Илья Рясной. Дегенеративное искусство?

Спасибо камраду И-23, с которым состоялась окололитературная дискуссия, вызвавшая некоторые мысли по поводу русской литературы, её блеска и нищеты.

Время титанов

Главный вопрос — что такое литература вообще? Почему она так важна для нас? И почему нас не может быть без неё?

Если смотреть в корень, то литература — это даже не столько вид искусства. Это концентрированное выражение внутреннего диалога человека, апофеоз второй сигнальной системы. Это выражение способности фантазировать и создавать в голове модели окружающего и воображаемого мира. То есть речь и абстракция — то, что делает человека человеком. Ну и всякие мелочи — это концентрация опыта цивилизации, осмысление её гуманитарных основ, воплощённая в строках коллективная совесть, способ коммуникации и даже формирования базовых основ общества, ещё многое другое.

Поэтому существование цивилизации без литературы просто невозможно. И быдляцкий, пользующийся популярностью нынешний подход «ну кому на фиг эти книжки нужны, они же не зелёные, как баксы, и их на хлеб не намажешь» — по сути своей первобытный и пещерный. Хотя даже в пещерах литература была — сказки легенды родом оттуда. Просто не было носителей информации, передавалось из уст в уста. Так что здесь многие наши сограждане сильно проигрывают неандертальцам.

Литература, как и живопись — это такое изначальное искусство. Кино, театр, балаган и цирк — это всё их изощрённые трансформации.

Общепринято разделение литературы на Большую, серьёзную, где умудрённые писатели делятся опытом и взглядами с интеллектуально окормляемым народом. Отличается глубоким психологизмом, балуется экспериментами с языком, проникает в самые дебри моральных, социальных, политических реалий — далее по списку. В общем, там все очень сурьёзно. Там появляются классики, произведениями оных потом мучают детей в школе. И ещё есть масскульт, низкие жанры — лёгкие детективчики, бабские побасёнки, фантастика.

Подход этот прижившийся и имеет место быть. Хотя, если присмотреться, то настоящие классики плевать хотели на такое разделение. Произведения Шекспира вообще сплошь масскульт — мистический триллер «Гамлет», сопливая мелодрама «Ромео и Джульетта», пара кровавых детективов. А автор Хоррора «Гоголь». А криминальный роман «Преступление и наказание» с сыщиками и убийцами. Да таких примеров не счесть. Потому водораздел между масскультом и высокой литературой, мне видится, все же проходит не столько по жанрам, сколько по качеству текста и глубине проблематики. Ну а также — самое главное — попадание в школьную программу. Хотя ныне там оказывается фиг знает кто, типа слабого писателя, но активного антисоветчика и циничного идеологического мошенника А.И. Солженицына.

Итак, остановимся на русской литературе. То, что она великая — пожалуй, самая великая на Земле — с этим спорить трудно. И она очень просто делится на этапы, соответствующие тектоническим подвижкам в социуме, в общественно-экономических формациях, в движении духа народа в будущее и сползании в хаос и кровь.

Девятнадцатый век — это по большей части великая дворянская и разночинная литература, заплутавшая в поисках смысла жизни и справедливости. Она чаще о маленьком человеке во враждебном постылом мире. При этом поражает разнообразие и глубина форм. Это мифические пространства Гоголя, и духовные поиски Толстого, и космический рывок в русском языке Пушкина, и откровения о Боге и справедливости Достоевского, любовь к человеку и импрессионистский, на полутонах и оттенках, настрой Чехова. Это литература гуманитарных открытий и гигантских достижений, это наши основы основ. В общем, с русскими классиками все ясно — классики они классики и есть. Их можно недолюбливать, даже принципиально не читать «такое старьё», но не уважать невозможно, во всяком случае людям, хоть немного отягощённым интеллектом и хотя бы с десятью классами за широкими плечами. Потому что это мы — весь наш многострадальный народ с его киданиями из крайности в крайность и поисками смысла Мироздания. Они поняли в человеке и обществе нечто главное, что на все века и эпохи.

По мере того, как Российская Империя входила в системный кризис и теряла энергию, анемия наваливалась и на литературу. Предчувствие грозы и желание спрятать голову в песок — это есть тлен декаданса, утеря смыслов за красивой формой и полное отсутствие уверенности в будущем. Блок с его незнакомками, жёлтыми окнами. Поэты лимонных Сингапуров. Цель одна — уйти в параллельные миры и не возвращаться — предчувствие большой беды и большой встряски купировалось прятаньем головы в песок. В общем, «лиловый негр вам подавал манто».

Бабах — грянула веволюция. Революционная и послереволюционная литература вообще-то, мне кажется, сильно недооценена. По-разному можно относиться к красным и белым, спорить до хрипоты, погубили или возродили тогда коммунисты Россию. Но факт остаётся фактом — тогда миру была придана колоссальная энергия, изменившая картину всей цивилизации. Обновления ли, разрушения — но факт, что миллионы людей были захвачены этой энергией. Созидательный импульс построения нового мира, потрясения основ, стремления к совершенству, поиск. А ещё — ужасы классового противостояния, гражданской войны. Новый мир рождался в потоках крови, на пределе человеческих чувств и эмоций. И это не обошло русскую литературу. Читаем некоторые забытые вещи, смотрим старые спектакли, «Оптимистическая трагедия» — мороз по коже от кипящих энергий, от искренности изложения.

Кстати, многие тогдашние авторы и книги были уведены в тень целенаправленно — не вписывались в генеральную линию партии. Слишком откровенные были. Слишком неоднозначные.

Эх, пусть простит меня Валерия Ильинична Новодворская, но самый расцвет советской литературы пришёлся на самые «тоталитарные» сталинские времена. Тут несколько факторов сложилось. Общество возвращало себе старые классические ценности — и в архитектуре, и в литературе, и в живописи, пытаясь наполнить новым социалистическим содержанием. Живы были ещё традиции русской словесности. Да и искусствам уделялось особое внимание, как способу сплочения народа и осмысления его целей. Общество явно было на пике духовной энергетики — первые пятилетки, страшная война, которую мы выиграли с величайшим напряжением сил и безумными жертвами, восстановление промышленности, атомный проект, космос. Время гигантов во всем -в труде, в войне, в искусстве.

Имена — Толстой, Булгаков, Шолохов. Это действительно Большая Литература. Правда пошла и другая тенденция — такая партийно-бюрократическая, то есть превращение литературы в одно из подразделений Агитпропа. Но, надо сказать, Сталин и его приближенные отлично исполняли роль покровителей искусств, как и положено сильным властителям, давали дорогу талантам, даже позволяя им порой слишком многое. Правда, по пути всё же пришлось кое-кого уморить, но таковы реалии жесточайшей политической борьбы.

