами, но которые по сути являются не властью, а лишь её внешним проявлением, зоной контакта власти и общества — тем местом, где прохождение сигнала сталкивается с наибольшим трением (наиболее затруднено) и где поэтому требуется особый присмотр структур, наделённых полномочиями оперативной реакции в узком диапазоне (правоохранение, применение закона, защита от внешней опасности, дипломатические процедуры, информация и т.д.).

Именно эта зависимость власти от общества (осознаваемая адекватной властью, но действующая и на неадекватную) обеспечивает возможность путём воспитания в обществе определённых традиций взаимодействия различных общественных сил, минимизировать риск будущих кризисов, связанных с риском неадекватности власти или просто грубых стратегических ошибок, от которых тоже никто не застрахован. Политика, будучи мирной формой военных действий, обладает всеми качествами системы «война». В ней всегда действует несколько (минимум две, но это редко) противоборствующих сил, каждая из которых запрограммирована на победу и каждая из которых имеет шансы победить. Поэтому надеяться на безошибочность действий власти можно, но рассчитывать на это не надо. Общество должно быть готово ошибку исправить или заблокировать ошибочное решение, спасая себя и государство от сползания в кризис, ведущий не к катарсису, но к гибели.

Так вот благонамеренные граждане России, которых в стране абсолютное большинство, соглашаясь с тем, что действующая власть сможет и намерена не допустить в стране майдана, тем не менее считают опасность майдана реальной и приписывают эту опасность неким ошибкам власти. Я уже много лет специально собираю все претензии, которые отдельные члены общества (публично, через СМИ и в частных беседах) предъявляют власти. И вот здесь-то и таится парадокс, о котором я упомянул. Все благонамеренные критики власти упрекают её ровно в том, в чём и деструктивная оппозиция. Разница лишь в том, что благонамеренные критики не считают это достаточным поводом для сноса власти, а деструктивная оппозиция считает любой повод достаточным для сноса любой власти. Дай ей волю, и она будет сносить власть по два-три раза в день. Ибо больше ничего не умеет. Впрочем, сносить власть она тоже не умеет.

Итак, деструктивные критики власти утверждают, что она ведёт страну не туда. У неё не та политическая ориентация, реализуется не та экономическая концепция, не с теми странами мы дружим, не с теми враждуем. Но и благонамеренные критики выступают ровно с такими же претензиями. Начинают они обычно с того, что «не хватает идеологии». А дальше каждый предлагает свой рецепт счастья для всего человечества уже вчера и негодует, что Путин этот рецепт ещё не реализовал.

Одни желали бы восстановления монархии. Причём большинство желающих были бы согласны даже с тем, чтобы Путин короновался лично, лишь была монархия, поскольку в отличие от Аристотеля они считают её не одной из возможных форм государственной организации, но единственно верной. К ним примыкают русские националисты, которые, в большинстве не против монархии, но желают некоего «русского» государства в котором русский народ обладал бы особыми правами. Как это государство создать (куда деть с их родных земель ингушей и аварцев, татар и якутов, мордву и камчадалов или как их ущемить в правах) они не объясняют. В принципе есть два варианта: 1) установить некий стандарт русскости, после чего перебить или выгнать из страны всех под этот стандарт не подпадающих; 2) отделить от государства все национальные образования, ограничив Россию только «русскими» регионами. Возможны и нюансы, например, в урезанной России (без национальных автономий) можно ввести стандарт русскости и выгнать всех нерусских за её пределы, а можно признать русскими всех, кто в русских регионах прописан. Всегда для построения этнически чистого государства (не важно германского, славянского или зулусского), надо либо убить и выгнать всех иноэтничных с имеющихся территорий (как это сделали поляки, гордящиеся тем, что они сейчас самое моноэтничное государство в Европе), либо отказаться от части территорий (как, например, само собой получилось у Украины с Крымом и сейчас получается с Донбассом).

