«Есть ощущение рабского труда»

Один день учительницы с городской окраины: равнодушные ученики, боевитые родители, бесконечные отчеты, дурацкие инструкции.

Забота о зарплате школьных учителей стала общим местом в высказываниях высших чиновников. О материальных стимулах для педагогов президент Путин говорил в недавнем послании Федеральному собранию. Эта тема звучит в каждой порции майских указов, начинающих очередной срок главы государства.

Надежда Щукина (фамилия героини изменена по ее просьбе — прим. ред.), работающая учителем иностранного языка в школе на окраине Саратова, новости не смотрит — нет времени. Каждый день она ведет шесть уроков, бесплатно занимается с отстающими, готовится к завтрашним занятиям, заполняет килограммы отчетов, подрабатывает репетиторством и заботится о собственных детях. Как говорит педагог: если бы зарплата в школе действительно росла так, как рапортуют чиновники, она «купила бы себе выходной».

Особенности педагогической кухни

«В отпуске я полюбила делать зарядку — ту самую, которую транслировали по советскому радио. Скачала выпуски из интернета. Вставала в 5.30 утра и выполняла упражнения. Но уже в середине октября слетела с режима. Надорвалась на работе и поняла, что у меня нет сил поднять себя с постели», — разводит руками Надежда.

Утром у нее есть час, чтобы «поработать мамой». Профессиональная принадлежность определяет особенности домашнего хозяйства: в учительских семьях готовятся самые быстрые блюда. «Я принципиально не пользуюсь полуфабрикатами. Варю большую кастрюлю первого на неделю. Делаю каши, картофельную запеканку. Пока умываюсь, оно само кипит и печется».

Следующая задача — поднять детей. «Муж дежурит в охране сутками, дисциплина у нас хромает. Я как умалишенная бегаю из комнаты в комнату, поторапливая всех». В 7.20 нужно вести младшего в детсад. В 8.20 Надежда приезжает в школу (точное время нужно записать в специальный журнал). Уроки начинаются в 8.30.

Щукина ведет по шесть уроков с понедельника по пятницу. «Многие говорят: учителя работают только до обеда и еще жалуются. Но эти полдня — как год за два.

Только в кино «мариванны» после урока идут в учительскую, пьют чаек и сплетничают. На самом деле, перемена — это спринтерский забег».

Перемена длится 15 минут. Нужно отвести класс в столовую (куда в этот момент ломится еще полшколы), пересчитать детей и порции, проследить, чтобы каждый съел свое и чтобы никто не остался голодным. «Бывает так: физрук задержал после звонка двух человек, чтобы объяснить правила игры. А их тарелки уже стоят на столе. Кто-то сожрал чужое. Что делать? Столовая ни при чем: ни накрыли столько, сколько заказывали. Оставить опоздавших без обеда нельзя. Значит, я должна заплатить из своего кармана».

«Чтобы дети друг друга не убили, придумано дежурство на переменах. По два учителя стоят на каждом этаже и пытаются остановить лавину. Хуже всего на этаже начальных классов. ЧП все равно случаются, ведь стоя в коридоре, я не вижу лестницу. Если ребенок получает травму, нужно поставить в известность завуча, дежурный учитель и классный руководитель пишут объяснительные. Если дело доходит до травмпункта, желательно, чтобы школа сообщила о происшествии в районную администрацию раньше, чем медики».

Карманный враг

Школа, где работает Надежда, находится на городской окраине. «Идет постоянный отрицательный отбор. Семьи с амбициями и материальной базой возят детей в центральные гимназии. У нас остаются ученики, родителям которых не до школьных дел. На родительские собрания мы обычно приглашаем инспекторов ПДН и участкового. Одна мама задала им вопрос: как я должна следить за ребенком, если в 6.00 утра уже ухожу на работу и возвращаюсь, когда он спит? Родители заняты выживанием. В этом плане у нас ничего не изменилось с 1997 года, когда я начала работать», — говорит Надежда.

«Если ребенок захочет кататься на велосипеде, родители должны готовить тысяч десять, да еще шлем и наколенники.

Выгоднее оплатить интернет — и у ребенка за 500 рублей в месяц будет карманный друг. У большинства учеников в массовой школе это единственный вид досуга».

