Проект 'Украина'— чужие

В нынешнем языке пропаганды определенных политических сил как в Украине, так и в России словосочетание «цивилизационный выбор» — одно из наиболее часто употребляемых. Его кажущаяся очевидность, указующая на наиболее базовые, но в то же время наглядные основы идентичности государства, нации и конкретного индивида, приводит к тому, что массовый потребитель этого идеологического «масс-медийного» продукта не замечает типичной для любой идеологии подмены. В указанном контексте слово «цивилизация» выполняет свою камуфлирующую функцию таким образом, что за оболочкой предельного универсализма скрываются локальные интересы определенных политических сил и социальных групп. За кажущейся объективной академичностью и описательной «нейтральностью» оно прячет следующие составляющие определенного социального проекта. Во-первых, вся «цивилизационная» демагогия составляет основу мобилизационного сценария, что позволяет его носителям противопоставить себя «Чужому» и, тем самым, осознать свою идентичность. Во-вторых, в плане геополитическом, указание на принадлежность к «цивилизации» всегда является частью дискурса войны, и поэтому слоган С.Хантингтона о неизбежной «войне цивилизаций» хотя и реанимирует апокалиптический сценарий в глобальной геополитике, но очень точно отражает логику цивилизационного мифа как такового. В-третьих, будучи частью идеологической платформы, цивилизационная терминология неразрывно связана с устойчивым консервативным ядром, являющимся сутью этой платформы. Причем отмеченная консервативность имеет место как в случае употребления слова «цивилизация» со знаком «минус» (как в случае О.Шпенглера), так и со знаком «плюс» (возьмем того же Хантингтона). Однако во всех своих аспектах цивилизационный миф пронизан отношениями власти, отношениями господства и подчинения, которые скрыты за псевдонаучной терминологией. Отсюда становится понятным, почему геополитика как квинтэссенция «мифологии силы» идет бок о бок с цивилизационным мифом и на него опирается.

Мифологема «цивилизационного выбора», которая бытует в украинском публичном пространстве, не есть результат «автохтонного» творчества, но является интеллектуальным продуктом российских политтехнологов. В первый период независимости Украины самое большее, на что сподобились наши мыслители в плане «цивилизационных разработок» — это маргинальные и очень провинциальные мифы о принадлежности украинцев к трипольской или арийской цивилизациям. Идеологема же «европейского выбора» хотя и содержала элементы цивилизационной мифологии, однако по ряду признаков выпадала из нее. (В числе этих признаков можно констатировать отсутствие резко агрессивного начала и «дискурса войны», типичных для любой цивилизационной мифологии, приоритет «сценария модернизации» над «консервативным сценарием», регулятивная роль идеи демократии, которую большинство «цивилизационщиков» вообще не жалуют). Именно поэтому обозначу основные пункты этой риторики именно на «российской почве».

С самого начала необходимо отметить, что эта риторика разделяет черты любого цивилизационного мифа и не может обойтись без следующих логических операций. Во-первых, без фиксации ложности просветительского тезиса об универсальном как общечеловеческом и, соотвественно без универсализации локального как романтического культа «своеобразия». (В этом контексте такие концепты и ценности как «индивид», «свобода», «демократия», «право» объявляются не общечеловеческими императивами, а характеристиками локальной европейской цивилизации). Во-вторых, следующий шаг состоит в постулате непреодолимых отличий между цивилизациями, которые автоматически превращают иную цивилизацию в «Чужого», т.е. в потенциального Врага, противостояние или война с которым превращается в важнейший идентифицирующий и мобилизационный фактор. Наконец, последний шаг состоит в том, что зафиксированные отличия от чужой цивилизации в извращенной идеологической перспективе начинают выступать в качестве высших ценностей.

