Псы и национальный вопрос

Поэтому, отвечая самому себе на вопрос, чью сторону я приму, если придётся выбирать, я без лукавства (что перед собой-то лукавить) говорю — сторону людей. Я понимаю, что те, кто ограждён от милых собачек стенами офисов, квартир, проезжает мимо них в автомобилях, могут позволить себе гуманизм. Но в тот момент, когда ваша семья будет испытывать даже угрозу нападения (о самом нападении я не говорю), гуманность испарится. Равно так, как испарилась гуманность красноармейцев, которые в июне 1941 года видели в немцах «рабочих и крестьян в солдатских шинелях», которых надо только убедить «повернуть оружие против эксплуататоров», а уже через полгода готовы были убить любого (подчёркиваю, любого) немца.

Если миллионы людей в считанные недели забыли о том, что такое гуманизм в отношении к себе подобному, то любовь к братьям нашим меньшим продержится ещё более короткий промежуток времени. Моя семья много лет (пока в 2005 году не скончался последний, на данный момент, кот) содержала животных, большей частью собак. Ни один из домашних питомцев никогда не был выброшен на улицу, наоборот, бывало, что с улицы забирали в дом. Не понимаю, почему мои близкие должны подвергаться угрозе из-за чьей-то бестолковости (кто-то же этих собак выбросил) и чьей-то абстрактной чувствительности. Никогда не буду обращаться с призывом перебить всех бродячих собак, но никогда не стану и осуждать городские власти, если в условиях отсутствия средств на нормальную медицинскую помощь миллионам людей они не найдут иного способа избавить сограждан от опасного соседства. В конце концов люди должны заботиться о людях, власти — об избирателях, а свиньи и куры, которых мы едим, тоже жить хотят.

Впрочем, собаки — не самая большая наша проблема. Пока ещё по Киеву можно передвигаться относительно безопасно. Между тем накал политического противостояния постоянно нарастает, а противостоящие политические лагеря готовы применять к оппонентам всё более радикальные меры.

Если оранжевые в 2004 году возбудили уголовные дела против многих бывших министров и руководителей регионов, даже на некоторое время подвергли аресту Колесникова и Кушнарёва, если они прислали к Ахметову бронетранспортёр, то сами сели надолго, причём не только Луценко и Тимошенко. Учитывая скорость раскрутки маховика репрессий и усиление жажды возмездия правителям в народе, несложно догадаться, что регионалов могут начать уже и расстреливать (на Ливию «цивилизованная» Европа глаза закрыла и на Украину закроет). Впрочем, это не значит, что те, кто расстреляет действующую власть, через месяц-другой не будут расстреляны сами.

Но и взаимоотношения по линии власть-оппозиция меня в данном случае волнуют мало. Они сами загнали себя в ситуацию, не имеющую позитивного решения ни для них, ни для народа. Выбирать остаётся лишь из «плохо» и «очень плохо». Причём причастны к этому все — и оранжевые, и бело-голубые, и кучмисты, и кравчуковцы, и розовые, и даже красные. И уж, конечно, причастны коричневые.

Сегодня я хотел бы обсудить иную проблему, которая, как и проблема псов, не имеет, с моей точки зрения, гуманного (общечеловеческого) решения, но которая от этого не становится менее актуальной и насущной.

Я неоднократно обращал внимание на споры в блогах и комментариях условных (очень условных) националистов и интернационалистов. В данном случае я веду речь исключительно о представителях антиоранжевого лагеря, которых мы привыкли называть антифашистами и антинационалистами.

Возможно, для Украины определения «антиоранжевый», «антифашист», «антинационалист» совпадают, в целом, с квалификацией политического активиста, как русского, русскоязычного или пророссийского (независимо от того, именует ли он себя сам украинцем, малороссом или как-то ещё). В России, однако, значительная часть общественности, и отнюдь не либеральной, справедливо опасается проявлений русского национализма и русского фашизма, совершенно верно определяя их, как не менее (а может, и более) опасные для русской государственности, чем общечеловеческо-либеральные идеи.

