Константин Сивков. Генштаб уполномочен заявить

Качественно новый вектор развития наших Вооруженных Сил заявлен на годовом собрании Академии военных наук. Первые оценки и информация об этом мероприятии, прозвучавшие в новостных агентствах, носили фрагментарный характер, не раскрывали серьезности наметившихся перемен.

Сам по себе факт выступления начальника Генерального штаба на годовом собрании Академии военных наук — ординарное событие. НГШ всегда это делает. Неординарным было само выступление. Прозвучал ряд положений, которые дают основания говорить о качественно новом этапе развития наших ВС, прежде всего — в части способов и форм их применения.

НГШ начал с констатации: «В настоящее время расширяются виды войн и существенно изменяется их содержание. Увеличивается количество субъектов, участвующих в вооруженной борьбе. Наряду с вооруженными силами суверенных государств воюют различные бандформирования, частные военные компании и самопровозглашенные «квазигосударства».

Активно задействуются средства экономического, политического, дипломатического, информационного давления, а также демонстрация военной мощи для усиления эффективности невоенных мер. Военная сила применяется, когда не удалось достичь поставленных целей невоенными методами». Трудно более точно изложить в сжатом виде суть современных «гибридных войн».

Важный элемент выступления НГШ — определение нацеленности наших ВС на ведение «войн и вооруженных конфликтов нового типа с использованием «классических» и «асимметричных» способов действий».

Чем ответить шантажисту

В числе новых форм применения вооруженных сил США и НАТО были названы «многосферное сражение» и новая стратегия «ведения военных действий, которую уже окрестили «троянский конь». Раскрывая существо последней, НГШ сказал, что ее суть «в активном использовании протестного потенциала «пятой колоны» в интересах дестабилизации обстановки с одновременным нанесением ударов ВТО по наиболее важным объектам». Из этого можно сделать вывод, что основным видом противоборства, по крайней мере в первой половине XXI века, будут именно «гибридные войны».

Наш ответ — стратегия активной обороны, предусматривающая (с учетом российской Военной доктрины) комплекс мер по упреждающей нейтрализации угроз безопасности государства. НГШ сделал акцент на превентивных мерах парирования угроз: «Действуя быстро, мы должны... своевременно выявлять уязвимые места противника и создавать угрозы нанесения ему неприемлемого ущерба. Это обеспечивает захват и удержание стратегической инициативы».

НГШ подчеркнул «принцип скоординированного применения военных и невоенных мер при решающей роли Вооруженных Сил». В сочетании с признанием «гибридных» войн основным видом это позволяет сделать вывод о наметившемся качественном возрастании значения наших ВС РФ в вопросах обеспечения национальной безопасности в целом (она, напомним, предполагает защиту от всех видов угроз, в числе которых есть и военные).

Говоря о стратегическом сдерживании, НГШ заявил: «Следующим их (США — К.С.) шагом после демонстративного приостановления участия в Договоре о ликвидации ракет средней и меньшей дальности, может стать отказ от продления Договора об ограничении стратегических наступательных вооружений СНВ-3». Это означает, что нашей стране и ВС, в частности, надо готовиться действовать при полностью разрушенном договорном поле в области ограничения стратегических ядерных вооружений.

Это косвенное подтверждение того, на что «Военно-промышленный курьер» обращал внимание на протяжении последних нескольких лет: США исчерпали средства удержания мирового доминирования и должны неизбежно взять курс на достижение абсолютного ядерного превосходства. Единственный оставшийся у них ресурс — ядерный шантаж в отношении остальных стран.

Примечательно заявление НГШ о новых системах вооружений: «Принято решение о... разработке наземных комплексов гиперзвуковых ракет средней и меньшей дальности». При этом он констатировал: «Не подлежит сомнению тот факт, что в этой области мы уверенно лидируем по сравнению с технологически развитыми странами». Названо, вероятно, одно из главных направлений нашего военно-технического ответа на выход США из Договора по РСМД.

Обозначены и объекты, по которым будут применены эти ракеты: «Проводимая нашими западными партнерами политика вынуждает нас... планировать в перспективе нанесение ударов по центрам принятия решения, а также по пусковым установкам, позволяющим осуществить боевое применение крылатых ракет по объектам на территории России».

От себя замечу, что поражение этих объектов в пределах досягаемости существующих и перспективных ракетных комплексов в обычном снаряжении может быть осуществлено в период ведения боевых действий обычным оружием, что позволит в определенной мере снять угрозу внезапного обезглавливающего и обезоруживающего ядерного удара ракетами средней и меньшей дальности.

НГШ особо подчеркнул: «создание новых образцов оружия не будет втягивать Россию в новую гонку вооружений», достаточное для сдерживания количество новых комплексов не потребует сокращения других статей бюджета страны и не повлияет на социально-политическую обстановку в ней.

Ранее в открытых источниках не было информации о появлении новой стратегии применения наших ВС РФ. НГШ заявил: «Важную роль для развития стратегии имеет сирийский опыт. Его обобщение и внедрение позволили выделить новую практическую область. Это выполнение задач по защите и продвижению национальных интересов за пределами территории России в рамках стратегии ограниченных действий.

Основой реализации данной стратегии является создание самодостаточной группировки войск (сил) на основе формирований одного из видов Вооруженных Сил, обладающего высокой мобильностью и способного внести наибольший вклад в решение поставленных задач. В Сирии такая роль отведена формированиям Воздушно-космических сил».