На российской почве весь указанный набор нашел свое воплощение уже в цивилизационном мифе Н.Я.Данилевского, к которому современные разработчики русской «национальной идеи» не смогли добавить практически ничего нового. У него налицо и хантингтоновский постулат о герметически замкнутых «локальных цивилизаций», находящихся между собой в состоянии перманентной войны, и вытекающий отсюда локальный цивилизационный эгоизм, предполагающий отсутствие каких-либо этических ценностей в политике, кроме ценности победы в этой тотальной войне. Налицо у него и миф о «славянстве», необходимости создания «всеславянского государства» как «оплота против будущей объединенной Европы», его всемирно исторической функции достижения «всечеловеческого идеала», и апологетику русской государственности как воплощения «духовного и политического здоровья». По иронии истории у Данилевского есть тезис и об общем языке будущего славянского союза, «которым не может быть иной кроме русского». Мобилизационный тезис цивилизационной риторики Данилевского, который является квинтэссенцией этого идеологического проекта, звучит настолько современно, что может создаться впечатление будто он взят если не из статей М.Смолина и ему подобных, то, по крайней мере, из произведений А.И.Солженицына: «Борьба с Западом — единственно спасительное средство как для излечения наших русских культурных недугов, так и для развития общеславянских симпатий, для поглощения ими мелких раздоров между разными славянскими племенами и направлениями». 1

Чем отличаются современные «цивилизационистские» построения официальных креативщиков от классиков типа Данилевского? Прежде всего максимальным упрощением теоретического базиса концепции (который имел место у русского мыслителя) и типичным для всех идеологий сведением этого базиса к набору т.н. «минимизированных представлений», вычленением «лишь весьма ограниченного набора признаков феномена при отбрасывании остальных как несущественных» (Гудков Д.Б. Теория и практика межкультурной коммуникации. — М., 2003. — С.130). Таким образом, если построения Данилевского помимо включенности в определенный идеологический проект были погружены еще и в философский контекст того времени, то нынешние «цивилизационщики» работают в рамках чистой идеологии, предопределенной конъюнктурным социальным заказом.

Во-вторых, в отличие от цивилизационной теории основной концепт в рамках «цивилизационистской идеологии» характеризуется «плавающим значением», его колебаниями от чрезмерно расширительного до предельно узкого. Прежде всего, это касается концепта «цивилизации» и основных признаков, которые характеризуют принадлежность того или иного сообщества к «цивилизации». В классических цивилизационных теориях цивилизация соотносилась с неким системным целым, с «культурно-историческим типом», позволяющим исследователям проводить параллели между явлениями органической природы и человеческой истории. В отличие от них в современной пропагандистской риторике «цивилизация» выступает метафорой, могущей произвольно включать (а также исключать) практически любые признаки. Она может базироваться на классической формуле «этнос (славянство)-религия (православие)-тип государственности-язык-геополитический сценарий (антизападничество)», близкой к формуле Данилевского (подобную конструкцию мы можем найти и у Солженицына), может быть дополнено советскими или евразийскими дополнительными коннотациями, а может вообще превратиться в чистое слово с нулевым значением, меняющимся в зависимости от идеологической задачи. Так, при необходимости, Россия может предстать как часть «европейской цивилизации» или как наследница «цивилизации советской» (хотя почему «советскость» представляет собой базовую цивилизационную характеристику из построений идеологов мы не узнаем никогда). При этом показательно то, что подобное совмещение возможно не только у одного автора, но и в рамках одного текста.

Например, из выступлений президента РФ мы узнаем, что распад СССР был крупнейшей «цивилизационной трагедией», а сценарий «ре-интеграции постсоветского пространства» квалифицируется, соответственно, как процесс восстановления не только аналогичных форм государственности, но как воссоздание этой «цивилизационной единицы» (термин В.Третьякова в статье «Сейчас объективно начался процесс интеграции пост-советского пространства», Кремль.org.ua, 15.10.05).

Таким образом, приставка слова «цивилизационный» в современной идеологической речи придает любому проекту или акции некую высшую легитимность, онтологическую полновесность, сравнимую в своей «бытийной» наполненности со статусом чего-то божественного.