Мне уже доводилось писать, что Россия силою объективных исторических, политических и географических обстоятельств обречена существовать в формате полиэтнической империи. Имперская же идея, уравнивающая в правах мусульманина и православного, чукчу и посконного русака, равно чужда как украинским, так и русским (и любым другим) националистам. И так же, как украинские националисты не могут построить жизнеспособное государство на южнорусских землях, так и русские националисты окажутся нежизнеспособными в рамках исконных территорий Великого княжества Владимирского и Московского в границах времени Ивана III.

Однако ситуация на Украине в корне отличается от ситуации в России. В наших условиях русский националист и русский интернационалист, русский коммунист и русский монархист тяготеют к возрождению единого с Россией государства. Это наше общее стремление — наша первоочередная задача. Причём задача на долгую перспективу. Во всяком случае, не на пять лет и, скорее всего, даже не на десять. Только в самом неблагоприятном для населения Украины случае — гражданская война, полная деструкция государства как социальной системы и вынужденная необходимость России принять на себя ответственность за фактически даже не родственный, а свой народ и стратегически важные территории, может привести к относительно быстрому (два-пять лет) фактическому, а затем и юридическому объединению. Но мы же не хотим такого пути. Большинство не хочет не потому, что боится крови, а потому, что не уверено, что обойдётся кровью соседа, а самого минует чаша сия. Но всё же неважно, по какой причине большинство (кроме самых отпетых идиотов) гражданской войны и революции, со всеми их сомнительными прелестями, не желает.

И куда же нас ведёт желательный нам эволюционный путь? Допустим, что всё у нас получилось. У власти адекватное правительство, постепенно восстанавливающее экономическое, военно-политическое, а затем и административное единство. Допустим, что националисты окончательно утратили поддержку в обществе и маргинализованы не хуже, чем маргинализованы сейчас сотни профессионально-русских партий и организаций.

Окажемся ли мы толерантными и примем ли на себя обязательство обеспечить по отношению к нашим поверженным противникам соблюдение тех норм, соблюдения которых добиваемся сейчас в отношении себя от них? Боюсь, что нет. Опыт не позволит.

Мы же помним период 1956-1986 годов. О том, что такое украинский национализм, тогда знали только в ЦК КПУ и в КГБ и то потому, что им по работе было положено. Бандеровщина казалась навсегда искоренённой, а Львов был ненамного менее русскоязычным, чем Киев, и только в сёлах и райцентрах господствовал смешной и милый суржик, да некоторое количество назначенных партией «мытцив» по должности иногда пользовалось литературным украинским языком.

И как же быстро всё перевернулось! Причём, как правильно шутят иностранцы, большинство украинских «патриотов» — русскоговорящие люди, уверенные, что украинский должен быть единственным государственным. То есть сам факт существования украинства (неважно политического или административного) несёт в себе мину замедленного действия, готовую в любой момент вновь разорвать единый русский народ, приравняв региональные различия к национальным, а административные границы — к государственным.

Отсюда следует простой вывод: не может быть окончательной победы над украинским национализмом без искоренения украинства как политико-административной практики. Иначе рано или поздно вновь появятся русскоговорящие «украинцы», возмущённые «русификацией», «оккупацией» и требующие украинизации, в том числе и единого государственного суржика. Любой думающий человек будет пытаться разрешить дилемму: если есть украинцы, то почему язык у них русский и государство русское? И из опыта последних десятилетий мы знаем, что далеко не каждый из задумавшихся даст ответ, совпадающий с нашим.

Поэтому я не удивлюсь, если в случае нашей победы мы получим влиятельное радикальное течение, настаивающее на том, что надо показать украинствующим, какие на самом деле бывают «Валуевские циркуляры» и «Эмские указы». Короче, многие постараются ассимилировать украинствующих так же, как сейчас они пытаются ассимилировать нас.

Не думаю, что это будет моральное, демократическое или общечеловеческое решение проблемы, но исторический опыт свидетельствует о том, что аргументы, взывающие к совести и чести, приниматься во внимание не будут. У наших оппонентов тоже есть идеологи и публицисты, утверждающие, что сосуществование с русской общиной, двуязычие и прекращение нагнетания межэтнического противостояния стабилизировали бы украинское государство и гарантировали бы чуть более поздний, зато необратимый успех украинизации. Радикалы от украинства отвечают: «А они первые начали», и «Я на своей земле». Но то же самое можем и сможем сказать и мы.

