«Пусть умирают». Как в Севастополе оптимизируют скорую помощь

Нам говорят: «Все деньги идут на Крым, из-за него Россия стала жить хуже». Деньги, может, и идут — но в медицине они бесследно растворяются в многочисленных дырах бесчеловечной системы, где жирует лишь верхушка, а рядовые работники получают копейки. До поры до времени медики предпочитают молчать. Но терпению приходит конец, и начинаются войны, жертвами которых становятся и врачи, и пациенты.

Севастопольская «скорая помощь» уже несколько недель не сходит со страниц местных и федеральных изданий. В начале января внутри коллектива экстренной медицинской службы разгорелся очередной бунт. Причиной стало сокращение должностей заведующих шести городских подстанций — со 2 февраля 2018 года такой должности в штатном расписании больше нет.

Некоторые из увольняемых сотрудников, осознав, что им больше нечего терять, решились рассказать СМИ о многочисленных нарушениях и пертурбациях, лихорадящих «скорую» с первых дней интеграции службы в систему российской медицины. Большая часть коллектива поддержала смелых, ведь они вынесли на суд общественности то, что принято скрывать — сильна приверженность «корпоративной тайне» и виктимность: «Всегда так было, стоит ли обсуждать?».

Другие уверены: бунтовщиками движет лишь страх за собственные теплые кресла. Но и они признают: сказанное правда, а реальная причина увольнения заведующих — не пресловутая оптимизация, а лишь расправа с неугодными — теми, кто не желает молчать и добивается защиты своих прав.

16 тысяч за адский труд

С 1 января 2018 года оклады медиков на «скорой помощи» собрались уменьшить: фельдшерам с 15 до 12 тысяч рублей в месяц, врачам — с 20 до 16 тысяч. Соответственно, снизятся и прочие выплаты, выраженные в процентах от оклада.


В 2012 году в Севастополе появились 10 новых дизельных «Скорых» Renault. Они экономичны и способны работать и сегодня, но фельдшеров пересадили на прожорливые «Газели»

На первый взгляд, всё законно: в прошлом году проверки выявили, что базовые тарифы в ГБУЗ Севастополя «Центр экстренной медицины и медицины катастроф» были завышены и не соответствовали местному законодательству (закону 320-ЗС от 06.02.2017). Это привело к перерасходу фонда оплаты труда. Вот только в том же законе есть положение, прямо говорящее: что бы ни было, оклады нельзя снижать. На этом и пытаются сейчас сыграть фельдшеры и врачи, требующие разработки нового положения об оплате труда.

За почти четыре года существования в российских реалиях сотрудники «скорой» так и не поняли, сколько и за что они должны получать. До конца 2014 года выплаты работников были вполне достойными: фельдшеру выдавали на руки около 40 тысяч рублей. С января 2015 года оклады упали вдвое.

«Скорая», как и другие медучреждения города, перешла на многоканальное финансирование: деньги приходили из бюджета, от платных услуг, но в основном — из фонда ОМС. Привыкших к мизерным, но более-менее стабильным окладам украинских времен медиков поставили перед фактом: теперь, чтобы заработать, им нужно хорошенько потрудиться. Чем больше «медицинских услуг» окажешь, чем правильнее карточки заполнишь — тем больше получишь.

В мае 2015 «скоровикам» срезали «колёсные» — доплаты за непрерывный выездной стаж — с 60 процентов до 30 (для сравнения в соседнем Симферополе «колёсные» составляют 60 процентов, в Краснодаре — 80).

Позже выяснилось, что молодым специалистам на севастопольской «скорой» не платят предусмотренные коллективным договором 20% надбавки. Не доплачивают за выход на работу в выходные и праздники. Работающим по совместительству заработная плата начисляется не в полном объеме. А так называемые «ночные» на севастопольской «скорой» ниже, чем в соседних регионах и составляют всего 50 процентов (правда, по закону они могут быть еще меньше — от 20).

Руководство «скорой» экономит и на вредности. В Севастополе категория вредности по СОУТ ниже, чем в соседнем Симферополе (3.2 вместо 3.4), а это — более длинная рабочая неделя (39 часов вместо 36), урезанные доплаты, пенсионные отчисления.

С 2015 года большинство сотрудников не получают и так называемую изменяемую часть стимулирующих выплат — те самые поощрения за интенсивный и добросовестный труд.

При этом зарплату на «скорой помощи» все время задерживают — то на несколько дней, то на несколько недель.


