Доктрина США: С русскими должны воевать «белорусские», «малорусские», «грузинорусские»...

Коментарий Михаила Леонтьева
Если отвлечься от риторики всякой-разной, то, собственно, ничего не изменилось. Мне трудно добавить что-то к тому, что было ясно до того, ну, кроме некоторых вещей. Что-то я повторю. Повторить можно одно: колоссальное значение того, что сделала Россия, – это то, что она доказала, что способна выполнять свои обязательства в ситуации прямого столкновения с Америкой и всей американской пропагандистской машиной, политической машиной. И такой маленький постскриптум к этому замечанию: опять же, эта штука показала, что американцы, безусловно, собственными силами, силами своих союзников воевать с нами не будут, и не могут, и не хотят. И это значит, что американская концепция построена, в первую очередь, на том, что с русскими должны воевать русские, то есть бывшие наши, переделанные в ненаших, – «белорусские», «малорусские», «грузинорусские» и так далее. Свои. Это гениальная схема, которая последовательно осуществляется ими. Разными галсами идет эта схема, но она, собственно, и есть смысл всего процесса, который осуществляется и в Грузии, и на Украине, и так далее.
То, что мы сделали,— это выдающийся факт нашей истории
Если говорить о прямых геополитических, геоэкономических последствиях конфликта, на самом деле, его трудно назвать великим успехом. Я еще раз хочу сказать: я считаю, что то, что мы сделали,— это выдающийся факт нашей истории. Это означает вообще реанимацию России как суверенной державы. Реанимация состоялась, то есть больной из стационара выписан и от капельницы и аппаратов искусственного кровообращения отключен. Но если говорить о том, в какую ситуацию он выписан, то ситуация простая.
То есть, если говорить не об общеполитических таких глобальных стратагемах (я говорил, что здесь я, безусловно, считаю, что Россия сделала то, что должна была, сделала правильно и достигла при этом общих колоссальных результатов), а если говорить о конкретных, среднесрочных геополитических, геоэкономических результатах, то эти результаты считать чрезвычайно успешными не приходится.
На самом деле, что мы имеем? Еще раз повторю. Мы имеем в итоге этой войны признание де-факто, вне всякой риторики общей, де-факто Абхазии и Южной Осетии протекторатами России. Признание Западом. Собственно, они и раньше практически таковыми признавались. Может быть, не настолько безысходно, но признавались. Но мы, с другой стороны, имеем де-факто признание Россией протектората Соединенных Штатов над Грузией. Это новый результат, и сказать, что этот результат для нас чрезвычайно полезен, что он нас может в долгосрочной перспективе устроить — невозможно. В этой конкретной ситуации протекторат Америки над Грузией делает ситуацию, в том числе и в этих республиках на Северном Кавказе, принципиально крайне уязвимой. Но если мы будем говорить вообще о глобальных вопросах: о выжимании России с Закавказья и из Центральной Азии, о стремлении построить целую систему стратегической транспортировки ресурсов в обход России, то Грузия здесь имеет самое принципиальное значение. Собственно, недаром нас оттуда и выжимают. Недаром все это было затеяно.
Чем больше там силы, тем меньше желания осуществить реванш
Теперь чем эта ситуация чревата в ближайшей перспективе. Ну, Россия укрепила свои военные позиции в Закавказье, в Абхазии и в Осетии, но если мы будем говорить особенно про Южную Осетию в большей степени даже, чем про Абхазию, то в итоге войны создались новые очаги уязвимости. Если мы внимательно посмотрим на ситуацию, то, во-первых, Россия заявила (и это правда, на мой взгляд, к сожалению, правда), что она не будет создавать мощных таких наступательных кулаков, то есть мощных группировок, достаточно серьезных, в Абхазии и в Южной Осетии. Когда мы имеем там не мощные группировки, то с учетом затрудненности коммуникаций (особенно, еще раз говорю, на югоосетинском направлении), мы делаем эти войска и наше там присутствие уязвимым с точки зрения реваншистских попыток Грузии и тех, кто за этими попытками стоит вне Грузии.
Ну вот, например, яркий такой пример, малый, но яркий пример – это Ахалгорский район, в котором был восстановлен, можно сказать, суверенитет Южной Осетии над этой частью бывшей автономной республики, населенной преимущественно грузинами. Грузины там живут. Это, во-первых, делает ситуацию там крайне уязвимой с точки зрения разведывательно-диверсионной деятельности, а с другой стороны, там сосредоточены небольшие силы. Есть одна неустойчиво действующая дорога. Там 50 километров до Тбилиси. С одной стороны, это создает угрозу для Тбилиси, а с другой стороны, с грузинской стороны все коммуникации, все силы грузинской армии развернуты в отношении Ахалгори, в направлении Ахалгори, а у нас там нет ничего, и это – очень уязвимая позиция. И речь здесь идет не только о военно-технической стороне, на мой взгляд, но и о политической стороне. Мы почему-то считаем для себя неприемлемым, с дипломатической точки зрения, с пропагандистской точки зрения, сосредоточивать в этом районе большие силы.
Я не понимаю этой логики. Боятся спровоцировать Грузию на реванш? Чем больше там силы, тем меньше желания осуществить реванш, с одной стороны. С другой стороны, если мы не собираемся совершать никаких агрессивных действий в отношении Грузии, то зачем нам это доказывать себе? Мы-то про себя все знаем.