Нигде так явственно не проявляется идеологическая сущность «цивилизационистской» риторики как в использовании в пропаганде понятия «цивилизационный выбор». Когда идеолог, обращаясь к массовому сознанию, говорит о «выборе», то он, по определению, манипулирует им хотя бы потому, что этот пресловутый выбор уже сделан, причем сделан за кого-то. Приставка «цивилизационный» к слову «выбор» добавляет к этому еще одно противоречие, поскольку, с одной стороны, «цивилизация» представляет собой настолько базовое образование, что принадлежность к ней индивид выбирать не может. А если он может выбирать и менять свою цивилизационную идентичность как перчатки, то возможно и вполне законно подозрение, что «цивилизация» таким образованием не является, но есть всего лишь идеологический конструкт, скрывающий пустотность.

По поводу идеологической двусмысленности понятия «выбор» очень точно рассуждали представители лакановской школы психоанализа, и все их рассуждения вполне применимы к нашей проблеме. Развивая мысли Лакана о парадоксальном статусе выбора, который скрывает принуждение и потому не является выбором в точном смысле этого слова, его последователи из Словенской школы психоанализа распространили его положения на все аспекты повседневного опыта субъекта (в частности, на такой его аспект как любовь), на сам процесс «субъективации» как таковой. Учитывая тот факт, что идеология, по определению, является «мышлением за другого», она выступает некоей привилегированной сферой проявления универсального механизма «принудительного выбора». Причем это касается не только тоталитарной или авторитарной идеологии, но распространяется на все существующие идеологии, которые скрывает в своей глубине тоталитарный импульс. (Так, С.Жижек формулирует универсальную формулу «идеологического выбора», которая наиболее отчетливо проявляется именно в современной либеральной идеологии: «У тебя всегда есть свобода выбора при условии, что ты сделаешь правильный выбор». Таким образом, в сфере политической практики этот пресловутый «выбор» всегда является «ретроактивной категорией», т.е. совершается в прошедшем времени, которое, по выражению, М.Долара, никогда не было настоящим. «Момент выбора никогда нельзя точно определить, — пишет он, — его невозможно связать с наличием сознательного и автономного решения, он переходит тотчас и незамедлительно от «еще не» к «всегда уже» 2 )

Возвращаясь к взаимосвязи идеологического использования слова «выбор» в контексте цивилизационного мифа, зафиксируем ту особенность, что отмеченный Доларом переход опосредован фигурой Идеолога, который «объясняет» представителю массового сознания, что любые эмпирические детали его каждодневного поведения на самом деле являются продуктом его продуманного решения (здесь и нужно слово «выбор»), а достаточно разрозненные и нередко случайные симпатии и предпочтения имеют масштабный и глобальный характер (сконцетрированный в слове «цивилизационный»). Цивилизационная риторика используется для того, чтобы для объекта идеологического манипулирования (коим является носитель массового сознания) представить ситуацию таким образом, что он является субъектом всемирно-исторического процесса. Этот давний трюк всех тоталитарных идеологий, знакомый нам из нашего недавнего советского прошлого, срабатывает здесь в полной мере. И маленький человек, раздавленный прессом своей бедности и социальной униженности, с помощью идеологии и ловушек воображения кажется себе вершителем судеб мира. Осознав свой «цивилизационный выбор», он направляет свою ненависть и все проблемы своего расщепленного сознания, к примеру, на американский военный корабль, зашедший в порт Феодосии, и толпы бедно одетых люмпенов с фанатизмом в глазах до боли напоминают сталинских ткачих, требущих расстрелять врагов народа как бешеных собак. Эта повторямость массовых реакций и пролонгированных «трехминуток ненависти» в рамках идеологических психозов заставляет вспомнить стишок, цитированный на закате перестройки: «На чем нас ловят, на чем нас крючат? На том и ловят, на том и дрючат!».