Поэтому я отдаю себе отчёт, что какими бы интернационалистами многие из нас ни были, логика политической борьбы, логика противостояния, уже достигшего опасной фазы, логика гарантированной победы (не оставляющей возможности оппоненту, собравшись с силами, отыграть назад) приведёт к тому, что мы должны будем, если и не поддержать публично не самые демократичные требования наших более радикальных коллег, то, по крайней мере, не препятствовать их реализации.

Когда Тарас Возняк и Борис Кушнирук на УП критикуют Тягныбока и сражаются со «Свободой» с позиций «демократического национализма», они мне симпатичны, и их хочется поддержать. Но я же понимаю, что это противники более опасные, чем Тягныбок, поскольку способны привлекать на сторону тех идей, которые «Свобода» отстаивает при помощи бейсбольной биты, симпатии интеллектуалов. Посмотришь на них и начинаешь понимать Сталина, который утверждал, что для мирового рабочего движения социал-демократы опаснее фашистов. И ведь прав был, фашистов уже в 1945 году след простыл, а социал-демократы и к развалу СССР руку успели приложить, и сейчас неплохо себя чувствуют.

В общем, я не случайно начал с собачьей истории. Сердце всегда бывает на стороне гуманистов, но человек является человеком благодаря способности мыслить и на основании имеющегося опыта предвидеть будущие опасности. А мозг подсказывает, что правда не всегда на стороне гуманистов. Собака, даже стерилизованная, может рано или поздно укусить, а стая кого-нибудь покусает обязательно. Сотня-полторы жертв в Москве 19-20 августа 1991 года могла бы не только спасти СССР от распада, но и избавить его народы от миллионных жертв, понесённых за последующие двадцать лет. Китайцы на Тяньаньмэнь решились не быть гуманистами, члены ГКЧП в Москве, как и Янукович с Кучмой в 2004 году в Киеве, испугались личной ответственности в случае неудачи.

Между прочим, враг не случайно, прежде чем начать атаку, всегда сообщает, что сопротивление бесполезно, обещает хорошее обращение и предлагает прекратить бессмысленное сопротивление, угрожая в противном случае безжалостно уничтожить. Таким образом враг пытается деморализовать и победить, не подвергаясь опасностям сражения, исход которого всегда непредвиден. Сражающийся имеет шансы на победу, как бы ни было ужасно его положение, сдавшийся проиграл изначально. Поэтому мы не сдаёмся, и не стоит ожидать, что в критической для себя ситуации сдадутся наши убеждённые противники. Может, затаятся и будут вновь ждать своего часа, но не сдадутся.

По причине вышеизложенного я, будучи безусловным сторонником сохранения естественной западной границы, проходящей по линии, установленной в 1945-1946 годах, понимаю, что от Галичины, а возможно, и ещё от пары-тройки западных областей, скорее всего, придётся отказаться. Не потому, что хочется, чтобы они там нахлебались своей «евроинтеграции» по самые уши. Те, кто говорит, что там живут тысячи русских людей, которых грех бросать, правы. Но националисты не сумели ассимилировать русскую Украину, потому что, пожадничав, не отпустили Крым и Донбасс, когда те хотели и готовы были уйти. Теперь жалеют.

Уверен, что без всякой русификации, только ввиду перспективы воссоединения Украины и России в едином государстве, Галичина захочет самостоятельности и заявит об этом в полный голос. Пойдя навстречу «законным требованиям народа», мы избавим себя от неразрешимой задачи полной ассимиляции в кратчайшие сроки абсолютно чуждого как минимум конфессионально и исторически населения, компактно проживающего на своей исторической территории и составляющей до 1/5 от общей численности населения страны. Никому не под силу сделать в Галичине то, что галичанам не удалось в Донбассе и Крыму.

А вот остальная Украина — пластилин. «Заповедник застоя», которому в 1989-1991 годах ставили в пример «революционную» Белоруссию. Заповедник национализма сегодня. Завтра она так же легко станет хоть русской, хоть советской коммунистической, хоть даже исламской.

Но всё это будет или может быть лишь в том случае, если нам удастся победить. Если же нет, то, как бродячим киевским псам, нам придётся рассчитывать лишь на гуманизм мирового сообщества и желание наших правителей приобщиться к «европейским ценностям».