Какие бы дискуссии ни шли о тех временах, но очевидно — то общество стремилось в будущее. Обществу нужны были разумные образованные люди. Общество, фактически, возродило дворянские основы культуры, но только не для избранных, а для всех. Особый момент — детская литература, совершенно гениальная. Один Носов с Незнайкой стоит всех Гарри Поттеров и прочих. А Каверин, а Алексей Толстой. Множество имён. Общество, которое строит будущее, прежде всего, закладывает его воспитанием детей, прививанием вкуса и понятий, где правильно и неправильно.

Оттепель и отморозки

Хрущёв, двадцатый съезд, оттепель. Догоним и перегоним Америку, эксперименты в экономике с её тотальным развалом и угрозой голода. Уничтожение кумиров целого поколения, курс на коммунизм к восьмидесятому году и на «скоро я вам последнего попа покажу». Происходила подмена понятий — с построения нового мира на догоним и перегоним Запад.

Тогда еще не иссякла энергия обновления мира и простая, а погтому правильная, идея выживания страны Советов во вражеском окружении зловредных буржуев. Но мобилизационная культура и психология стали отступать. Оказывается, вокруг не только враги, и есть куча мелких радостей кроме того, чтобы строить заводы, фабрики и запускать ракеты.

И пошла расслабуха — джаз уже не вражеский, в Соединённых Штатах, оказывается, нормальные ребята живут, нам надо дружить, фестивали всякие, жувачка, негры. И побоку суровый аскетизм и дисциплину войны и восстановления хозяйства. Родители перенапряглись, а детям уже и расслабиться пора, иначе зачем социализм строили. Страна открывалась всему миру, но вместе с тем и октрывала для ударов незащищённые места, в том числе идеологические.

Тогда и появилась литература оттаявших в оттепель человеческих чувств и мелких бытовых радостей. А заодно обид на строгих родителей — то есть на прошлые власти. Тогда как чёртик из табакерки вынырнул Солженицын с его пасквилями, переходящими в антисоветчину, а потом и в открытую русофобию. А сколько ещё таких было, забытых героев идеологических битв.

Ох, эта оттепель. Кто-то расслабился тогда, впав в спячку. Кто-то отморозился, двинув в диссидентские кружки. СССР быстро превращался в такого стареющего тигра, который мог бы оторвать голову, но предпочитал больше поспать, и хвост уже не подрагивал в предчувствии доброй охоты. Его можно теперь было дёргать за усы.

Время зарождающегося диссидентства, диссидентских писателей, которые как-то уныло, без огонька, принялись воевать с существующей властью. Они издавались в Парижах, вступили в какие-то ролевые игры с КГБ, дошедшие до пика во времена Андропова. Эдакие милые сексуальные фантазии, типа запрета книг, а потом их разрешения. Агентурная работа с писателями и деятелями культуры. Сложные комбинации с Западом. И шумные семейные разводы в виде выдворения диссидентских писателей из СССР — мол, пускай тебя там кормят, ежели родной дом не ценишь. Буря в стакане воды. Именно игры, а не целенаправленная деятельность — что-то уже стало ржаветь в недрах советской администрации, а также государственной безопасности. Происходило постепенное скатывание в болото. Что отразилось и в самих книгах, и в писателях. Куча приятых писателей тогда было, и ничего по-настоящему крупного.

Отличительной чертой шестидесятых-семидесятых годов являлись колоссальные изменения в науке и технологиях. Понятное дело, это повлекло всплеск пафоса и созидательной энергии именно вокруг них. И литература не отставала. Тогда появился Гранин, тогда ещё не занудный вечно недовольный антисоветчик, с его великолепной книгой «Иду на грозу». Расцвела советская фантастика, часть из произведений которой несомненно относится к Литературе Большой.

Ну а чем позже, тем грустнее. По книгам видно, как созидательный социальный, научно-технический, духовный импульсы иссякали, заменяясь идеологической закостенелостью, отсутствием виденья будущего. А еще наблюдалось все более обширное проникновение во все сферы мещанства и вещизма. Народ устал жить без шмоток и хрусталя. А когда идеология ржавеет, вещи становятся на первое место.

Действительность была отлакирована совершенно потерявшими нюх и ощущение перемен идеологами до состояния зелёной скуки. Великие дела в кино и книгах выглядели какими-то пластмассовыми. Зато везде просачивалось это мещанство. Огромным спросом стали пользоваться пошленькие водевили девятнадцатого века. Все эти «Небесные ласточки» — лёгкие и бесполезные. Шутки, юмор, веселье. Хрустали и стенки не только в квартирах, но и в культуре.

Идеологический догматизм приобретал карикатурные формы. В рамках него на гора писателями выдавались бесконечные производственные романы, дежурные книги про войну, которая уже тоже далеко и давно, и утрачено ощущение всего ужаса непримиримого противостояния, когда вопрос стоял — быть нам или не быть. Масштабы мельчали, всё в такую милую уютную бытовуху скатывалось. Состоялось возвращение в литературу маленького человека, но уже не наполненного душевными терзаниями и поисками смысла. Просто маленького, мечтающего уютно устроиться, порой далеко нечистоплотного морально.

Гениально Лимонов оценил это время. Он писал, что появление на экранах обаятельных героев Папанова и Миронова ознаменовало переход от искусства воистину античных героев, выигравших войну и спасших страну, поднявших города из руин, к жизнеописанию мелких деляг, приспособленцев и прохвостов. Эти внедрённые тогда культурные коды в итоге и внесли лепту в гибель Союза и дикую нравственную деградацию девяностых.

Милые книжки Виктории Токаревой и прочих о простых людях, стремящихся к любови-моркови и благополучию, такая тихая, приятная жизнь. Такое уютное болотце. Мелкие страсти, но зато понятные и разделяемые всеми. Несломленный Павка Корчагин, умирающий в холоде на строительстве железной дороги, чтобы спасти город, Гастелло, направляющий свой самолёт на немецкую колонну — ну это так, далеко и неправда. Хрусталь, стеночка, «Жигули» и бурные страсти про любовь, формальные поиски смысла жизни не через то, чтобы рвать жилы, а через наблюдение за этой жизнью. Такая нирвана позднего СССР. Эпоха наблюдателей.