Проиллюстрируем отмеченную технологию идеологического использования понятия мифологемы «цивилизационного выбора» на примере такой заеложенной темы как «русский язык». Ловушки цивилизационной демагогии приводят к тому, что говорящему на русском языке жителю Донецка, Луганска или Днепропетровска популярно объясняют, что этот факт свидетельствует о том, что он уже сделал свой «цивилизационный выбор», и что сам этот выбор накладывает на него определенные обязательства императивного характера. Эти обязательства могут быть уложены в следующую логическую цепочку, по своей структуре очень напоминающую грузинский анекдот советского периода («Раз у тебя есть аквариум, значит ты не педераст»). Однако произвольность и фантастичность этой цепочки в идеологическом дискурсе для представителя массового сознания оказывается скрытой. Эта цепочка имеет следующий вид: «Если ты разговариваешь на русском языке, следовательно ты сделал свой «цивилизационный выбор» в пользу «общерусского мира», вследствие чего ты должен: не любить «Запад», «НАТО» и иже с ними и во всем поддерживать Россию и прочих братьев-славян, уважать их тип государственного устройства, поскольку он органически связан с данной цивилизацией и потому «добровольно выбран гражданами» (например, в рамках этой логики предписано любить режим Лукашенко и защищать его от нападок со стороны ненавистного «Запада»), стремиться ре-интегрироваться в это общецивилизационное пространство».

Мифология «цивилизационного выбора» способствует тому, что весь этот интеллектуальный коктейль в несоединимости его ингредиентов проглатывается потребителем этой продукции сразу, целиком и без раздумий. Его основная функция — дать расщепленному сознанию объект любви и объект ненависти, и, тем самым, расщепив его еще сильнее, довести до состояния тяжелого социального психоза.

Сказать, что мутная мифологическая взвесь, содержащаяся в слогане «цивилизационный выбор», есть экспортный продукт московских креативщиков, близких к линии официального Кремля (т.е. фигур типа Г.Павловского) — значит зафиксировать банальность и ломиться в открытую дверь. Тем не менее, нюанс состоит в том, что в ситуации «внутреннего пользования», в самой России о «цивилизационном выборе» практически не говорят. В этих условиях сама принадлежность к некоей цивилизации представляется столь очевидной, что выбора практически и не остается. Концепт «выбора» как часть идеологического проекта появляется тогда, когда налицо неопределенность, колебания, диаметрально противоположный сценарий идентичности, и когда с помощью пропаганды к этому выбору нужно склонить.

Говоря о проводниках этого проекта в Украине, можно сказать, что к ним принадлежат те политики, чья политическая платформа лишена какой-либо содержательности или содержательность которой сводится к идее чистой власти. Можно утверждать, что если политик использует риторику «цивилизационного выбора» как основу своей внутриполитической программы, то это является верным признаком пустоты политического проекта, которую эта риторика призвана прикрывать. Причем мера агрессии, с которой данная сила этот проект продвигает прямо пропорционально степени бессодержательности и смысловой невнятицы этого проекта.

С другой стороны, можно с неменьшим основанием утверждать, что если мифологема «цивилизационного выбора» используется как идеологический фон в межгосударственных отношениях, то за мнимой нейтральностью скрывается отнюдь непоказная агрессия, сценарий войны (войны информационной, виртуальной, но, при случае, и вполне реальной), поскольку данный сценарий за невинной формулой «цивилизационного выбора» скрывает возможные территориальные притязания. Указанная стратегия территориального контроля может выражаться в виде проекта простого присоединения одного государства к другому («интеграции»), то ли в виде угрозы аннексии отдельных территорий. Применительно к ситуации украино-российских отношений наметились тревожные симптомы этого возможного экспансионистского курса РФ, который идеологически оформляется с помощью мифологии «цивилизационного выбора» и базируется на следующих пунктах:

(1)»украинская нация» и «Украина» как государство как несуществующие феномены. Тезис об отсутствии у указанных «субъектов» статуса существования в последнее время на все лады перепевается в российской пропаганде. Он последовательно проводится по следующим позициям:

а) «украинцы» не являются самостоятельным этническим образованием, но представляют собой модификацию «общерусского этноса». Этот тезис был вброшен, например, в статье А.Мелькова «Украинский язык — это русско-польский диалект» («Гуляй-поле», 04.05.06).

б) «украинский язык» не является плодом «естественной» языковой эволюции, но представляет собой искусственный гибрид «славянорусского» и польского языков. (Тезис, отстаиваемый в той же статье).

в) «украинцы никогда не имели собственной государственности, вследствие чего не могут претендовать на статус государствообразующей нации». На уровне официальной позиции это положение было высказано в «Февральских тезисах» Владислава Суркова, который сказал: «Надо помнить, что все эти нации ни одного дня в своей истории не были суверенными, они не имеют навыка государственного существования».