Те самые «Газели». Машин теперь много, но люди — разбежались

«Не понимаешь, за какой месяц деньги получаешь», — жалуются медики, удивляясь мизерным компенсациям. За несвоевременные выплаты им накидывают в платежки то 20, то 40 рублей. Смешно, но всё по закону: задержали — доплатили.

Кадры решают и не решают

Медицинское сообщество знает: работа на «скорой» — не просто призвание. Это болезнь. Те, кто приходят сюда, либо сбегают сразу, почувствовав — «не моё», либо остаются уже навсегда. Но в 2015 году со «скорой» побежали даже те, кто был предан ей всей душой.

Получив на руки в два, а то и в три раза меньше, чем в первые российские полгода, и на собственном опыте осознав, что такое забюрократизированная ОМС, люди поняли: с медициной пора завязывать.

Вдобавок к этому экстренной службе пришлось уволить всех санитаров и медсестёр — в России они на «скорой» не работают. Количество бригад резко сократилось — с 30 до 15-16 на весь город. Недоезды стали массовыми, некоторые вызовы висели в системе по 24 часа и снимались как неактуальные.

Осознав критичность ситуации, руководство решило вернуть медсестер, а потом, уже в процессе, переучить их на фельдшеров. Новые «корочки» они и правда получили, но ожидаемого эффекта, говорят сотрудники, это не дало: бывшие медсестры боятся своих новых обязанностей и выезжать на вызовы поодиночке отказываются.

Привлечь кадры из других регионов тоже не получается. Люди приезжают, смотрят на оклады и условия труда — и уезжают назад, несмотря на обещанный правительством города миллион.

В феврале гордость севастопольской «скорой» — единственная реанимационная бригада — выйдет на смену всего 12 раз. Из 5,5 положенных ставок в Севастополе закрыты всего 2,5. Реаниматологам, чтобы перекрыть потребности города, приходилось работать 320 часов в месяц.

Теперь правила изменились: у нынешнего руководства, которое относится к линейным бригадам не как к людям, а как к механизмам для оказания медицинских услуг, работу приходится выпрашивать. Полставки теперь никому не дают, хочешь на скорую — бери минимум ставку. Тем, кто, наоборот, готов пахать как конь, количество часов ограничивают. Могут снять смены за штрафы, полученные по ОМС.

«Это у них называется наказанием», — говорят медики. Раньше они были готовы работать на износ — не столько ради денег, сколько ради пациентов. Теперь махнули рукой: пусть умирают.

«Катетеры ломаются, шприцы текут, спиртовые салфетки — сухие»

«Скорая помощь» — это не только люди. Это оборудование, машины, медикаменты, расходники. И с этим в службе все тоже не слава богу. С одной стороны, по сравнению с нищими украинскими временами снабжение улучшилось. Но складывается впечатление, что руководство стремится купить не то что нужно, а то, что выгодно покупать.

«Внутривенные катетеры ломаются, шприцы текут, спиртовые салфетки сухие. Такое впечатление, что закупают не просто плохого качества товар, а откровенную просрочку. Склад забит лекарствами, которыми за последние два года никто не пользовался и не воспользуется. Сроки выйдут, и их спишут — а это миллионы рублей», — говорят сотрудники.

Машин на «скорой» сейчас достаточно, даже с избытком. Недавно их оборудовали камерами и системой ГЛОНАСС. При этом относительно новые «Рено» и «Форды», закупленные около пяти лет назад, почему-то простаивают в гаражах, их не ремонтируют. Бригады пересаживают на старые «Газели». Расход топлива на «скорой» по сравнению с украинскими временами вырос в два раза. «Газель потребляет 18 литров бензина, а «Рено» 12 литров дизеля — математика простая», — говорят сотрудники.

В последнее время у водителей появилась еще одна головная боль: им приходится отбиваться от штрафов с автоматических камер, доказывать, что спецтранспорт имеет право правила нарушать.

Новый старый главврач

За неполных четыре года на «скорой помощи» сменилось уже пять главных врачей. Нынешний руководитель Надир Ахмеров назначен на эту должность во второй раз. Он занимал пост с октября 2015 года по июнь 2017, и был уволен тогдашним главой горздрава Ольгой Емельяненко за многочисленные нарушения. Проверки выявили 40 млн рублей нецелевого расходования средств и 52 млн рублей перерасхода фонда оплаты труда, приводят цифры местные СМИ.


Фото: Севкор

Проверка территориального фонда ОМС нашла 26 млн «нецелёвки» — средства, поступившие из фонда, были потрачены неизвестно куда. Все материалы проверок фонд ОМС передал в правоохранительные органы, расследование продолжается до сих пор.