Для «небыдла» была, правда, элитарная литература. Это которая с фигой в кармане. Ну, для тех, кто умеет читать между строк. Переусложнённые, замороченные тексты, из которых порой выглядывали диссидентские уши, но подрагивающие такие, пугливые, готовые спрятаться за камнем. Потому как огрести легко можно было.

Фига в кармане — вообще символ искусства тех времён. Намёки, полунамеки, тексты и подтексты, сигналы своим, всё понимающим. У одних творцов этот зуд был из естественного желания раздвинуть немного тесных идеологичесские оковы. Другие просто с пеленок же были отпетыми антисоветчиками, не созревшими для открытого диссидентства — тут быстро станешь из писателя читателем с потерей всех преференций, гешефтов, гонораров. Ничего, они позже развернутся! Впереди Перестройка и Гласность!

Вообще, эти фиги в кармане — оборотная сторона чиновничьей лакировки действительности и умалчивания, замазывания реальных проблем общества — тоже один из системных дефектов, сработавших на развал страны. «Запрещать, не говорить». Притом сами же цензоры сочувственно кивали — понимаем тебя, творец, правильно вжарил, но работа такая. Никто уже ни во что не верил, время фанатиков и аскетов, верных ленинцев и сталинцев прошло. Остались фантомные боли и партийная бюрократия.

Тут лет десять назад один сценарист «Бриллиантовой руки» договорился до того, что этот фильм был протестом против ввода советских войск в Чехословакию. Чем привёл в изумление даже профессиональных либерастов на ТВ — не ожидали такого многоуровневого интеллигентского коварства в борьбе с «проклятым совком». И не то, чтобы в знаменитом фильме и правда была фига в кармане. Просто без фиги ты как бы и не деятель искусства, а тупой ремесленник и ходячее недоразумение. Вот и приходится вертеться и напрягать голову, чтобы с корыта хотя бы кусочек перепал.

К восьмидесятым годам, по мнению многих литературоведов, из серьёзных писателей остались одни деревенщики. Чего не отнять — они были, как правило, люди честные и радеющие за Родину. Понимали, что страна покатилась не туда. И пытались нащупать опору и точку будущего развития в традиционной русской деревне.

В принципе, идея не лишена смысла — именно деревня была охранительницей русского духа, наших нравственных основ, общинных традиций, которые позже вылились в коллективизм, сказочно преобразивший страну. Только запоздали — время такое уже прошло. И деревня стала другой, и люди. И основная масса урбанизированного населения все эти истории про то, как пашет дед Евсей, воспринимали с иронией, хотя, может, и пахал дед правильно, и правильным человеком был. Но он из архаики.

У меня друг сам с деревни. Помню, в наши курсантские времена подсунул я ему книгу классика советской деревенской литературы Фёдора Абрамова (кстати, и правда, настоящего, без дураков, классика). Он книгу прочитал. Я все ждал, что же выдаст с точки зрения деревенского жителя об открывшихся ему после прочтения сакральных основах сельского жития-бытия.

А он взвесил в руках тяжёлый том и спрашивает:

— Слушай, а автор вообще-то в деревне бывал?

— Бывал вроде.

— А мне кажется, только Сельский час смотрел. Фигня какая-то.

В общем, писали деревенщики не о том, что есть, а что им хотелось бы видеть — об истоках. Притом, писали порой настолько нудно, что читать можно только в качестве административного наказания. Пускай кинут в меня камень, но не проникся я Распутиными-Беловыми и прочими. Это все о прошлом, а не о настоящем и будущем. Хотя, конечно, объективно литературные достоинства их не могу отвергать — они имеются, и очень сильные.

Мне в то время больше нравились писатели, все ещё наполненные, энергией противостояния, борьбы, созидания — не уныло номенклатурно, а как положено, с огнём, откровенно, на нерве. Может, и не считается таким уж классиком, но мне вспоминается сразу Санин с его антарктическими повестями, романом о пожарных. Это о сильных людях, делающих большие дела, притом написано с отличным знанием дела, искреннее. Встречались тогда и попытки, вполне успешные, осмысления истории СССР, войны. А чего, хорошие были романы и фильмы, те же «Тени исчезают в полдень», «Вечный зов» — на одном дыхании.

Вспоминаю и перечитываю книги прекрасно и вдумчиво делавших своё писательское дело ироничных и обаятельных мудрецов типа моряка Виктора Конецкого. Были неплохие авторы производственных романов, читающихся сегодня куда более захватывающе, чем нынешние бесконечные бабские истории-бестселлеры про сыщиц и киллерш. Да много чего было. Но не было в литературе и культуре в целом ощущения движения, присутствия чего-то грандиозного, большого, устремлённого в будущее. Все покрывала какая-то идеологическая ржавчина.

Энергия правильной жизни на исходе, в котлах давление вообще упало. Вскоре и наш бронепоезд уже съедет с запасного пути на траву, и его тихо станут пилить на металлолом.

Была ещё такая в целом вредительская литература, написанная бойким язычком в основном вечно угнетаемого народа и прививавшая ложные ориентиры. Особенно процветала в жанре юмора и на эстраде. Ну да, смешно было, грустно... И разлагающе.

Отдельный вопрос — национальная литература. Прекрасные там были писатели. До сих пор на полке стоит добрый и лирический Нодар Думбадзе. Но если разобраться, в республиках в литературной среде вообще шли процессы возрождения пещерного национализма под прикрытием развития национального социалистического самосознания. Республикам вообще позволялось больше, чем Метрополии. И фиги в кармане у них были куда больше — порой размером с добрую дыню. Там вообще писатели стали потихоньку подогревать население.

Вон, хороший был роман «Дата Туташхиа», даже экранизирован. А если очистить шелуху про царизм и борьбу с ним прогрессивного человечества, то получаем возвеличивание грузинского абрека, борющегося с русской государственностью. Ну и галерея воистину омерзительные образов русских деятелей, стремящихся к единству государства. Автор, кстати, потом отметился в националистических движениях, по-моему.

Недаром все эти литературные национальные деятели потом встали во главе народных фронтов. Многие открыто призывали изгонять, а то и резать русских.

Свобода — это когда дурь всем видна

Самые продвинутые и культурно переразвитые деятели культуры ныли и стонали, притом ещё со времён Сталина, что им не дают творить и раскрывать полностью свои нереально великие дарования. Цензура мучает, коммунистический диктат поднять голову не даёт. И мы верили, что вот убрать идеологический пресс — уж они-то раскроются. Лев наш Толстой нервно закурит в сторонке. Но для этого швабода нужна.