г) «Украина» в нынешних границах является географической и геополитической фикцией, поскольку большинство из ее территорий представляет собой «исконно русские земли». Эту доктрину последовательно озвучивает В.Третьяков. Именно в его публикациях постоянно вбрасывается мысль о том, что нынешняя «территориальная целостность» Украины не есть константа, но представляет собой временный суверенитет над этими «исконно русскими землями», предоставленный ей Россией в обмен на внеблоковый статус и «дружественную» по отошению к РФ позицию во внешней политике. Кажущаяся стройность и последовательность этих положений скрывает совершенно бредовый тезис о том, что в настоящее время Украина разорвала этот договор и стала проводить в жизнь стратегию «форсированной передачи суверенитета над русскими территориями в составе Украины» под «суверенитет иностранных государств» (!), что дает России право пересмотра территориальных соглашений и возможной аннексии указанных территорий (см. Третьяков В. Украина-Россия: разорванный договор. Кремль.org.ua. — 06.06.06).

д) «украинская нация» как итоговая сумма всех перечисленных форм «несущестования» сама является фикцией. Это положение кажется простым повтором предыдущих, однако нюанс состоит в том, что под «нацией» здесь понимается национальная идентичность как один из аспектов «цивилизационного выбора». Если представить себе все перечисленные формы социального и исторического «небытия» Украины, отпавшей от лона праматери России, то «выбор» этого небытия может предстать как выбор ложный, а, точнее, выбор безумца. Этот выбор явился результатом деятельности отщепенцев, порвавших со своей «общеславянской почвой» и базирующийся только на отрицании «общерусского». Отсюда вывод о том, что быть «украинцем» (или мнить себя таковым) — значит быть больным, и именно в категориях «здоровье/болезнь» интерпретирует проблему такой публицист как М.Смолин (статья «Украина — не Россия», «Украина» — это болезнь»). Говоря об украинской национальной идентичности, он пишет: «Сегодня «украинскую» нацию хотят сформировать как политическую группировку, как «антирусскую партию». Всем навязывается узкий мирок «украинских деятелей» конца XIX-начала ХХ вв. с их человеконенавистнической идеологией». (Отождествление «украинского» с «антирусским» можно видеть и в статье А.Ципко «Украина по своей природе антирусская», «Гуляй-поле», 17.05.06).

В контексте перечисленных мифологических предпосылок проясняется значение мифологемы «разделенная нация», которая с легкой руки Путина и идеологов типа В.Третьякова в настоящий момент безальтернативно заполняет простор российских СМИ. С одной стороны, этот концепт относится к русским, которые оказались на территории Украины, с другой, он незаметно переходит и на всех «русскоязычных» украинского населения, независимо от их этинического происхождения и цивлизационных предпочтений, а уж потом сфера его действия расширяется до всего населения Украины, кроме ее «галичанского» запада, испорченного «унией, западничеством, атеизмом (!), прозелитизмом Рима» (цитата из упомянутой статьи М.Смолина). Поэтому основная задача российской пропаганды и состоит в том, чтобы помочь этому заблудшему сознанию осознать свой действительный цивилизационный выбор в пользу того, что на языке этой цивилизационистской казуистики называется «общерусский мир».

В плане государственного строительства этот выбор может реализоваться в форме интеграционистского сценария и создания общей украинско-российской государственности. Примерно так, как небезывестный Адольф Алоизович представлял себе выбор судетских немцев в пользу Великой Германии (о котором сами судетские немцы, возможно и не догадывались) перед оккупацией Чехословакии. Однако, как уже говорилось, сама суть идеологических манипуляций со словом «выбор» и состоит в том, что выбор делается за предполагаемого субъекта этого выбора, поскольку он делается «для его же блага». В этом же духе и рассуждает В. Третьяков (который расширяет понятие «разделенной нации» не только до масштабов «единого общеславянского народа», но незаметно переходит к новому «союзу народов»). Говоря об исторической неизбежности «интеграционистского процесса» на просторах бывшего СССР (эта сталинская логика о «железных законах истории» здесь очень кстати), он делает такое заключение: «Можно мешать ему (т.е. этому процессу — А.Ш.), ну значит ты выбрал свою позицию (т.е. сделал неправильный выбор — А.Ш.), а можно сознательно вести его в конструктивном русле для блага всех народов, которые входили и добровольно войдут в эту цивилизационную единицу».