Ранее военная теория предполагала создание группировки с сопоставимым участием разных видов ВС и достижение цели операции их комплексным применением. Из этого положения можно сделать вывод о том, что теперь в группировке может быть выделана главная ее составляющая на основе одного из видов ВС, действиями которой предполагается достижение цели операции, тогда как формирования других видов ВС должны решать обеспечивающие задачи. Это действительно новое слово в военной теории.

Сказано о еще одной новой форме применения наших ВС: «Получило развитие постконфликтное урегулирование. В Сирии впервые была разработана и апробирована новая форма применения формирований Вооруженных Сил — гуманитарная операция. В Алеппо и Восточной Гуте в сжатые сроки пришлось планировать и проводить мероприятия по выводу мирного населения из зоны конфликта одновременно с выполнением боевых задач по разгрому террористов».

С учетом «стратегии ограниченных действий» это свидетельствует о росте значения Вооруженных Сил в реализации внешней политики нашей страны. Вполне нормальная реакция на интенсивную милитаризацию зарубежной деятельности США в последние полтора десятилетия.

Взят курс на создание «единой системы интегрированных сил и средств разведки, поражения и управления войсками и оружием. Она предназначена для обнаружения, выдачи целеуказания и нанесения избирательных ударов по критически важным объектам в масштабе времени, близком к реальному, стратегическим и оперативно-тактическим неядерным оружием. В дальнейшем военной науке необходимо разрабатывать и обосновывать систему комплексного поражения противника». Наверное, впервые ставится задача создания стратегических систем радиоэлектронной борьбы.

Кто победит в перепалке

Одной из важнейших задач, требующей незамедлительного решения, выделена территориальная оборона. НГШ отметил, что «одной из характерных черт современных военных конфликтов является дестабилизация внутренней безопасности государства проведением противником диверсионно-террористических действий». Именно поэтому проработка и совершенствование системы территориальной обороны, ее структуры, способов построения, комплекса мероприятий для постоянной готовности — важная задача военной науки.

«Особенно актуально обоснование создания комплексной системы защиты критически важных объектов инфраструктуры государства от воздействия во всех сферах в период непосредственной угрозы агрессии, когда противник будет стремиться дестабилизировать обстановку, создать атмосферу хаоса и неуправляемости. Данный вопрос является новым в теории и практике военной стратегии».

Должна быть разработана и создана «система совместного применения разноведомственных сил и средств по обеспечению комплексной безопасности». Здесь основная проблема в том, что для прикрытия большого числа критически важных объектов потребуются значительные контингенты личного состава, выходящие за пределы мобилизационного ресурса наших ВС и других силовых структур. Надо изыскивать новые способы и формы наращивания военно-обученного резерва, не допуская роста военных расходов.

НГШ особо выделил сферу информационного противоборства: «Новая реальность... будет заключаться, в том числе, в переносе военных действий именно в эту сферу. При этом информационные технологии становятся, по сути, одним из самых перспективных видов оружия. Информационная сфера, не имея ярко выраженных национальных границ, обеспечивает возможности дистанционного, скрытного воздействия не только на критически важные информационные инфраструктуры, но и на население страны, непосредственно влияя на состояние национальной безопасности государства».

Надо заметить, что в США вопросы информационного противоборства уже достаточно давно проработаны. Устав армии США FM33-1 «Информационные операции» был известен в открытых источниках еще в начале 90-х. С тех пор минуло около 30 лет, и можно не сомневаться, что Штаты основательно продвинулись вперед как минимум в теории. В России важность информационного противоборства осознана сравнительно недавно — еще в середине 90-х разговоры на эту тему рассматривались в профессиональной среде как нечто несерьезное.

Так что в этом отношении нам надо догонять нашего противника. И постановка НГШ задачи по развитию теории этой области вооруженной борьбы как нельзя кстати. Сопоставляя с тем, как наша страна после почти четверти века сумела выдать образцы вооружений, на поколение опережающие то, что имеют другие, вселяет уверенность: и в этой сфере противоборства мы сумеем превзойти всех.

Если судить по реакции западных стран на нашу активность в информационном пространстве с использованием чрезвычайно ограниченных средств (единственная крупная телерадиокампания RT противостоит всей мощи транснациональных информационных гигантов), наши действия в этой области уже сегодня весьма эффективны.

Из проведенного анализа можно сделать предположения о приоритетах российской военной науки на ближайшую перспективу. Это, прежде всего, развитие теории и практики ведения современных «гибридных войн» (в западной терминологии) и применения в них наших ВС.

Другим важным направлением, вероятно, будет выработка способов и форм обеспечения устойчивости ВС РФ, прежде всего — стратегических ядерных сил, в условиях, когда противнику удастся посеять в стране хаос и дезорганизовать государственное управление. Весьма сложной задачей представляется борьба с «пятой колонной». Исключительно важным в этом случае станет создание морально-психологической и идеологической мотивации личного состава частей и соединений.

Наконец нельзя оставить без проработки вопросы асимметричных мер и систем вооружений, позволяющих нашей стране обеспечить гарантированное нанесение неприемлемого ущерба в любых условиях, в том числе при успехе «гибридной агрессии» и при упреждающем нанесении по нашей стране обезоруживающего и обезглавливающего ядерного удара.

Констатируем: выступление НГШ на годовом собрании Академии военных наук имеет рубежное значение для развития наших ВС.

Константин Сивков, заместитель президента РАРАН по информационной политике, доктор военных наук

* * *