Ростислав Ищенко. Мир в обмен на земли

В обществе существует ошибочное представление о государстве как о структуре, стремящейся к территориальной экспансии. На самом деле это не так. По большей части не так. Безусловно, существуют оформленные в виде государств политико-экономические системы, для которых экспансия является не просто образом жизни, но способом существования.

Впрочем, такие структуры (наиболее характерными из них являются многочисленные кочевые державы) стремятся к периодическому (по мере экономической надобности) ограблению оседлых соседей, а не к установлению контроля над ними. Контроль устанавливается только тогда, когда очередной каганат, на определённом этапе своего развития, создаёт достаточную ресурсную базу для организации системы постоянного грабежа покорённых. То есть, когда постоянный грабёж оказывается ресурсно обеспеченным, что делает его экономически выгоднее грабежа периодического.

Однако такая система неустойчива и может обеспечиваться только за счёт поддержания постоянного избыточного военного присутствия на покорённых землях. В результате, государство-грабитель либо надрывается военно-политически, либо пытается перепоручить местным силам работу оккупационных войск. Как это, например было в случае с Иваном I Калитой. Это, в свою очередь, ведёт к усилению самостоятельности коллаборационистских правителей, обогащающихся за счёт перераспределения в свою пользу предназначенной для имперского центра дани. В дальнейшем бывшие коллаборанты, усилившись за счёт центра, выступают в качестве главных сепаратистов.

Второй вариант системы, живущей в состоянии постоянной экспансии — системы мессианско-идеологические. Не важно, ставят ли они своей задачей обеспечение «жизненного пространства» для собственного народа (этот вариант обоснования экспансии родился задолго до Гитлера), или же они пытаются построить светлое будущее всего человечества. Советские коммунисты здесь тоже не были первыми — любая религиозная экспансия, хоть христианская, в виде крестовых походов, хоть мусульманская, в виде превентивной священной войны за веру, является формой идеологической экспансии.

Кстати и сейчас продолжают действовать оба эти идеологические обоснования экспансии. Например, США пытаются насильственно распространять свои представления о «ценностях», «свободе», «демократии» даже в тех случаях, когда им это невыгодно с точки зрения текущей политической повестки. В свою очередь региональные конфликты и межплеменные столкновения в Африке, как правило обосновываются борьбой за жизненное пространство для своего народа.

Эти варианты экспансионистских систем также имеют своё слабое звено. Помимо необходимости поддержания постоянной высокой готовности к конфликту высокой интенсивности и ведения перманентных боевых действий низкой и средней интенсивности, реализация целей, декларируемых обеими системами, требует проведения геноцида. В случае с жизненным пространством он проводится по национальному признаку, а в случае с идеологическим мессианством — по идеологическому.

Не важно объявляется ли официально резня иноверцев, ликвидация враждебных классов или «не вписавшиеся в рынок» вымирают якобы сами по себе. В любом случае речь идёт о создании системой условий для массового геноцида идеологически чуждых слоёв населения. А это, в свою очередь является свидетельством низкой эффективности системы, крайне расточительно обращающейся с ценнейшим — человеческим ресурсом.

Земля и недра, воды и леса сами по себе не приносят дополнительных дивидендов. Более того, если формально ваши территории никем не населены и не освоены, то в ближайшей перспективе они могут стать неформально не вашими, как стала нерусской русская Аляска, которую просто не было сил удерживать и оказалось выгоднее (политически выгоднее) продать. Прибыль приносит человек, так или иначе использующий ресурсы природы.

Современные эффективные государства научились перераспределять в пользу своего населения прибавочную стоимость, произведённую за пределами своих границ и могут проводить политику ограничения приёма в гражданство (чтобы не увеличивать нагрузку на социальные статьи бюджета). Но это лишь значит, что используемые государством для повышения своего благосостояния человеческие ресурсы находятся за пределами его границ и данное конкретное государство не несёт перед ними никаких политических и социальных обязательств.

Кстати, взрывной рост российских возможностей и материального обеспечения внутренней и внешней политики Москвы не в последнюю очередь связан отнюдь не с тем, что современные россияне стали больше работать. Наоборот, работают, в абсолютном выражении, меньше, чем в 40-е и даже в 60-е — 70-е годы. И простым ростом производительности труда это не объяснишь. Просто Россия научилась перераспределять в свою пользу мировой прибавочный продукт. За что её и пытаются наказать США, которые раньше имели на это монополию и самолично определяли, кому быть «золотым миллиардом», а кому прозябать в «третьем мире». Можно сказать, что, по мнению США, Россия у них изо рта кусок вырвала.