Последнее слово этой цивилизационной демагогии состоит в постулировании безальтернативности указанного «цивилизационного выбора» в пользу общерусского мира. Поскольку иного способа для Украины и украинцев выйти из тупиков «исторического небытия», по мнению этих идеологов, попросту не существует. Вновь войти в историю и получить постоянную прописку среди полноценных «исторических народов» можно только с помощью русского языка — таков вывод, который неумолимо следует из цивилизационного мифа, и этот вывод действительно делается: «Лишь заговорив по-русски, Украина сможет обрести подлинную независимость от Запада и одновременно войти в новый могучий союз с Россией. Гоголевская «Тройка-Русь» — это три ветви единого русского народа (малоросов, великорусов, белорусов, а русский язык — это общая кровь, которая исторически питает наше славное славянорусское племя» (А.Мельков «Украинский язык — это русско-польский диалект»).

В заключение этой статьи позволю себе несколько общеметодологических выводов. Первый из них связан с проблемой возможности внеидеологического использования концепта «цивилизации» для описания некоего сообщества, по масштабам превосходящего сообщество национальное и характеризующееся онтологическим единством или же мы обречены понимать этот концепт как метафору, всегда насыщенную произвольными идеологическими коннотациями? Понимая, что кратко ответить на эти вопросы невозможно, все же выскажу тезис, который солидаризируется с основным пафосом С. Жижека и который звучит следующим образом: «В условиях современного глобализирующегося мира онтологические основания для такого рода «органических» сообществ уже разрушены, вследствие чего цивилизационная идеология выступает в качестве ответа на указанное отсутствие, в качестве конструктивного проекта, призванного указанную «нехватку» восполнить».

Высказанный тезис представляется справедливым как для концепта «нации», так и для концепта «цивилизации». В данном контексте факт противоборства «Запада» и т.н. «исламского мира» следует понимать не как столкновение двух автономных «цивилизационных единиц» (как это делает С.Хантингтон), не как противостояние «беспочвенного» Запада с его глобализационным проектом и «традиционных обществ» (как это понимают представители антизападнических идеологий), но как конфликт внутри самого глобализационного проекта. (Об этом конфликте Жижек пишет: «Джихад и мир Макдональдса — это две стороны одной монеты, джихад — это уже джихад в мире Макдональдса» 3). Сказанное означает, что традиционализм современных сообществ, которые определяют себя как «исламские цивилизации» (хотя мне неизвестно, пользуются ли исламские идеологи цивилизационной риторикой) есть фикция, «призрак», представляющий, в действительности, идеологический продукт, «идеологию традиционализма», «традиционализм — в мире Макдональдса».

Вторая проблема касается непосредственно ситуации в Украине и связана с проблемой статуса русского языка, противостоянием «востока» и «запада», удобным для своего оформления в цивилизационистской терминологии. Уточняя цель моей статьи, хочу подчеркнуть, что она не состояла в том, чтобы показать будто бы не существует этих проблем, но чтобы продемонстировать фиктивность их разрешения в цивилизационном мифе, указать на тупики психотизации сознания, к которым ведет идеологическое «спрямление» этих сложных проблем. При деконструкции этих идеологических фикций нужно помнить, что идеология сильна тем, что всегда несет в себе ядро правды, нередко столь очевидное, что последующее идеологическое смещение и искажение принимается массовым сознанием за чистую монету. И игнорируя это ядро, можно оказаться в плену аналогичного идеологического мифа только с обратным знаком.

1. Данилевский Н.Я. Россия и Европа. М., 1991. — С.4332. Долар М. С первого взгляда//Долар М., Божович М.,Зупанчич А. Истории любви. — Спб., 2005. — С.183.Жижек С. Ирак: история про чайник. — М., 2004. — С.48

А.К.ШЕВЧЕНКО, доктор философских наук, 19 июля 2006 года