Гаджеты представляются учителю главными врагами. «У меня в кабинете девять словарей. Но ими никто не пользуется, проще запустить онлайн-переводчик. На кнопочных мобильниках нужно было хотя бы вручную набирать текст, а смартфон можно просто навести на страницу в учебнике».

Как говорит Надежда, сейчас «учителя иностранного находятся в подвешенном состоянии: непонятно, будет ли вводиться обязательный экзамен по нашему предмету в 9-м классе».

По мнению педагога, в сегодняшнем виде большинство школьников ОГЭ по иностранному языку не сдадут.

По ее оценке, нынешний экзамен по иностранному рассчитан на учеников, посещающих языковые курсы. «Это 2,5-3,5 тысячи рублей в месяц. У нас таких денег на учебу никто тратить не будет».

Опять двойка?

Уроки заканчиваются в 14.00. После этого к Щукиной приходят «должники» с незакрытыми двойками. Как говорит Надежда, учитель может поставить «неуд» в четверти. «Но об этом нужно предупредить завуча. Объяснить на педсовете, какие меры я предприняла для предотвращения ситуации. Я должна в свое свободное время оставить этого ученика на дополнительные занятия — один раз, два, пять, двадцать пять. Должна давать ему специальные задания на уроках. Составить систему занятий с ним, чтобы дать шанс исправиться. Либо не заморачиваться и изначально ставить тройку».

Кроме лентяев встречаются дети, которые не справляются с программой по медицинским причинам. «У меня в классе есть девочка, которой еще в начальной школе медико-педагогическая комиссия рекомендовала коррекционное обучение. Мама отказалась. Это дело добровольное, исключить ребенка мы не можем.

Девочка перешла в среднюю школу. Цифры она знает, но ни складывать, ни умножать не умеет. Уже седьмой класс оканчивает».

Во второй половине дня учитель готовится к урокам на завтра. Проводной интернет в школе действует только на одном этаже. В кабинет информатики, где стоят компьютеры, доступ открыт до 16.00. Учителя выстраиваются в очередь, чтобы выставить оценки в электронный журнал. Чтобы не стоять в этой очереди, Надежда на свои деньги купила себе в кабинет ноутбук с модемом и принтер. На этой же технике она готовит презентации для ученических проектов. Проект — нечто вроде мини-диплома. За работу научного руководителя учителю не доплачивают.

Из школы она уходит в 19.00.

Все против всех

Два раза в год классный руководитель обязан делать поквартирный обход.

«Микрорайон сложный. В основном — частный сектор и общаги. Днем идти бесполезно, так как все на работе. Я должна ходить по темноте или украсть у себя воскресение».

В акте осмотра жилищно-бытовых условий педагог указывает, из чего сделано здание, на каком этаже живет ребенок, есть ли у него своя комната, на чем он спит, «бывает так, что приходится заглядывать в холодильник».

Сегодняшняя школа — территория всеобщей войны и вины. Начальство винит учителя за любой проступок ученика. Педагоги уверены, что дело в наплевательском отношении семьи. Родители готовят асимметричный ответ, и по такому случаю даже заключают перемирие с собственными подростками.

«Бывает, мама хвастается ребенку: я твоей училке так ввалила!» Входя в класс, Надежда знает, что в любой момент может стать звездой YouTube.

«В больнице я попала в одну палату с пожилой бывшей учительницей. Послушав меня, она ужаснулась: да как вы можете так говорить о школе! Я ей пыталась объяснить, что она не представляет современную школу. Может, мой рассказ содержит много негатива. Но очень уж большие обиды внутри. Есть ощущение рабского труда.

Меня в любой момент могут лишить выходного, потому что нужно на субботник, на первомайскую профсоюзную демонстрацию, «Бессмертный полк». Меня могут лишить отпуска, потому что летом нужно делать в школе ремонт.

Мне очень нравится шутка: в колхозе лошадь работала больше всех, но председателем так и не стала. Как бы я не выкладывалась, никто не задумается, сколько слез я выплакала со сложным ребенком. Например, один наш мальчик попал в полицию. Мне как классному руководителю об этом сообщили. Я звоню маме мальчика. Она рассказывает, что вместе с ребенком сидит в отделе больше пяти часов и не может выйти. Я заварила чай в термосе, сделала бутерброды, отнесла. Будет этим кто-то интересоваться? Нет!»

