Александр Халдей. Нужен ли капитализм российской власти?

Данное утверждение выглядит парадоксом или ошибкой, но тем не менее никакой ошибки тут нет. Российская власть действительно не любит капитализм и избегает его системного построения. Это не значит, что она предпочитает социализм или что-то другое — просто при всех декларациях верности капитализму власти капитализм не нужен.

Наше поколение, выросшее на марксистской политэкономии, понимает капитализм как строй, основанный на господстве частной собственности на средства производства и образовании капитала из присвоения собственником прибавочной стоимости, представляющей собой прибавочный продукт, созданный в прибавочное рабочее время, не оплачиваемое капиталистом. Ленин, развивая эту теорию, зафиксировал возникновение господства монополий, назвав эту фазу империализмом и обозначив её как высшую стадию развития капитализма, по сути предтечу экспроприации собственности огромными массами трудящихся.

Бернштейн спорил с Марксом и Лениным, упрекая их в том, что они видят развитие концентрации капитала и не видят развития конкуренции. А тем временем обе тенденции проявляли себя всё больше и образовывали единство противоположностей. Именно усиление конкуренции привело во второй половине ХХ века к целой революции в сфере управления. Стратегический менеджмент и маркетинг как сферы научного знания возникли именно как реакция на трудности существования корпораций в условиях переполненного рынка и перманентного кризиса сбыта. То есть монополизация и конкуренция шли параллельными курсами и абсолютизация тенденций монополизации привела коммунистов к неверным теоретическим выводам. Капитализм не загнил, превратившись в монополию, так как процессы конкуренции не дали этому произойти.

Однако современный капитализм есть двухполюсное образование, где с одной стороны монополии, а с другой — конкурирующие между собой производители борются друг с другом за рынок, за влияние на государство и на политику. Государство мечется между населением, монополиями и конкурирующими производителями как желающий услужить не двум, а уже трём господам персонаж, получая от всех своих господ тумаки и подворовывая у них в меру ловкости рук и обаяния. Так выглядит картинка на «Диком Западе», территории «заповедного капитализма», в «диких джунглях» которого вырос современный научно-технический прогресс.

В России как обычно всё иначе. И социализм в России был не марксистский, а марксистско-народнический, хотя Ленин всячески народничество проклинал, и капитализм в России получается какой-то полусоциалистический. То есть вроде и частная собственность, и монополии, и приватизация, но государство не является слугой нескольких господ, не ночным сторожем, а скорее является жандармом, надзирающим за порядком, и даже если оно делает это плохо, то если вовсе перестанет делать, всем станет жить совсем невмоготу.

То, что существует в России, называется оксюмороном, который ни у кого не вызывает изумления — государственный капитализм. Что это такое — никто не знает. Вроде капитализм, но — государственный. Вроде государственный, но — капитализм. Вроде, государство — это атрибут некапиталистический. Государство может охранять капитализм, но оно уступает место капитализму. Подчинено ему. При капитализме государство — ночной сторож. Чем больше государства — тем больше социализма. Поэтому государственный капитализм — это что-то вроде живого трупа или горячего снега. Помыслить такое — как помыслить бесконечность. И тем не менее этот термин в России не просто в ходу, а за ним стоит какая-то действительность. Весьма и весьма странная.

Если понимать капитал как предлагал Маркс — как самовозрастающую стоимость, то в России он возникает из вложения денег государством. Госкорпорации получают деньги из бюджета и реализуют инвестиционные проекты. Логичнее было бы сделать их госпредприятиями, подчинить отраслевым министерствам и контролировать их цены и прибыли. Но государство, проявив себя в стадии выделения денег, от стадии получения прибылей уклоняется. Прибыли у нас приватизируются акционерами госкорпораций, оставляя государству навар от яиц — налоги с прибылей. Понятно, что в оффшорной экономике, где все госкорпорации сидят в иностранных юрисдикциях, налогов остаётся кот наплакал. Но причём тут капитализм и частная собственность? Ведь этот порядок санкционирован государством. Оно его не запрещает, а само им активно пользуется — в лице своих высших менеджеров и непонятно каких скрытых акционеров.