Несмотря на то, что Ахмеров может в ближайшее время стать фигурантом уголовного дела о злоупотреблениях на 100 млн рублей, в декабре 2017 года нынешний глава горздрава Антон Бахлыков решил Ахмерова на должность вернуть.

В своем интервью медчиновник заявил: его об этом просил коллектив. Однако фельдшеры и врачи утверждают: они по Ахмерову не скучали. Как руководитель, говорят они, он был «не очень»: в диалог с сотрудниками не вступал, свои решения не объяснял, настраивал коллег друг против друга.

«Сменивший Ахмерова летом главврач из Томска Николай Зенкин был лучше, — признаются «скоровики». — Сразу видно, человек деловой, пришёл и просто сказал: «Будем работать». Не то что Ахмеров — постоянно только пиарился». Но Зенкин в службе надолго не задержался. Говорят, не нашёл общего языка с горздравом, и с зарплатой его обманули.

Есть и те, кто Ахмерова поддерживает. «Хороший был руководитель, к нему можно было в любой момент подойти, поговорить, — вспоминают работники. — Не то что Зенкин — только сидел в своем кабинете, по коридору пройдет — не поздоровается».

Возвращение Ахмерова произошло в декабре 2017 года. И сразу же сотрудникам объявили о сокращении окладов с 1 января 2018 года и об увольнении заведующих.

Новость эта стала последней каплей, начался бунт.

Болезненный «нутряк»

Широкое освещение внутреннего конфликта в СМИ возымело эффект. Руководство департамента здравоохранения Севастополя пообещало решить вопрос с окладами — поменять подзаконные акты, чтобы не допустить снижения базовых ставок, говорят сотрудники. Однако процесс этот закрытый, и медики не знают, когда, как и выполнят ли вообще чиновники свои обещания.

Заведующий — последний бастион, буфер между равнодушным руководством, не желающим видеть в медиках людей, и рядовыми работниками, у которых по горло простых человеческих проблем.

Но мнения бригад об увольнении заведующих тоже разделились. Одни утверждают, что зав линейщику — отец и мать родная: и карты ОМС проверит, и тактику лечения подскажет, и молодняк подучит. И даже кардиограмму в «вайбер» в сложном случае ему можно скинуть. «К заве всегда можно было подойти, попросить сделать «окошко» в графике на день рождения или похороны, — приводят пример работники. — Зато потом мы выходили, когда им надо было дыры закрыть».


Здание новой станции Скорой в Инкермане — её поставили на свалке в заброшенном карьере

Есть и те, кто согласен с руководством: заведующих пора «оптимизировать». «Они ничего не делают, сидят в кабинетах и только курить и выходят. А зарплаты выше, чем у линейных врачей и фельдшеров. Им нас никогда не понять», — говорят сотрудники.

Со стороны кажется, что все это — лишь путанный «внутряк», который не должен интересовать нас, далеких от медицины людей. У населения в головах застрял миф о большей защищенности работников бюджетной сферы — мол, там и стаж, и льготы, и официальный оклад. Но за последние 25 лет система сильно изменилась.

Сотрудники «скорой» — не единственные бюджетники, оказавшиеся в таком положении. И теперь ни учителя, ни врачи, ни мелкие чиновники не знают, сколько и за что им платят.

А «внимательное и заботливое» руководство привыкло трактовать трудовой кодекс лишь в своих интересах. «Хотят сокращают, хотят не доплачивают — жаловаться бесполезно. Трудовая инспекция отвечает, что все законно», — говорят «скоровики».

Но в случае со «скорой помощью» вся эта грызня обходится нам слишком дорого. Мы теряем квалифицированных медиков: кого сокращают, кто уходит за компанию, у кого-то нервы не выдерживают вечного «сам виноват» и он пишет по собственному. В конечном итоге пострадаем мы, пациенты.

«Нам многого не надо, — признаются «скоровики». — При Украине мы были нищие, голые и босые, но хотя бы жили дружно и стабильно. Пусть копейки получали, но знали, чего нам ждать от завтрашнего дня. Сейчас же мы все перегрызлись, перессорились, и не знаем, что будет с нами в следующем месяце или году».

Каждый из тех, с кем удалось поговорить «Примечаниям», в конце беседы произносил: «Больше не могу, хочу уйти из медицины. Но, к сожалению, я больше ничего на свете не умею. И не люблю».

Екатерина Резникова