Правда закрадывалась какая-то злобная колючая мыслишка. А при Сталине свободы больше было? Вроде бы меньше — архипелаг ГУЛАГ, 58-я статья, репрессии. Но почему-то были гиганты-писатели. А как гайки развинтили, то гиганты куда-то делись. Где Булгаков и Шолохов?

Настал короткий и совершенно безумный, разрушительный период перестройки. Он ознаменовался срыванием покровов. То есть целенаправленное развенчание старых смыслов и кумиров, поливание грязью всей нашей истории, всей нашей жизни были поставлены на поток, пасквили и злобные антисовесткие агитки штамповали как подшшипники на Государственном подшипниковом заводе, ныне почившем в бозе.

Я вот вспоминаю это пиршество чертей и до сих пор понять не могу, как такое вообще вышло возможным при СССР, еще даже не развалившемся? Гласность, етить её! Разжиревший на американских грантах журнал пасквилей и разоблачений «Огонёк», не к ночи помянут будет, где сегодня закатали бы всех — и редактора, и авторов, по 282 — за разжигание национальной и социальной розни. Тогда все опарыши вылезли, отряхнулись от своего дерьма и раскрылись в вонючей полноте. Антисоветчина стала в среде творческой интеллигенции не то, что трендом, а обязательной к исполнению, как устав внутренней службы для солдата. Шаг влево — шаг вправо — побег. С оппонентами расправлялись жестоко — всей махиной информационного террора — начиная от скоординированных наездов в СМИ и кончая номерами, высмеивающими почвенников и патриотов, в КВН.

Хлынула к нам эмигрантская литература — мол, долгожданное объединение двух искусственно разъединённых частей русской культуры.

Эмигрантская литература — это вообще отдельная тема. Это был фетиш в перестройку. Эмигрант в понимании нашей интеллигенции — это высшее существо, по праву поучающее нас, сиволапых. Эмигрант — это знак качества. Небожители, которым на Западе открылись потаённые глобальные истины. Ну а чего, вспомните, не постесняйтесь, какими дураками мы тогда были и какие тараканы играли в футбол в нашей голове осколками критического мышления.

Помню, написал я повесть, тогда ещё не издавался активно. Молодой писатель. Жил тогда в Закавказье. Мой отец, Царствие ему Небесное, оттащил её в журнал, который и призван работать с молодыми писателями — «Юность».

Говорил, они брезгливо так, двумя пальцами взяли рукопись, ясное дело, даже не удосужившись прочитать:

— Да вы что. Мы здесь сейчас ЭМИГРАНТОВ печатаем.

Эмигрантов было сказано большими буквами, с придыханием и внутренним религиозным почитанием.

Ну да, молодёжное издание «Юность» тогда было в передовых рядах. Они ЭМИГРАНТОВ печатали, а заодно Дину Рубину с её пятнадцати девичьих лет — не знаю, наверное, до сих пор печатают полученные из Израиля творения. И на фиг в этом храме элитарной эмигрантской литературы какой-то лапотный служака, офицер с начинающего пылать Закавказья, у которого в жизни одна роль — сложить свою головушку на дальних рубежах, да чем быстрее, тем лучше — чтобы не смущал своими писаниями интеллигентную московскую общественность.

Кстати, я честно считаю, что большой эмигрантской литературы нет и быть не может. Когда пелена общечеловеческого западнофильского полузабытья спадает, то понимаешь с предельной чёткостью — ничего эти малодушные дезертиры и предатели не создали. Не было и не могло быть среди них великих. Русский писатель просто не в состоянии писать вдали от России и своего народа. Даже большие писатели, когда бежали из страны, быстро мельчали, озлоблялись, выдавали какие-то совершенно не попадающие в цель, не совпадающие с народными думами, чаяниями, интересами произведения. Или кляли Россию и советскую власть, едва не срываясь на площадную брань, или расписывали свои мелочные и убогие дрязги в убогой эмигрантской среде. Или эстетствовали. Или болезненно пытались приобщиться, вписаться в западный тренд, не понимая, что их там и за людей не считают. Нет, некоторых даже приглашали поучаствовать в пире, бросая крошки с англосаксонского жирного стола, но воспринимали их больше как забавных экзотических зверушек, которые, кто бы подумал, надрессированы настолько, что говорить и писать умеют. Набоков тому пример — эдакая забава для европейских снобов. Старый литературный педофил, из кожи лезший, чтобы понравиться путём вульгарного эпатажа тогда ещё почти что пуританской литературной общественности. Достигший высот слога, психологически точный, но при этом остававшийся совершенно пустым и бессмысленным, поскольку утерял связь со своим народом, а нового не приобрёл. Как бы лучше сказать — моден, но не народен. Интерес представляет жо сих пор для полудурочной интеллигентской тусовки с неадекватным чувством собственного вешличия, для которых он Бог. Ну и для порнографов. Да, немало задорных фильмецов, помню, про Лолиту вышло.

Крах СССР. Кажется, тектонические подвижки произошли в обществе, сменилась общественно-экономическая формация. Как после революции — должны быть революционные изменения в литературе. Вот оно, осмысление нового бытия и страшных уроков прошлого. Давайте, творите!

И получили по полной. Пошлость, убогость, выпендрёж. Трэш, гламур, кровь. И никакого смысла. Вообще никакого.

У нас чётко с начала девяностых чётко определилось два типа литературы, впрочем, как и на Западе. Первая — это «настоящее изысканное искусство». Когда книги пишутся для требовательных, хотя и сумасшедших, критиков, ради презентаций, премий и хвалебных од о новом слове в литературе. Странных чудиков, пишущих это, превозносят и приглашают на фуршеты с банкетами. На них уважительно показывают пальцами, когда они чешут свою бороду с застярвшей кашей и примериваются, как бы хлопнуть ещё одну рюмочку халявного греческого коньяка. Это, конечно, «Большая Литература». В ней и только в ней оттачиваются новые смыслы и понятия, новый стиль. Любой критик вам скажет.

Вторая — книги для читателей. Ну, чтоб, значит, быдло время в электричке заняло. И чтобы не лезло в светлые чертоги истинного искусства в грязных сапогах. Какие-то там герои что-то делают там, живут, любят, воюют. Кому это на фиг надо? Где потаённые глубины сознания истинного художника?

Иногда, правда, эти виды совмещаются и даже появляются неплохие вещи, становящиеся бестселлерами. Но редко. Чаще размежевание тут железное. Потому как быдло до большой литературы рылом не вышло. «Ну чего вы понимаете? Читайте «Тридцатый против Бешенного», а не великолепные «Пуки розового фламинго».