Это не государственный, а безгосударственный капитализм. Даже порой в чём-то антигосударственный. Может, нам так и нужно называть тот строй, который в России существует в настоящее время?

Выборный конфликт в Приморье высветил существование трёх этажей или трёх измерений, в которых в России существует общество. Первый этаж — это население, которое выживает как умеет при неподъёмных кредитах и запредельных тарифах и налогах. Тут бюджетники, самозанятые, наёмные работники, мелкие и средние предприниматели. Никакой классовой борьбы тут не видно, а видны титанические усилия выжить среди урагана сил, превосходящих способность к выживанию. Второй этаж — это корпорации, занятые своими планами экспансии. Третий этаж — это высшая власть, занятая глобальной геополитикой и мыслящая континентами и десятилетиями.

Все три этажа никак не видят и не слышат друг друга, не представляют проблем друг друга и являются «вещами в себе», как говорил Иммануил Кант о непознанной априори действительности. Население Приморья изумлено: как такое получилось, что власть так много сделала для региона, а никто из людей этого не почувствовал. Власть изумлена: как такое получилось, что она так много сделала для региона, а никто из населения этого не почувствовал. Корпорации вообще в другой реальности — их напрягает геополитика, санкции, лимиты, угроза закрытия азиатских рынков, интриги конкурентов и соперников. Очень хорошо проанализировал этот расклад Алексей Чадаев. В его анализе очень наглядно показано, что в конфликте в Приморье детонаторами послужили не пенсионные и налоговые причины, а именно то, что все три этажа нигде не пересекаются и у них накопился большой негативный потенциал в адрес друг друга.

В Приморье как в социологическом зеркале отразился главный конфликт современного российского госкапитализма — отсутствие капитализма в принципе. Есть борьба государства с корпорациями, а «вышедший из гоголевской шинели маленький человек Акакий Акакиевич» просто предоставлен сам себе, и воровством, контрабандой, левой торговлей, браконьерством, рэкетом и разбоем на дорогах, рисковым предпринимательством и вкалыванием за малый рубль старается как-то выжить, не надеясь на государство и проклиная корпорации с их возможностями и проблемами мелкого жемчуга на фоне проблем жидкого супа.

В России это конфликт крупного и малого капитала. Это ситуация, когда монополии задушили мелкого и среднего собственника, а государство ему не помогает. Ни кредитами, ни борьбой с тарифами монополий, ни налоговыми послаблениями. Государство не помогает становлению конкуренции. То есть становлению капитализма. Государству, словами Остапа Бендера, скучно строить не только социализм, но и капитализм.

Господство монополий под флагом государства есть социализм. Всякое развитие конкуренции есть отход от господства монополий и шаг в сторону капитализма, то есть конкуренции. Чем больше конкуренции, тем больше капитализма. Но такое впечатление, что российской власти не нужен в России капитализм. Власть устраивает полусоциалистическое-полукапиталистическое существование, хотя такой симбиоз приводит не к суммированию достоинств двух систем, а к умножению их недостатков. Власть, как невеста гоголевской «Женитьбы» (если уж брать Гоголя за ориентир), пытается совместить нос одного жениха, брови другого и развязность третьего. Когда речь об одном человеке — это смешно. Когда речь о практике власти — это драматично. Эклектика хороша в теории, но плоха на практике.

Государство озабочено корпорациями и их судьбой, видит в них источник доходов бюджета. Менеджер корпорации — главный герой нашего времени. Власть поглощена корпорациями, разруливанием их конфликтов и регулированием их интересов. Но у власти никогда не доходят руки всерьёз заняться проблемами двух категорий населения: наёмными работниками и малым и средним бизнесом. Тогда как и благополучие общества, и наличие среднего класса, и бюджетное полноводье — это плоды работы не корпораций, а именно малого и среднего предпринимательства.

Именно работники малых и средних фирм являются главной целевой группой для крупных корпораций. Ведь не все покупатели у нас работают в Газпроме и Роснефти. Львиная доля их как раз работает в разных ООО, чьи учредители существуют в нескончаемом аду между риском банкротства, налоговым и пожарным террором, риском срыва поставки и кошмаром банковского произвола. Эти люди десятилетиями не бывают в отпуске. Когда они разоряются, их уволенные работники растворяются где-то в хаосе жизни, а сами они, стараясь преодолеть депрессию и отчаянье, снова и снова карабкаются из очередной ямы, в которую попали из-за прыжков государственной машины по ухабам безгосударственного капитализма.