Впрочем часть националистов выступает против монархии, упирая на то, что от призвания Рюрика русскими всегда правили нерусские монархи, а это, мол, нехорошо. Так что даже в этих достаточно узких сегментах (монархисты, националисты) единства нет.

Им противостоят разнокалиберные левые. Их не объять, ибо нельзя объять необъятное. После того, как исчезла КПСС, при помощи государственного аппарата боровшаяся с «ересями» в марксизме эффективнее, чем инквизиции за чистоту католицизма, одних только коммунистических течений наплодилось на любой цвет и вкус. Не все они оформились в партии, но и партий хватает. Есть поклонники Брежнева, Сталина, Ленина, Троцкого, Мао. Кто-то пытается апеллировать непосредственно к Марксу, забывая, что он писал не евангелие а политико-экономический труд и что «марксизм не догма, а руководство к действию». Есть сторонники новомодных философских течений, адаптирующих марксизм к современности. Многие левые числят себя не коммунистами, а социалистами или социал-демократами. Есть и более экзотические предложения. Объединяет их одно — уверенность, что националисты, монархисты, либералы, демократы и т.д. — враги народа и если их как-то нейтрализовать (большинство выступает за жёсткий метод товарища Сталина, но есть и более гуманные предложения), то русский народ завтра, а весь мир послезавтра проснётся в некоей помеси утопического коммунизма, «шведского» социализма, при капиталистическом изобилии и полной анархической независимости личности от государства.

Левые ненавидят правых, центристов, называют их буржуями и фашистами, но больше всего они ненавидят друг друга.

Националисты и монархисты — крайний правый фланг, социалисты и коммунисты — левый. Есть консервативный (в значительной мере православный, но и атеистический тоже) центр, есть либералы (левый центр) и демократы (правый центр). Причём среди сторонников этих концепций достаточно много более чем лояльно настроенных в отношении нынешней власти в частности и российского государства в целом людей, хоть оппоненты и записывают их огульно и скопом в пятую колонну (несмотря на то, что на разного рода протестных митингах (минимайданах) левых и националистов сейчас не меньше, а зачастую больше чем либералов и они лучше организованы).

В общем, всех не перечислишь. Подчеркну, среди любых политических течений есть люди, ненавидящие власть и готовые ради её свержения сотрудничать с кем угодно, но большая часть относится к власти совершенно лояльно, выдвигая лишь одну претензию — власть не реализует во внутренней политике милую именно их сердцу идеологическую концепцию. Кто-то желает, чтобы вернулись «балы, красавицы, лакеи, юнкера», кто-то требует завтра же декретом восстановить СССР, кто-то вздыхает о «свободе слова». Но все желают, чтобы вот эти их мечтания, которые они сами не могут привести в систему и сформулировать в качестве внятной теории государственного строительства, власть завтра же реализовала. Мечтатели уверенны, что стоит власти издать декрет о государственной идеологии и народ тут же стройными рядами двинется либо коммунизм строить, либо демократию, либо Святую Русь. А кто против, тех будет совсем немного и их можно будет безболезненно повесить.

Как ни смешно, но все эти критики майдана и борцы с майданами придерживаются абсолютно майданной идеологии. Там тоже была и есть не только полуграмотная толпа, но и вполне реальные «люди с тремя высшими образованиями и пятью иностранными языками». И эти люди уверенны, что знают рецепт счастья. И эти люди тоже считают, что если государственная власть издаст декрет об обязательной для всех идеологии, то все двинутся стройными рядами реализовывать предначертанное. Украинские националисты всегда были уверены, что если запретить русский язык, то уже с утра все заговорят по-украински, а пару десятков представителей «пятой колонны», которые не захотят переучиваться, можно будет для пользы общества повесить. Они в этом уверены до сих пор и до сих пор, несмотря на все провалы, пытаются эту политику реализовать.