Когда цензура пала, и мы вошли в мировые литературные тренды, эта самая кулуарная «Большая Литература» быстренько забрала у всех конкурентов право называться литературой вообще. Кто не с Букером, тот против нас. Обществу стал активно навязываться стереотип — литература может быть только либеральная, только западно-ориентированная. Недаром куча авторов в начале 90-х стала по-английски калечить свои фамилии — Смирноффф. Некоторые просто пишут свои фамилии по-английски. Тут понятная прагматичная цель — там понравиться, отметить, что ты в англосаксонском тренде, а не просто погулять вышел.

Кстати, когда вижу такое издевательство над русскими фамилиями, автора сразу в топку — космополит гнилой и американская подстилка, наверняка. Чтобы не писал и какие бы песни не пел — он не наш. Он их. И у него одна задача — понравиться оккупантам и плясать им под губную гармошку за горбушку хлеба с ветчиной. Вот пускай у них и дальше центики и доллары сбивает. Нам такое счастье не нужно.

Кстати, ещё с конца восьмидесятых литературный процесс чётко вылился в борьбу кланов патриотов и либералов, дозодивший даже до рукопашной. Вспомнить хотя бы захваты зданий Правления Союза Писателей, разделения на Союз писателей России, Пен-Центр и Российский Союз Писателей. Это и продолжается до сих пор, правда уже в рамках закона.

Надо сказать, в этой борьбе либералы побеждают патриотов вчистую, поскольку у них куча грантов, премий и доступа к СМИ, раздувают совершенно ничтожные фигуры до размеров Шекспира. И ничего никогда не стесняются по принципу — да, это идиот и бездарь, но это наш идиот, значит будет вторым Лермонтовым. Ну чего, либеральная литература — любимое дите международного фининтерна, забава Си-Эн-Эн. Премия Шолохова с ними тягаться будет? Не, деньги ныне в «правильных руках».

Патриотическому писателю раскрутиться сегодня практически невозможно — его потуги будет сопровождать тишина. Его нет в литературном процессе. Правда, иногда удаётся кому-то пробиться, например, уважаемому мной Захару Прилепину и некоторым другим. Но это исключение.

Обязательными составляющими этой самой «Большой Литературы» является русофобия и антисоветизм. Ну, это как Отче наш для либерала — гневная молитва про Архипелаг ГУЛАГ. «Сталин сто миллионов заморил, притом Гитлер убивал чужих, а Сталин — своих». «Рашка — не страна, а обосраться просто». Сейчас новые мотивы зазвучали литаврами: «Путинизм равняется фашизм». «Ха-ха, скрепы!» «Отдайте Крым Украине». Слова разные — суть одна.

И, о, чудо, власть заигрывает именно с теми, кто её поливает, призывает к её свержению, ненавидит. Писателям, которые дают томные интервью в мечтах о том, что Россия развалится на сто частей, приминают на самом верху, дают ордена и премии. Вот ни одному патриотичному писателю, который выступает за единую неделимую Россию, орденов не дают. А всяко богомерзкой пакости — пожалуйста. Надо только очередь успеть занять за Филькой Киркоровым и его бывшей дамой сердца — старухой-процентщицей.

Почему так происходит? Властям правда так близки те, кто мечтают их убить, а Россию расчленить? Или это следствие того, что именно русофобы обзывают себя совестью нации и орут при этом на каждом шагу и истошно, как чайки на птичьем базаре — невозможно их не заметить? Да ещё и с Западом якшаются, там их привечают. А Запад хоть и враг, но он же и мерило для нас всего, там же центр цивилизации, а мы — Азия, дикари-с. Или опять хитрый план по введению в заблуждение Запада за счёт унижения своих же?

В общем, обычная властная шизофрения.

В результате всего этого безобразия такой сложился консенсус. «Большая литература» ныне — это либеральные бредни самовлюблённых нарциссов, определивших себя на роль классиков. Беспросветность и заносчивая самовлюблённая тупость, которые не для всех, а лишь для понимающих избранных. И в принципе всех это устраивает. Народ все равно эти литературные битвы не знает и знать не желает — купил Донцову, прочитал — и хорошо. Властям главное, чтобы эта буйная публика не шумела и в суды по правам человека Россию не таскала. А у самих литературных пупов земли вечный праздник — тог грант, то интервью. А то и Нобелевка, как за тошнотные поклёпы паталогичсекой и, по моему скромному мнению, которое не навязываю, на всю голову больной русофобки Алекссеевич.

Если с точки зрения качества оценить их бессмертные творения, так Букеровские выкормыши ничего кроме брезгливости и откровенного непонимания вызвать не могут, хотя может и попадался кто-то пристойный из них. В основном это просто мусор в стиле современного искусства. То есть самовыражение за счёт читателя, который вынужден ломать глаза над неудобоваримыми текстами.

Есть вполне адекватный термин, хотя и принадлежащий фашистам — дегенеративное искусство. Фашистов я не люблю, а термин довольно точен. Оно и есть. Дегенераты для дегенераток в дегенеративной тусовке.

Вообще современное искусство — это такое развитие идей злополучного амерского педагога Доктора Спока — детям надо позволять делать все и тем самым самовыражаться. Самовыражение — это главное, поэтому самовыражающихся надо на руках носить и сопли вытирать, даже если это самовыражение никому не интересно, примитивно, глупо, а то и противно. Но самовыразились же — премии и аплодисменты. Ну, прям слепок с культурного процесса. Писатели тоже дети. При таком подходе вопрос ремесла в «Большой литературе» современной России, то есть способности создавать вещи с потребительскими качествами, вообще не ставится.

Кроме того, поскольку мы в мировом тренде, то обязательным для этой поросли становятся мировые абсолютные величины — толерантность, русофобия и ставка на безобразное. Что в живописи, что в скульптуре, что в литературе — на гора выдаётся нечто мерзенькое, наполненное мутными смыслами и формальными ассоциациями, бездарными туманными метафорами. И при этом самовлюблённость авторов, в тусовке рука руку моет: «это гениально, но если вы не поняли, то вы дураки». А дураками выглядеть не хочется никому. Поэтому хлопают, пока ладони не посинеют — гениально, потрясающе.

Примеры приводить не буду — возьмите букеровских номинантов. Или бред сивой кобылы, или бойко написанная, порой даже где-то любопытная, русофобская ересь, ставящая целью как можно больше нас унизить и расписать нашу историческую бесперспективность. Только Елизаров тут исключение — все же наш писатель, как ему Букера дали — просто страшная тайна.