Это люди настоящего подвига. Никто не считал, сколько раз они падали и откуда брали силы вновь подниматься. Никто не подсчитывал число их сожжённых нервных клеток. Они не в фокусе объективов телевидения и интересов писателей. Они обуза для чиновников и головная боль для власти. Они нужны только своим семьям, налоговым инспекторам и бандитам. Они даже своим банкирам не нужны. Может быть, когда-то кто-то напишет о них талантливую книгу — как выживали люди между 1990-м и 2018-м годами.

Из как бы нет на свете. Но они есть. Это именно они устроили протестное голосование в Приморье и во Владимирщине, таких разных и удалённых другой от друга регионах. Именно на них смотрели в Хабаровске, Ханты-мансийске и Орле. И даже там, где второго тура не было, витал дух протеста. Это протест против симбиоза власти и корпораций, в котором корпорации презирают население и малый бизнес, а власти его не видят.

Это не классовый конфликт Труда и Капитала, это системный конфликт недоразвитого капитализма России, когда крупный и мелкий капитал отчаянно воюют за жизненное пространство. Нельзя назвать цивилизованным тот капитализм, где монополии подмяли государство и им не противостоит гражданское общество, состоящее из наёмных работников и мелких и средних собственников.

Никакие реформы не приведут к процветанию там, где пренебрегают главным требованием к управлению территорией: способствовать развитию конкуренции в первую очередь. Для этого все ресурсы для экономической деятельности должны быть в свободном доступе. Земельные участки, доступные кредиты, посильные налоги, борьба с коррупцией, открытая информация, вменяемая местная власть — вот то, что хочет трудоспособное население от власти. Если это будет, население найдёт чем занять себя и чем пополнить бюджет. Если у власти любимым дитём по прежнему останутся крупные корпорации, приморские конфликты станут шириться, как степной пожар, пока кто-то не поймёт, что наше всё — это не Газпром, а миллионы ИП, ООО и ОАО, которые не закрылись, а выжили, дали работу людям и заплатили налоги в казну.

Но, видимо, эпоха малого и среднего предпринимательства в России пока так и не наступила. Чем сильнее кризис, тем сильнее власть полагается на централизацию. Это значит, что снова всё внимание корпорациям. Они являются основами экономической системы и так как их мало, то ими легче управлять. И пока наши элиты не поймут, что рынок — это не монопольно-олигопольный банкет, а стихия множества конкурентов, в России не возникнет ни полноценного достатка, ни среднего класса, ни устойчивой демократии. Так или иначе, власти предстоит построить в России капитализм. Тот, который потом будет регулироваться вполне социалистическими рамками. Но чтобы что-то регулировать, это что-то надо сначала создать.

Можно сто раз назвать строй в России капитализмом, но настоящий капитализм в России так и не построен. В России нет полноценных собственников, профсоюзов, институтов права и традиций правоприменения. Советское телефонное право в судах стало основой постсоветской судебной коррупции. Карманные советские профсоюзы стали основой российских карманных профсоюзов. Советский блат стал основой постсоветской административной коррупции. Инфантильность населения СССР выражается в предельно инфантильности сейчас.

В первую очередь это выражается в отказах ходить на выборы. Во вторую очередь в ожидании от власти отношений патронажа и решения за населения их проблем на самом бытовом уровне, типа лампочек в подъездах. Эти традиции влияют на нас тогда, когда формально от социализма отказались. Переходный период займёт, очевидно, время жизни двух-трёх поколений. Как бы нам ни хотелось поскорее решить все наши проблемы, общественная формация вызревает долгое время и в своём развитии движется от эксцесса к эксцессу, порой даже срываясь в архаику и откатываясь назад. В этом заключается единственная положительная функция социальных конфликтов в современном обществе. И, как ни странно, приморский конфликт сыграл очень конструктивную роль. Общество России в сентябре и в октябре — это уже очень разные общества. В кризис созревание современных отношений идёт очень быстрыми темпами.

Александр Халдей

* * *