Точно так же украинская интеллигенция, с дипломами и языками (от политолога с базовым образованием физика-теоретика, три десятилетия окормляющего украинских «пророссийцев», до какого-нибудь очередного гордона), абсолютно уверены, что стране самое место в Европейском Союзе. И если издать правильные декреты и правильно ущемить несогласных, то Украина буде там уже завтра, а с России требуются только её рынки сбыта и дешёвые энергоносители. Но никаких обязательств перед Москвой, взамен на льготы и попущения, Киев принимать не должен. Они, вместе с националистами уже страну практически закопали. Её уже нет, их собственные жизни неоднократно были под угрозой, но они всё ещё рассчитывают на то, что когда-нибудь власть издаст «правильный декрет» и всё будет хорошо. Поскольку же они сами не могут сформулировать суть этого «спасительного» декрета, то что бы власть ни издавала — для них будет плохо.

Интересно, что российские патриоты очень хорошо видят эти слабости украинской майданной психологии, но не замечают аналогичных у себя. Складывается впечатление, что некоторые считают, что если в словосочетании, где вторым словом стоит национализм, поставить вместо украинского русский, то суть сразу изменится. На самом деле проблема не в «изме», а в попытке навязать свои взгляды обществу при помощи государственной власти. Это и есть самый быстрый и самый прямой путь к майдану, разрушающему общество и государство. Причём надо иметь в виду, что вначале незаметно (на базе идеологического конфликта) разрушается общество, когда оно разрушено, становится возможен майдан, а уж майдан и постмайданье добивают государство.

Таким образом, претензии критиков-лоялистов к российской государственной власти, за то, что она мало запрещает, и плохо внедряет единую «правильную» идеологию, если они будут реализованы, приведут к результату, диаметрально противоположному тому, который ожидают получить критики. Точно так же, как советская общественность эпохи перестройки, надеялась получить джинсы, сто сортов колбасы, зарплату в три раза больше и, в довесок свободу слова, а получила развал страны, нищету, бандитизм и вымирание. Она тоже была абсолютно уверена, что сражается за всё хорошее, и лица у ее представителей были светлые, у многих не по одному высшему образованию и с языками всё хорошо было. А поди ж ты!

Российская власть впервые в истории нашей страны (в мировой такое тоже не так часто встречалось) пытается выстроить саморегулирующуюся систему, в которой общество будет служить предохранителем от ошибок или неадекватности власти. Повторю, никто не может уберечься от случайного прихода к власти человека неготового, как Николай II, эффективно противостоять революции, как Горбачёв, не имеющего ни сил, ни достаточного образования, ни соответствующего интеллекта, чтобы довести до конца масштабные реформы, или как Янукович, неспособного защитить ни себя, ни страну перед лицом смешных (мизерных по масштабу) уличных беспорядков.

Эти, и многие другие трагедии — результат не злонамеренности, а неадекватности власти. Неадекватность хуже злонамеренности. Человек злонамеренный ломает одну систему, чтобы построить другую. Как, например, большевики, которые создали систему, обеспечившую выживание народа и государства после того, как февралисты разрушили царскую Россию. Одни считают эту систему прекрасной, другие ужасной, но была система и главную роль она сыграла — народ и государство уцелели. Неадекватный же завсегдатай майданов ломает систему, исходя из того, что всё зло в системе и, как только её не будет, всё само собой устроится. Поскольку же ничего не устраивается, то в результате действий неадеквата гибнет государство, а с ним, зачастую и народ. Люди-то часто остаются, но с гибелью государства они разъезжаются по другим странам (как сегодня это происходит на Украине и в Прибалтике) и народ исчезает.