Таким образом, эффективное государство во все века стремилось к миру. Но к такому миру, в рамках которого оно могло бы перераспределять в свою пользу прибавочный продукт, производимый максимальным трудовым ресурсом, сосредоточенным как в пределах его границ, так и за их пределами. Более слабые государства ограничивались контролем над своими подданными и как правило были вынуждены в той или иной форме оплачивать внешней силе обеспечение своей безопасности. Более сильные стремились распространить свой экономический контроль за пределы своих формальных границ. Однако большая часть неравноправных экономических договоров заключалась отнюдь не под угрозой применения оружия. Как правило, местные элиты сами были готовы обменивать золото и слоновую кость на стекло, а рабов на старые мушкеты, или пеньку, железо, хлеб и воск на предметы роскоши и одежду, сшитую в соответствии с требованиями последней парижской моды.

Колониальная экспансия — лишь эпизод в жизни человечества. Проводившие протекционистскую политику европейские государства пытались обеспечить своей промышленности максимальный рынок сбыта. Контроль над колонией обеспечивал, прежде всего закрытие её рынка от конкурентов. Впрочем, США уже тогда отработали на Латинской Америке более эффективный способ захвата и контроля формально свободного рынка, навязав затем политику «открытых дверей» всему миру.

Территориальная экспансия тех же США распространялась на слабозаселённые (по европейским меркам) или вообще не заселённые индейские территории. Эта политика была больше связана с опасением, что на данных землях, в непосредственной близости от США, сможет закрепиться крупная европейская военная держава (а также с необходимостью защиты от набегов кочевых индейцев), чем с реальной необходимостью обеспечивать земельным фондом растущую иммиграцию, которая до начала ХХ века преимущественно оседала в городах восточного побережья. С захваченных у Испании Филиппин, с подмандатных тихоокеанских островов США ушли добровольно, закрепив там своё политическое и экономическое господство (впрочем, не навсегда), но отказавшись включать их в свой состав, по причине экономической неэффективности подобного решения. Точно так же в средине ХХ века европейские страны покинули свои колонии, когда старый метод их эксплуатации, предполагавший поддержание военно-политического контроля, стал окончательно неэффективным.

Территории, которые можно было бы до сих пор использовать, были моментально отданы в обмен на мир и политико-экономические преференции. Последние двадцать лет аналогичную политику пытаются проводить израильские правительства. Независимо от партийной принадлежности и от формальных лозунгов они, различаясь только по жёсткости своих требований, ведут переговоры об уходе с оккупированных арабских территорий (которые Израиль уже давно объявлял аннексированными) в обмен на гарантии прочного мира и безопасности для государства Израиль в границах1949 года (по «Зелёной черте»).

При этом надо понимать, что для Израиля, территориальные захваты, обеспечивавшие минимально необходимую территориальную глубину, были непосредственно связаны с вопросом военной безопасности. Тем не менее, гарантированный мир, оказывается достаточно ценным для того, чтобы купить его даже ценой уступок стратегически важных территорий.

Россия, в свою очередь, имеет богатый опыт отказа от территорий в обмен на выгодные политические и экономические союзы, обеспечивавшие как безопасность существующих владений, так и перспективные экономические и политические интересы империи. Об Аляске я уже упоминал. Эта территория не просто была продана Америке. В США были как сторонники этого приобретения, так и влиятельные противники, поэтому мало было захотеть продать Аляску, надо было ещё, чтобы её купили.

События развивались вскоре после Крымской войны, когда потерпевшую поражение Россию продолжала третировать Великобритания. Лондон несколько раз пытался спровоцировать новый конфликт, чтобы дополнительно подорвать силы, не успевшей оправится империи и унизить её в глазах мира. Одним из камней преткновения была Аляска, на которую активно претендовали англичане. Формально установленная граница не останавливала попыток английского проникновения, русских поселенцев было слишком мало, чтобы такому проникновению помешать, а государство, только что проигравшее Крымскую войну, не могло начать новый конфликт на краю света против сильнейшей морской державы того времени.

Выход был найден в продаже Аляски США. Вашингтон в то время очень не дружил с Лондоном. Англия занимала недружественную позицию во время Гражданской войны в США. Американцы были ещё слишком слабы для того, чтобы позволить себе конфронтацию с глобальным гегемоном того времени. Но они смертельно боялись закрепления англичан в северной части Тихого океана, что неизбежно произошло бы, заполучи Лондон Аляску. В то же время, с Россией отношения были прекрасные (в том числе и на почве совместной нелюбви к Англии и опасений в отношении британской агрессивности). США находились к Аляске значительно ближе России и имели куда больше ресурсов для её защиты. Кроме того, две англо-американские войны (1775-1783 и 1812-1815 годов) показали уязвимость Канады перед атакой с юга.