В основном наблюдаем поток сознания. Но даже тут наблюдается деградация чудовищная. Даже этот интеллигентский поток сознания иссякает. У некоторых писателей, ставших классиками, это срабатывало -интересно копаться в темных и грязных уголках человеческих мыслей, следить, как рождаются безумные образы и чувства. То, что хорошо и от души сделано — всё имеет право на существование. Как эксперимент весьма было недурно. Но сейчас поток сознание и самовыражение — это некий фетиш, стандарт. Но вот только все больше появляются произведения в стиле потока сознания, где поток есть, а сознания нету.

Другой тренд с девяностых идёт что в литературе, что в кино — это искусство жертв и волков. Герои кровососы, подонки. Или несчастные, честные жертвы, раздавленные Молохом. Да, омерзительные герои, кровавые страсти, и в самом центре всего Мироздания стоит святое божество подлой эпохи — Бабло! И поразительная пошлость во всем, потому что времена безудержной алчности, стяжательства и уничтожения нравственных основ могут быть только пошлыми.

Вообще, почему такое происходит? Почему при абсолютной свободе творчества и самовыражения, при гигантских изменениях в социуме культура так жалка и беспросветна? Есть же с какими переломами сравнить — с октябрём 1917. Тогда картинка была иная. На развалинах росли цветы.

Наверное, революция 1917 просто вытолкнула наверх созидателей и борцов за идеалы — какими бы они не были. А контрреволюция восьмидесятых — это тупое разрушение всех старых достижений. Поганое мурло барыги вознеслось над нашими городами. И идеология была фактически официально провозглашена для масс — обогащайтесь!

Кроме того, фактически мы были захвачены Западом. Притом не их танками, а смыслами, адаптированными для колониально-зависимых народов. Их богомерзкие стандарты в политике, искусстве, литературе. Их самые гнилые заморочки с наделением вакуумной пустоты сакральными смыслами. Скотское время — скотская литература.

В общем, надо констатировать, что с приходом капиталистического «рая» серьёзная литература в плане глобального явления в России фактически закончилась. Началась серьёзная грызня.

Где мудрые книги? Где осмасление бытия? Ничего читабельного в настоящей, а не провозглашённой, Большой литературе не вижу. Хотя могу и ошибаться — не в курсе всего происходящего, может, и было что-то серьёзное и эпохальное, только не замеченное и прошедшее мимо всех — такое тоже случается. Вся энергия официальной литтусовки уходит на эпатаж ради одного — понравиться Западу. «На чужой гранток не разевай роток», — как писал незабвенный Щаранский.

Интересно наблюдать, как самолюбование и самообман по поводу собственной исключительности у некоторых деятелей халтуры приобретает откровенно параноидальные формы. Притом самоутверждаться эти странные ребята не от мира сего, но зато с лопатником, полным баксов, пытаются, как и все посредственности, за счёт гигантов. Есть такое поверие — воробей, нагадивший на Наполеона, как бы вровень с ним встал, а то и выше — не Наполеон же на него нагадил.

Любимый и расхожий либероидный бред отлично сформулирован аномалией мирового литературного процесса Виктором Ерофеевым (это не который «Москва Петушки» — саркастическая и народная книга, а антинародная гламурная «Русская красавица»).

Смысл его выступления на ТВ был следующий: самая худшая литература 19 века — это русская. Самый главный недостаток её — совестливость.

Чем-то это понятие задело его. Ну прям нечисть и святая вода в голову приходят. Может, что-то неизведанное? Не верит в совесть, как вульгарный материалист не может поверить в наличие тонкого мира?

Известный писатель, кстати, из эмигрантов, но наш, Максимов тогда ему метко ответил:

— Ну, я понимаю — русская классическая литература для вас не та, она устарела, она примитивная. Но тогда создайте что лучше. Пока же вижу только колхозную самодеятельность.

Глянул как-то книгу Ерофеева. Боже ж ты мой. И правда, гигантский прорыв в литературе. Этот чудак-человек все знаки препинания заменил на тире. Сам текст не важен, поскольку что с тире, что без тире он ничем не отличается — суконно-посконно, блекло, скучно до зевоты и с сумасшедшей претензией пьяного разнорабочего на управление всем миром и владение умами насекомых. Но тире вместо точки — это да, это прорыв в русской словесности. Вот бы кому Нобелевку надо давать. Может ещё и дадут, если про кровавый студень в подвалах Путина выдаст.

В общем, так и хочется сказать — «Шарик, ты балбес».

Но Шарик-то балбесом как раз не был. А эти...

Можно поспешно подумать, что они идиоты. Но это как по анекдоту — дура дурой, а сто баксов в день имею.

А вот и новая напасть на наши бедные головы — победное шествие постмодернизма. Почему-то именно он считается магистральным направлением в мировой литературе. Хотя в обществе, активно перекраивающем смыслы и утрачивающем фундаментальные основы, это как бы и нормально.

Чтобы понятно было — это когда берутся старые моральные, идейные маркеры, кумиры, и на их основе пекутся новые книженции под современным разрезом. Это не стилизация, не пародии — это ёрничество и глумление. Пусть меня побьют камнями, но Пелевина я не переношу — это апофеоз глумления над советскими символами. Один Омон Ра чего стоит с трактовкой освоения космоса. Не фига это не юмор, а разрушение. Можете меня отпинать, у Пелевина полно почитателей. Но остаюсь при своём мнении. Для чего такое про наши значимые для каждого русского человека космические вехи писать? Подловато выглядит.

Вообще, эпатаж за счёт сексуальных девиаций и топтания на базовых ценностях сегодня шибко востребован всей мировой культурной общественностью. Вон, некий поэт и профессор Зильбельбруд про генерала Власова героический эпос собрался замутить. Заодно сетует, что Гитлер не договорился вовремя с евреями, обижал их, а не то у него все бы сложилось иначе. Интересно, как иначе? Вот каким образом он в лице мирового еврейства с Гитлером бы, помирившись, сотрудничал бы? В Бабьем Яру при расстреле славян? И мне не понятно, почему его сородичи молчат — их же родных миллионами убивали, это уже разлом по крови прошёл, какое на фиг примирение с Гитлером?

Это типичный пример эпатажа с танцами на костях. Потому что заносчивые и высокомерные псевдоэлитарные опарыши с большим народом и его ценностями себя никак не соотносят. Они считают, что они сами созданы для того, чтобы формировать ценности для быдла и манипулировать им. Они же выше. Они демиурги-небожители. Ну, поговорить с этими идиотами полчаса — все их убогие комплексы как на ладони видны, они даже не скрываются. Этим психиатр нужен, который спросит, небрежно поигрывая электрошокером:

— А что, правда, Гитлер с Власовым были нормальными ребятами?