Только единство общества в намерении предотвратить крах государственной системы, может остановить деструктивную деятельность неадеквата при власти. Как я уже сказал, общество не может быть объединено «единственно верной» идеологией. Можно, за счёт государственного насилия обеспечить временное господство любой идеологической системы, подавить активное сопротивление. Но оборотной стороной станет расходование непропорционально большого (постоянно возрастающего) ресурса на поддержание идеологической стабильности. На примере большевиков мы видим, что к идеологическому многообразию стремится даже самая закрытая партия. Если же блокировать ведущее к фракционности идеологическое многообразие террористическими методами и запретить идеологическую дискуссию (многопартийность) внутри страны, то «идеологи» быстро скатываются в схоластику и начётничество (что мы опять-таки наблюдали на заключительном этапе существования СССР, и что стало неявной, но одной из важнейших причин его гибели).

Объединиться неизбежно пёстрое идеологически общество может только на одной основе — поддержание в государстве порядка, обеспечивающего свободу выражения всех, до тех пор, пока это происходит в рамках закона. Правило: соблюдай закон, а если не нравится, то меняй его в рамках законом же предусмотренной процедуры — единственная гарантия эволюционизма. Как только «неправильный» закон предлагают нарушать или игнорировать, как только кто-то требует одностороннего преимущества для своих взглядов — это прямой путь к майдану (или к революции, что ещё хуже).

Идейное многообразие нельзя запретить. Его можно только структурировать и ограничить рамками закона, либо же подавить силой. В первом случае оно будет работать на государство, во втором — на его разрушение. Вдумайтесь, с чем всегда приходили организаторы хоть революций, хоть майданов. Всегда это была «единственно верная» система взглядов (они могли не называть её идеологией), которую требовалось срочно навязать всему обществу. Поскольку же общество никогда не будет идеологически едино, чем жёстче давление государства, обеспечивающего идейную чистоту, тем сильнее противодействие. Рано или поздно такое противостояние выливается в гражданскую войну, но, как показала история гибели СССР, подспудное противостояние ещё опаснее. Такая «тихая» гражданская война приводит к незаметной дискредитации идеологии и власти, которая её навязывает. При этом разочарование в базовых ценностях наступает у представителей элиты даже раньше, чем проникает в общество. В конечном итоге вчера ещё казавшееся несокрушимым государство исчезает вообще без какого бы то ни было внешнего воздействия, будучи разобранным на кирпичики собственными «реформаторами».

Действующая российская власть создаёт систему, в которой ни одна из общественных и/или политических групп не обладает монополией на истину и не может навязать обществу свои взгляды. Но и игнорировать взгляды любой общественной группы невозможно. Такая система, если она станет общественной потребностью, действительно очень устойчива. Пропагандист «единственно верной» идеи всегда столкнётся с сопротивлением большей части общества, разделяющей иные взгляды (ведь «неверных» идеологий всегда будет больше, а значит, больше будет и их адептов).

Но до тех пор, пока система не является образом жизни общества, а лишь принудительно поддерживается государством, всегда есть опасность её разрушения. Вначале все объединяются против либералов, затем оставшиеся против монархистов, потом против националистов, потом против троцкистов и так далее, пока общество не приводится к идеологической унификации. Поэтому осознание каждым членом общества справедливости приписываемой Вольтеру фразы, придуманной Эвелин Холл: «Я не согласен ни с одним словом, которое Вы говорите, но готов умереть за Ваше право это говорить», — а также принятие данной формулировки в качестве руководства к действию, гарантирует не только от майданов (от этого спасает даже не очень сильная власть, обладающая инстинктом самосохранения), но и от более страшного — от незаметного внутреннего разложения общества, отрыва власти от народа, возникновения между ними недоверия, ведущего к противостоянию, дестабилизации и возможной деструкции государственности.

Власть должна обеспечивать не моё право на истину, а право каждого на заблуждение. Российская власть с этой задачей сегодня справляется. Но для того, чтобы процесс стал необратим, данная идея должна проникнуть в общество и быть им воспринятой. Тогда ни в 2024, ни в 2030, ни в 2050 году, при любых персональных изменениях состава правящей элиты, российское государство не пострадает.