Возможности живой внеурочной работы с детьми сокращаются. «Поехать с классом в театр — затея на грани безумия. Родители не хотят платить за билеты, потому что сами туда не ходят и не понимают, для чего это. Некоторые не бывали не только в театре, но даже в городском парке, за всю жизнь ничего не видели, кроме своей общаги».

В 2000-х Щукина водила учеников в походы по пригородным лесам. «Для этого были нужны билеты на электричку, два папы, умеющие разжигать костер, и сардельки, чтобы их печь. Сейчас я должна разработать и утвердить инструктаж о правилах поведения в транспорте, на природе, обращении с огнем и т.д. Оформить приказ о проведении выездного мероприятия. Если поедем на автобусе, потребуется сопровождение ГАИ. Или же нужно обратиться в туристическую компанию, которая возьмет на себя формальности, но ее услуги слишком дороги для наших родителей».

Не запостил — не было

Каждый год учитель составляет рабочую программу и календарно-тематический план. В конце четверти заполняет два отчета — как предметник (количество детей, оценки, контрольные и т.д.) и как классный руководитель (сколько детей убыло и прибыло, сколько отличников имеется и сколько намечается хорошистов). «Нужно перечислить все воспитательные мероприятия и обязательно с фотографиями, иначе получится, как в рекламе: не запостил — не было».

К визитам проверяющих в школе относятся смиренно: «Если люди приехали с целью найти недостатки, они найдут». Из самых экзотических придирок можно назвать требование заполнять весь классный журнал ручкой одного цвета. «У каждого учителя есть такая волшебная ручка специально для журнала. Ее никому нельзя брать. Но она все равно заканчивается.

Бывает так, что запасная ручка того же производителя, купленная в то же самое время в том же магазине, пишет на полтона светлее, и это уже повод для замечания».

У проверяющих есть и другие пунктики. В каждом кабинете должен быть термометр. Горшки для комнатных цветов должны быть одинаковыми. Как и рамочки для грамот, висящих на стене. «Где я должна взять все эти аксессуары, никого не волнует. Администрация говорит: работайте с родителями».

«Трудно всем»

Зарплатная расчетка учителя — это несколько граф. Верхняя — оплата за часы. 1,75 ставки стоят 18 тысяч рублей в месяц. Остальное — надбавки за классное руководство, проверку тетрадей, кружки. Главное — стимулирующая доплата за достижения в портфолио.

В течение года в папку портфолио складывают грамоты за участие в олимпиадах и конкурсах. За каждую победу начисляются баллы. Перед началом учебного года утверждается стоимость балла. «Она всегда разная. От чего это зависит, по-моему, никто не понимает», — говорит Надежда.

«Зимой я долго болела. При моем стаже оплата больничного должна быть стопроцентной. Но эти 100 процентов рассчитываются только от оплаты за часы. Все надбавки на сколько-то урезают. Умудряются откусить даже от выплаты на книгоиздательскую продукцию, которая, как в 1990-е, составляет 100 рублей».

На руки Надежда получает 30 тысяч рублей. Репетиторством можно заработать еще около 2500 рублей в неделю. «Но это смерть. Нервная и физическая нагрузка становится невыносимой».

Раньше Щукина записывала доходы и расходы в тетрадку. Теперь показывает цифры в окошке банковского приложения на телефоне. 15500 рублей в месяц уходят на ЖКУ и связь. На продукты в супермаркетах — 3800 рублей. На отдых и развлечения — 1400 рублей. На здоровье и красоту — 660 рублей.

«При такой нагрузке принимаю успокоительные таблетки. У учителей не принято ныть. Трудно всем». Для поддержания духа Надежда с мужем ходит в театр. Правда, получается не чаще, чем раз в два месяца. Учителям, работающим на грани нервного срыва, пригодилась бы помощь психолога. В школе такой специалист есть. Но и его работа оценивается по отчетам и баллам, а не по состоянию вверенных душ.

Спрашиваю Надежду, как 22 года работы в школе изменили ее характер? Учительница хмурится. «Недавно один из учеников не пришел на уроки. Я отправила его маме СМС с вопросом, где мальчик? Мама ответила нецензурно. Двадцать лет назад я вызвала бы и мальчика, и маму к директору, развила бурную воспитательную деятельность. А теперь стараюсь ничего не замечать, чтобы сберечь хотя бы остатки сил».

* * *





* * *