Правильно пишут — с крахом карательной психиатрии интеллигенция лишилась бесплатной медицинской помощи.

Ещё один магистральный литературный путь — это гламурные рассказки. К «Большой Литературе» их не причисляют. Зато по сравнению с букеровскими отходами они могут похвастается приличными тиражами и болезненным интересом к себе. Читатели голосуют рублём, что автоматически переводит данные творения из ранга идеологических диверсий в бизнес.

Попадаются потрясающие по накалу убогости и мерзости творения. Профессиональная дама лёгкого поведения при наших Олигархах с погонялом Рыбка в данном жанре отметилась. Вон, уже и Собчак скоро в классики попадёт с её книгами о том, как окучивать богатых и успешных мужиков (на практике у неё, правда, вышло как-то не так). И мемуарные воспоминания героев телешоу Хлев-2 (писали не сами, они и говорить то не умеют — больше мычат) пользуются повышенной популярностью. А тут и Минаев подоспел — правда не сегодня, а давно — с его эпическими полотнами о жизни московского гламурья — «Телки» и прочее.

В гламур-реализме сосредоточились как в кристалле все самое богопротивное, что принесли нам годы разухабистого буржуйско-бандитского раздолья на Руси. «И не спрятаться не деться никуда и никому от разнузданной российской демократии». Это про то, что вызывает у нормальных людей естественные блевотные рефлексы — про кокаиновых мажоров, охреневших олигархов, высокооплачиваемых шлюх, паразитов и захребетников, образующих коллективного беса нашей страны. Про дно общества, которое почему-то стало его сводом.

Интерес у масс к гламур-реализму — это такое низкое любопытство и ротозейство, которые мы раньше наблюдали при аншлагах на публичных повешеньях, а сегодня видим в рейтингах передач с Малаховым и про установление отцовства звёзд.

Масскульт — культура в массы

Рынок, который неоценённые классики и несостоявшиеся гении ждали с таким придыханием в тёмные застойные времена, сыграл с ними злую шутку. Их перестали покупать.

Это можно убедить публику, что художник, нарисовавший неприличный орган на мосту — гениален, его надо покупать. И купят, потому что художник-дебил раскручен, вошёл в лист престижных продаж, и его тупые эпатажные произведения приобрели реальную стоимость. Это как банкнота — она может быть уродливой, но за неё купишь столько же, сколько и за красивую.

С книгами такое чаще всего не проходит. Читателя надо ещё заставить прочитать пятьсот страниц потока сознания. А немногие отважатся на такое. Покупают, правда, чтобы в шкафу стояла — дабы поражать своей развитостью своих гламурных друзей-товарищей-корешей или нежных голубокровных партнёров. Но это исключения.

В общем, дегенератов перестали покупать. И они прочно угнездились в нише литературных премий и вспомоществований из-за рубежа, направленных на поддержание всех деструктивных политических и культурных трендов. Там считают, что дурак и разложенец в стане врага — это оружие.

Правда, тут есть один беспроигрышный козырь. Технологии накачки коммерческого интереса и раскруток отработаны до тонкостей — и по фиг, раскручивать «Кока-Колу» или книги.. И время от времени это используются, однако не для всех, а для избранных, по каким-то стратегическим соображениям кодирования и перекодирования общественного сознания.

В ход идёт главное оружие — мода, которая не только приподнимает падающие тиражи, но и надувает дикие мыльные пузыри.

Мода на писателей всегда была. Только вот сегодня главное направление — примитивизация и дебилизация этих трендов.

Ещё в моей молодости, под кофеёк, мы перекидывались:

— А вы читали «Осень Патриарха» Маркеса? А как вас «Старик и море»? А Льоса?

Сэлинджер, Ман — все были в модном тренде. Но ведь это и правда настоящая литература.

Сейчас это трансформировалось:

— Ты че, в натуре, Коэльо не читал? Ну, ты лошара! Это же ЛИТЕРАТУРА!

Кстати, почему-то именно этот Коэльо — стал такая линия раздела быдла и тусовочного небыдла. Чем он взял — то ли своей религиозной заумью, то ли способностью сложно рассуждать об элементарных вещах, или биографией с бесконечными отсидками по разным тюрьмам — без понятия.

По-моему мнению, совершенно надутая и бесполезная фигура, для чтения и научения читателя уму-разуму, совершенно непригоден. Заранее извиняюсь перед его почитателями за излишнюю категоричность, но я же тоже художник и так вижу. Раздули его до Вселенских масштабов. А это — псевдоинтеллектуальный суррогат. Конечно лучше, чем «50 оттенков серого» — супербестселлер для желающих странного и сексуально не полно обеспеченных домохозяек. Те и не спорят, что это литература о животных страстях и для животных. Но Коэльо — это же элитарная литература. Смысл прочтения не в том, чтобы насладиться текстом, а чтобы порадоваться своим приобщением к категории «не для всех, а только для избранных».

Таких достаточно убогих надутых фигур полно. Вон, тот же Дэн Браун — супертиражи, правда из другой оперы, хотя тоже претензии на интеллектуальность, но все же куда проще и доходчивее. Убого же до безобразия, примитивное изображение действительно интересных вещей связанных с тайнами истории. Но клиент хавает. Модно, гламурно, про написанную пером американскую конституцию в первозданном виде (на хрен она кому упала). Да и фильмецы пошли.

Правда, наших «интеллекуталов» не удаётся почему-то надувать так же удачно. В основном надувают масскультуру — того же Акунина, который, поговаривают, аж в школьную программу жирной коровьей лепёшкой приземлился. Ну как же без школьной программы професиональному русофобу и антигосударственнику и обойтись? Вся ж мировая общественность за спиной, а также куча почитателей, групп поддержки. Он же Стацкого советника выдумал — это такая фантастически нелепая литературная фигура с неадекватным поведением и хрустом французской булки заодно с поливанием грязью уже всей русской истории. Классик, как же иначе! Даже многотомную Историю России выдал на гора, от которой у не выдержавших глумления историков начался массовый падёж.