В результате продажа Аляски укрепила неформальный антибританский союз России и США и обезопасила российские границы на Дальнем Востоке в случае нового европейского конфликта. Активная позиция России, приведшая к русско-турецкой войне 1877-1878 года и окончательной ликвидации последствий Крымской войны, а также направленная против британских амбиций российская экспансия в Средней Азии, стали возможными в том числе и благодаря стабилизировавшей ситуацию на Дальнем Востоке продаже Аляски.

Однако проведение политики ограничения территориальной экспансии в обмен на геополитические выгоды, успешно применялось ещё со времён Петра I. Почти столетие, до конца правления Екатерины Великой, Россия обеспечивала сохранение слабого, полуразваленного польского государства. Оно служило буфером от более сильных и агрессивных европейских соседей империи. При этом Россия распоряжалась в Речи Посполитой, как на своём заднем дворе. Разделы были навязаны Екатерине Пруссией и Австрией в сложные для империи времена, но огромные территории, присоединённые Россией не компенсировали утраты полностью подконтрольного буфера. Именно с этого момента начинается активное вовлечение империи в далёкие от её интересов противоречия между государствами Западной и Центральной Европы, которое привело к неудачам второй половины ХIХ — начала ХХ веков (Крымская, Русско-японская, Первая мировая войны), а в конечном счёте к падению династии и первому распаду российского государства.

Аналогичным образом Россия вела себя в отношении Центральной Европы. В большой титул всероссийского императора не случайно входили слова: «Наследник Норвежский, Герцог Шлезвиг-Голстинский, Стормарнский, Дитмарсенский и Ольденбургский». Это территории, на которые императоры имели династические права. От них, как впоследствии и от прав на ряд более мелких княжеств, российские императоры стабильно оказывались в обмен на политические преференции и/или финансовые и территориальные компенсации. Если бы не столь взвешенная политика, то угроза создания крупного массива принадлежащих империи земель в Германии и на Балтике и получение российскими императорами прав курфюрстов Священной Римской империи германской нации (включая право на имперскую корону) привело бы к гарантированной конфронтации со всей Европой ещё в средине XVIII века с весьма неприятными последствиями.

Учитывая древний, международный характер такой практики, а также последовательную приверженность ей России, нет ничего удивительного в том, что сейчас Москва предлагает Киеву такой же способ решения украинских проблем. Украине объясняют, что Крым нельзя вернуть, значит от него следует отказаться, но взамен можно договориться об особых условиях работы на полуострове украинских компаний, которые бепсечили бы им равенство прав и возможностией с российскими. Киеву настойчиво советуют оформить отношения с ДНР/ЛНР в формате прямых переговоров, для старта которых необходимо продемонстрировать свою адекватность, в частности, принять изменения в Конституцию, обеспечивающие федерализацию страны.

Никто не может дать гарантию, что даже на таких условиях Донбасс согласится вернуться в состав Украины после 4-х лет кровопролитной войны, но никто ведь не заставлял Киев начинать и четыре года вести эту войну. Наоборот рекомендации провести реальную федерализацию прозвучали из Москвы сразу же после переворота февраля 2014 года, ещё до начала стокновений в Донбассе и до трагедии в Одессе.

Конечно, Киев во многом прав, когда утверждает, что федерализация (с правом терриорий на собственную культурную, внешнеэкономическую деятельность и фактически на собственные силовые структуры) де факто превратит Украину в крайне слабую конфедерацию, склонную к дольнейшему распаду. Но, во-первых, никто не виноват, что Украина пришла ко второму десятилетию XXI века именно в таком состоянии, во-вторых, слабая конфедерация в состоянии внутреннего мира всё же лучше, чем слабая диктатура в состоянии гражданской войны, в-третьих такую же слабую конфедеративную Польшу Россия почти сто лет удерживала в состоянии государственного единства, пока «западные партнёры» не подсуетились и не навязали раздел. Так что шанс есть.

Обидно терять территории. Понятно, что невозможность удержать имеющееся является признаком определённой слабости. Но безудержное стремление к экспансии также не есть признак силы. Перед любым государством в первую очередь стоят задачи консолидации, обеспечения внутренней стабильности и экономического развития. Если эти задачи выполняются, то территории начинают присоединяться (и возвращаться тоже) сами собой, иногда ещё и отбиваться от желающих присоединиться (вернуться) приходится. Если же государство жертвует консолидацией, стабильностью и экономическим развитием в угоду сохранению территорий, которые уже невозможно удержать (тем более территориальной экспансии, которую нечем подкрепить), то в результате оно теряет не только проблемные территории, но всё, что имеет, вплоть до полного исчезновения с политической карты.

Ростислав Ищенко

* * *