Вообще само по себе вопрос разграничение между «Большой Литературой» (которая практически уничтожена) и массовой литературой достаточно дискуссионен. Мне кажется, в девяностые годы произошёл такой неожиданный кульбит. Лучшие традиции русской литературы, как ни странно, перекочевали именно в массовую культуру. Знаю несколько очень хороших писателей, вполне себе признанных, номинировавшихся на классики, которые просто переквалифицировались с толстых журналов и тяжеловесных собраний сочинения на выпуск детективов, фантастики. При этом остались прекрасными писателями. Вон, мой знакомый Саша Трапезников — изумительные лирические повести писал в толстых журналах, лауреат всяческий, и стал выдавать просто отличные детективы — на одном дыхании читаются.

А поток сознания и самовыражение остались за психически мало адекватными индивидами, всяческими мошенниками и самозванцами от культуры, которых раньше в приличные дома не пускали — ложки пропадали, а сегодня они в тренде и совесть либеральной Россиянии.

Массовым жанрам, в отличие от унылых букеровских поделок, нужны тиражи и какая-никакая любовь народа. Поэтому приходится выстраивать эти произведения по классическим лекалам — интрига сюжет, завязки. Приходится выписывать образы социальные конфликты, сочные изображения действительности. Это же массовая литература для «руссиш быдла». Это же не для избранных. Мы же разные биологические виды. Мы не понимаем, какими высокими духовными ценностями они живут. Правда, они и сами не понимают, но это дело десятое. Это не мешает им самолюбоваться. А нам читать про приключения и интриги.

Хотя девяносто процентов массовой литературы — просто галимая туфта. Отходы производства, дерьмище, призванное загадить мозги обывателю и потом расчистить их до первозданности. Компьютер дал возможность писать всем, кому хочется, а с падением образования тупые вещи находят все больше поклонников.

Да и профессиональные писатели вымирают. Даже те, кто ушёл в массовую литературу, сейчас столкнулись с тем, что за неё перестали платить. В общем, голодно писать ныне. Тиражи сожрали электронные книги. В «серьёзные» писатели заделаться не светит — там букеровская идеологическая стена, чужим ход заказан, а преданность надо доказывать делами — то есть русофобией. В моднючие писатели тоже путь заказан — тут раскрутка через ТВ нужна, без неё моднюки останутся теми, кто они есть — неудобоваримыми двоечниками по русскому языку и литературе.

В общем — тупик? Да не совсем...

Депрессуха и перспективы

Поразительная черта современной «Большой Литературы» — полное отсутствие света и оптимизма. Позитивный заряд — это пусть и не обязательная (Достоевскому мрачные краски не мешают жить), но желаемая часть хорошей книги. Многие классики отличаются именно оптимистичным светлым взглядом на окружающую действительность.

Показать людям, что не всё плохо, даже во тьме рано или поздно пробьётся свет. Сейчас это по большей части утрачено. Не можем прийтив себя после культурной и социальной чернузи девяностых — такие травмы сразу не проходят. Всё или серо, или черно. Не искрится, не сияет, так, угрюмо мерцает в коричнево-лиловых тонах. И в литературе прочно прописался какой-то истеричный надрыв. Когда эмоции разболтаны, поступки не логичны, и это преподносится, как изысканность и высокая духовность. На самом деле это суррогаты эмоций.

Исчезли и добрый светлый юмор. Исчезла едкая сатира — почти полностью. Кажется, вот оно, время, когда хорошему сатирику есть, где разгуляться. Жизнь наша сама сплошной нескончаемый анекдот — бери, да записывай. Добавь иронии, нестандартного взгляда, обобщи абсурд, творящийся вокруг, придумая обаятельных героев — и будет тебе счастье и народаня любовь. Не шиша нет! Нет авторов? Нет запроса общества, которое разучилось смеяться над собой? Нет с целом светлых и оптимистичных сатирических героев, типа Бенедра и Ипполита, которые вбирают в себя и высвечивают все несуразности мира? С чего это? А вот нет — и всё. Квантовый скачок — мы перешли в запросах с Салтыкова-Щедрина на омерзительно-пошлые Камеди Клаб и Петросяновщину.

Как из «Камеди» сказала артистка: «Я про генерала Карбышева ничего плохого не хотела сказать, я вообще думала, что он персонаж из комикса».

Это она, необразованная женщина (прикусил язык, чуть не сорвалось) персонаж из комикса.

Вот такие сатирики-юмористы.

В общем чего, грустно всё? Беспросветно? Конец литературного света? Культурны Апокалипсис? Да?

Думаю, ничего похожего. Литературу вообще в принципе убить невозможно — это способ мышления высокоразвитого существа. Наделённого разумом. Другой вопрос, в какие формы она выродится — комиксы там, настенные надписи или матерные анекдоты.

По большому счёту — даже компьютерные игры — это такой вид литературы. Это рассказ истории с соучастием в ней. Просто они созданы для изувеченного прогрессом, оцифрованного бинарного сознания, склонного к наркотическому зависанию на определённых действия и алгоритмах.

Тут вообще все смешно — если раньше компьютеры имитировали человеческие алгоритмы оценки информации, то теперь все с точностью до наоборот — эти компигры и новая культура заставляет наше сознание подстраиваться под компьютерные алгоритмы. Понятно, что долго это не продлится. Любой такой масштабный процесс, выходящий за рамки человеческой природы, потом разворачивается назад, и идёт мощный болезненный откат.

Так что литературное мироощущение в виде компигр и виртуальной реальности долго не продержится. Совсем не уйдёт, но и доминировать не станет.

Я полон оптимизма и надеюсь, что серьёзная литература возродится — будут у нас и Салтыковы Щедрины, ибо наше время требует сатирического осмысления, и Толстые — наше время трагично. Будет и масскультура той или иной степени продвинутости или идиотизма.

Всё будет. Надо только верить, что мы карабкаемся вверх, и вовсе не катимся вниз. И готовить альпинистское снаряжение, а не лежать, зарывшись в снег. Именно мы формируем реальность, нельзя об этом забывать.

Хотел написать короткую реплику — как всегда получился длинный опус от пана Философа. Спасибо тем, кто дочитал меня до конца, пусть и наискосок. Перестал себя ограничивать в объёмах, потому что хочется высказаться, а при сокращениях теряются мысли и чувства, которые могут оказаться востребованными.

Прошу учесть, что сей опус не имеет никакого отношения ни к литературоведению, ни к политологии и прочим мудрым гуманитарным наукам. Пишет не литературный критик, а читатель, который хочет понять, что же он читал всю жизнь и спрогнозировать, что ему ещё предстоит прочитать.

И ещё — наверняка читатели вспомнят массу произведений, не укладывающихся в мою примитивную схему. Ну, так я и не конкретные произведения рассматривал, а тенденции, рождающиеся из больших чисел и объёмов.

Илья Рясной

* * *